Дорога на Рязань! Идем в деревню с мамой!

               К 76-ой годовщине начала Великой Войны!               

Вы посмотрели на эту красоту?
          Я был такой же небольшой.
               Ну, может быть, постарше.
                Экипирован по-беднее.

У этой крали знатная одёжка.
             А шубка, какова!
                Чудесные сапожки.
Лопаточка в руке.
И ей тепло!

На мне вот также много лет тому назад был платок повязан мамой.
         Но не было лопатки!
Шубки!
И красоты такой на ножках!

           Стояла  суровая зима 42-го года.
             Дорога на Рязань.
                60-ый километр.
И две версты в сторонку еще шагать по полю до родной деревни.
По целине, после метели, мы с мамой первые идем.
Все снегом занесло, и нет следов.
Мороз, сугробы.
И до сих пор я помню этот переход!
Зимой  суровой 42-го года.

                “Ты знаешь, мама!
                Я так устал. Возьми меня на ручки!”

Мне только что исполнилось три года.
От Бронниц – 10-ый километр, и две деревни
- Ульянино и Сторниково по Рязанскому шоссе.
     Там с мамой высадили нас из кузова машины, идущей из Москвы.
             Везущей с керосином бочки.
Они покрылись инеем от предыдущего мороза.
И пахли страшно.

Мы с мамой сидели рядом на полу, накрытые брезентом,
Чтобы как-то уберечься от ледяного ветра.
Промерзшие  насквозь!
А нужно ехать 2 часа.
И я уже не чуял ни рук, ни ног.
Они окоченели.

              Зимой  суровой 42-го года.
                Идёт война.
Заставы на дороге.

Проверяют – “Документы! Ты что везешь? Куда? А это кто, сидящий под брезентом?
               Рядом с бочкой?”
Но, видя женщину с ребенком, дрожащих, посиневших от мороза, рукой махали –“Проезжай!”
Жалели нас солдаты!

На мне какое-то пальтишко.
Варежки и шапка.
Что было на ногах – не помню.
На голове у мамы два полушалка.
Один она сняла, в него закутала меня, и на спине узлом связала,
когда увидела, что замерзаю.
Насмерть!

Сугробы были маме до колен. А мне – по пояс.
И я недолго шел.
Упал. И в снег зарылся носом, с головою.
Заплакал горько!

“Сынок!”- сказала мама, подняв меня и утерев платком мое лицо от слез и снега.
        “Терпи, мой дорогой! Ты видишь, сколько я несу.
А ты уже тяжелый.
Мне не поднять тебя. Вставай, и за меня держись!
       Вон видишь, впереди, вдали, стоят избушки.
       И дым идет из труб.
Там баба Катя ждёт тебя и дедушка Акимыч!
Они накормят нас.
Ты отогреешься, поспишь на теплой печке.
Иди, родной, не плачь.
Держись за сумку”

К деревне нашей, что в двух верстах от Сторниково, шли целиною.
По сугробам. Там не было дороги.
И мама тащила сумки. С тяжелым чем-то.
Чтобы обменять в деревне на хлеб и на картошку.
В родной Москве продуктов не было у нас.
Дров не было в сарае.
И только раз в неделю топилась  печка в нашей комнатенке.

Дрова!
Их надо было привезти со склада.
На детских санках.
Пилой двуручной распилить, и колуном разбить на чурки.
Что могут сделать женщина с ребенком?
Сырые, промерзшие насквозь, они дымились, но не загорались.
От холодов спасала только керосинка.

                Зимой  суровой 42-го года.
                Когда отбили немца от Москвы.

Отец на фронте, мама на работе.
Я целый день лежал под одеялом  на кровати  –  в пальтишке, в шапке.
А на ногах замерзших, казалось навсегда, - с резинками чулочки.
Как иждивенцу на день по карточкам мне полагался кусочек хлеба.

И до сих пор я помню добрых стариков!
Молюсь за них пред Богом!
Меня, ребенка, они не обижали никогда.
Не попрекали даже словом! Кормили, грели.
Зимой  суровой 42-го года!

                Не часто, но бывает иногда!
                Один и тот же сон тревожит – зима, Рязанское шоссе. Мороз!
И поле перед нами.
Мне кажется, что нет ему  конца.
И края!

Там, где-то  впереди, в снегу зарылась деревенька наша.
А  над избушками дымки.
И петухи кричат, собаки лают. 
Туда еще добраться надо.
Там жизнь.  А здесь – сугробы.
И нету сил, чтоб мне, окоченевшему, пройти в снегу по пояс 2-е версты
Я плачу, спотыкаюсь! Скулю, шагаю!
А рядом, чуть впереди, дорогу торит сквозь  сугробы.
Тащит  сумки и меня –
Молодая Мама!!

                С тех пор прошли года.
                Родителей давно уж нет. Тех добрых стариков.
Страна огромная пропала. 
Она, тогда, в той страшной битве устояла и сокрушила зверя-супостата!
Какой ценою!!

Меня поймет лишь тот,
Кто сам однажды замерзал.
По-настоящему! Хоть раз!
И корчился от боли, когда тепло вливалось в сердце понемногу.
Жизнь  возвращалась потихоньку из того угла, куда ее загнали снег и холод!

                Все так и было.
                И до сих пор мне страшно!

 В строчках этих – только Правда!

07.06.2017