18. Беспросветность

Милая, я по тебе не тоскую,
Но иногда в неживой тишине
Сердцем ловлю беспросветность такую,
Что о тебе вспоминается мне

Как о единственном светлом мгновеньи
В жизни моей окольцованной тьмой.
Я бы вернул всё! А впрочем, не верь мне.
В лето мечтают вернуться зимой,

Чтобы мечтать о зиме. Дураки мы.
Стоит на правду смотреть веселей.
Правда: до правды нам как до Пекина -
Раком. И чёрт с ней! В достатке ролей.

Я твоё сердце однажды покину:
Слёзы не лей и себя не жалей.

Радуйся, милая! Времени мало.
Радуйся! Горя и так через край.
Не было дня, чтоб Земля не стонала.
Смейся! На нервах у смерти играй.

Я бы и сам посмеялся да поздно.
Вера в спасенье во мне умерла.
Так и помру одержимо-серьёзным,
Даже любовь твоя мне не мила.

Вру как обычно. Без маски мне скучно.
Всё хорошо, оттого и скулю.
То на тебя я смотрю равнодушно,
То беспросветной любовью люблю.

Милая, нет ни единого шанса
Правду узнать о себе, о других.
Нет, не за правду я с миром сражался,
Узы морали мечтой разрубив.

Нет ничего в обесцвеченном мире
Радости детской священнее. Мы
Кровью её бесхребетно умылись,
С "правдой" столкнувшись в объятиях тьмы.

Нам не хватило бесстрашия злого,
Чтобы на правду взглянуть свысока:
"Правда? А что это? Мёртвое слово.
Глина в творящих реальность руках."

Нищие спрятались в склепах морали,
Богом отстроенных в гневе глухом.
Да, он хотел, чтобы мы умирали -
Долго, бесцельно, страдая грехом.

Богом прикрылись бесплодные души,
Страстно желавшие радость распять,
Крепость великой надежды разрушить,
Веру живых растоптать, закопать.

Сколько богатых попалось в их сети...
Сам я в бреду поклонялся тоске:
"Ах, ничего нам в сей жизни не светит,
Кроме синицы в стальном кулаке!

Будем смиренны, мы - божьи холопы.
Наша задача - молиться ему,
Помня веками накопленный опыт:
Злая гордыня рождает войну."

Как я не видел пристыженность слизи
В мыслях, болезнью вживлённых в меня?
"Ты не себя, Человека унизил!" -
Гордость, оковами страха звеня,

В сердце больном прорычала, пророча
Бурю презрения к правде рабов,
К вере бесцельной, ко всем, кто порочит
Серостью помыслов жизнь и любовь.

"Кем ты себя возомнила, слепая?
Богом? Смешон муравьиный твой пыл.
Самовозвыситься слякоть любая
Может!" - сказал я и гордость избил.

Только с тех пор изменилась погода:
Тучи сомнений на сердце легли,
Ветры, суровые ветры свободы
Радость, одетую в горе, несли.

Грянула буря: безбожно-мятежным
Смехом вспахав безнадёжность земель,
Воля посеяла зёрна надежды,
Вскоре проросшие в веру и цель.

Гордость моя, дальнозоркая, злая,
Ты - моя совесть и мудрость моя!
Я научился любить презирая
Всё, что годами терзало меня.

Время смеяться над миром невзрачным,
Радостью чистой встречая восход.
Всё, что молчало насупленно-мрачно,
Красками правды моей расцветёт.

Милая, я по тебе не тоскую,
Но иногда в тишине гробовой
Сердцем ловлю беспросветность такую
Будто один я остался - живой.