Экспертный обзор. Олег Федотов. Май-2017

-I-

Это мой дебютный обзор на Стихи.ру. Теоретик и историк литературы, главным образом стиховед, председатель Международного научно-творческого семинара «Школа сонета», я имею довольно скромный опыт в критическом амплуа. Но, думаю, освою и нелегкое искусство экспресс-анализа отдельно взятого стихотворения.
Прежде всего меня приятно удивил весьма высокий уровень присланных на конкурс произведений. Видимо, без сбоев функционирует отлаженная система отбора-фильтрации. Из трех c половиной десятков текстов, оказавшихся в моем лонг-листе, нелегко было отобрать оптимальную порцию от 5-ти до 10-ти стихотворений. Среди общих тенденций в творчестве участников просматриваются: очевидный крен к пластичным повествовательным формам лирической медитации, поиски необычной образности,  а также эксперименты в организации стиха (в метрике, ритмике, строфике и рифменной технике).
Вот несколько моих кандидатов в лауреаты (список не ранжированный):

1) Исключительно искренней интонацией, насыщенной острой сочувствующей болью, привлекает стихотворение Тамары Гавриловой 5, номинированное поэтическим клубом «Рифма».

ТАМАРА ГАВРИЛОВА 5 (ОКСАНА ЛАНИНА) «Божья коровка»
http://www.stihi.ru/2015/04/23/636 номинатор международный поэтический клуб «Рифма»

Незамысловатый рассказ о божьей коровке и мальчике, бредущим с большим портфелем из школы, который запускает ее «на небко» со словами традиционной присказки, оборачивается пронзительным сопереживанием горького сиротства и бессмертной материнской заботы. Весьма удачным представляется избранный размер – 6-стопный ямб с удвоенными цезурами, цезурными наращениями и сплошной женской каталектикой; каждый стих, в результате, состоит из трех пятисложников хХхХх: «Она летела/ над куполами/ церквушки белой// и удивлялась,/ что ей послушно/ чужое тело...».

2) Несколько иначе, но приблизительно в том же жанровом ключе решает свои художественные задачи Александр Крупинин в стихотворении «Неандерталец».
 
АЛЕКСАНДР КРУПИНИН «Неандерталец»
http://www.stihi.ru/2017/04/06/12192 квота Александра Пелевина за редактирование отборочного тура

Поднимается традиционная для русской литературы тема «маленького человека», «униженного и оскорбленного» «неандертальца», почти бомжа, которому приходится сторожить чужие дачи. Его несуразное земное бытие, переполненное кромешными унижениями, закономерно завершается трагедией. Под экстатические звуки «Саломеи» Штрауса, в пьяном угаре он совершает акт самосожженья: «Мир исчезает,  радость  всё сильнее./ Из радиолы музыка грохочет,/ И мечутся по кроманьонской даче/ Семь покрывал безумной Саломеи». Это, однако, не первый в мире стриптиз, за который Саломея получила, по наущению матери, в качествен приза голову Иоанна-Крестителя, а потом – аналогичное возмездие (она провалилась зимой под лед, и голову ее, отрезанную острой льдиной, принесли Ироду и Иродиаде), а языки пламени, охватившие дачу после того, как обезумевший «неандерталец», задумав отомстить «кроманьонцам», выхватывает «из камина головню,/ Размахивает ею вхолостую/ За дядю, за позор у туалета,/ За страх, за папу, за сестренку Нину./ За букву ю, за жизнь свою пустую»...

3) Улыбчивыми акварельными мазками живописуется жизнь «забытого Богом» провинциального города в стихотворении Игоря Григорова из отборочного тура для резидентов.

ИГОРЬ ГРИГОРОВ «Провинциальный романс»
http://www.stihi.ru/2017/01/10/2498 отборочный тур для резидентов

Оно написано нестандартными семистишиями, органично аккомпанирующими его жанровой природе и заголовку – «Провинциальный романс». Лирический герой с доброй иронией обращается к самому себе. Все поражает воображение столичного жителя: и «пейзаж, в который просится овечка», и неторопливая походка местных жителей (отнюдь не «в ритме presto»), и добродушная «псина» «с ошейником, но, видимо, ничья», и три бескорыстных «рыболова/ <…> чья жизнь вполне прекрасна и без клева», и «дивный свет» на всех «девичьих лицах», глядя на которые «захочешь вдруг остаться и жениться»... Но... «Подумаешь… Вздохнёшь, проверишь паспорт/ И вызовешь такси в аэропорт»...

4) Также из отборочного тура для резидентов поступили загадочные «Обрывки» Катерины Молочниковой.

КАТЕРИНА МОЛОЧНИКОВА «Обрывки» http://www.stihi.ru/2016/09/22/7363 отборочный тур для резидентов

Стихотворение состоит из четырех однотипных шестистиший, напоминающих античные логаэды не только контрастной разностопностью (Я555552), но и упорядоченным синтаксическим строем. Все они имеют в зачине раздумчивое анафорическое «Когда...», выдерживают нетривиальную рифмовку (aBcaBc) при весьма приблизительных созвучиях (например, в 1-й строфе: «жизнь – царством – зигзаг – дрожит – лекарство – назад»). Но главное достоинство стихотворения – в оригинальном развитии лирической темы, активно приглашающем воспринимающее сознание к сотрудничеству-сотворчеству. Только во 2-й строфе призыв в концовке молиться «обрывкам старой киноленты/ за все про все» проясняет необычный выбор заголовка. 3-я строфа содержит знаковые интертекстуальные аллюзии. В частности, мотив «давно желанной свободы», «(когда уже не нужно ни фига)», напоминает о финале гениальной миниатюры Ходасевича «Когда б я долго жил на свете...»: «Глаз отдыхает, слух не слышит,/ Жизнь потаенно хороша,/ И небом невозбранно дышит/ Почти свободная душа». Затем следует приглашение в духе Конфуция посмотреть на воду, чтобы увидеть проплывающий «труп врага», который оборачивается... alter ego обращающегося к себе самому субъекта. В 4-й, заключительной строфе выясняется, что вся промчавшаяся жизнь, при прощании с ней, предстанет по-гумилевски «неистово прекрасной», «а смерти – нет».

5) Своеобразным продолжением «Обрывков» Катерины Молочниковой выглядит столь же концептуальная репетиция прощания с земным бытием Даны Курской (отборочный тур для резидентов), открывающаяся более чем красноречивой, нарочито грубоватой сентенцией: «за гробом нету ни черта...».

ДАНА КУРСКАЯ 2 «За гробом нету ни черта...»
http://www.stihi.ru/2017/02/11/8606 отборочный тур для резидентов

Лирическая героиня, воспитанная в атеистическом духе, сомневается в наличии привычных атрибутов загробного мира: «ангела с трубою», «каких-то врат» и предстоящего суда, а также, понятное дело, какой бы то ни было  коммуникации между живыми и мертвыми, так что «прощаться надо навсегда». Действительно, никто «оттуда» не возвращался. Остается только верить или ... не верить. Блистательно выполненная концовка, однако, настраивает на оптимистический лад: «и только пыльный василек/ растущий за оградой/ хоть синий глаз его поблек/ встает безверью поперек/ не тронь его/ не надо».

6) В инициальной строке стихотворения Сергея Пыгана из отборочного тура для резидентов обыгрывается оксюморонное словосочетание: «В самих себе мы – дикая вода...».

СЕРГЕЙ ПАГЫН «В самих себе мы – дикая вода...»
http://www.stihi.ru/2016/03/07/8802 отборочный тур для резидентов

По мере развертывания лирической темы обнаруживается, какой смысл вкладывает в него автор и почему связывает с ним замкнувшегося в себе человека. «Дикая вода», по его понятиям, субстанция «не знающая музыки и слова»; глухонемая, она пассивно отражает проносящиеся над ней проявления жизни и только перед ликом смерти/ бессмертия (?) «она встает,/ перетекая в музыку и слово». Не в этом ли высокое предназначение творчества?

7-8) Напоследок поделюсь впечатлениями от еще двух стихотворений, которые поразили меня смелым полетом поэтической фантазии. Автор «Сна Якова у подножия Потемкинской лестницы» Юлия Долгановских (отборочный тур для резидентов) вдохновилась впечатлениями от знаменитого эпизода с детской коляской, скатывающейся вниз по ступеням знаменитой одесской лестницы в шедевральном фильме Эйзенштейна «Броненосец “Потемкин”».

ЮЛИЯ ДОЛГАНОВСКИХ «Сон Якова у подножия Потёмкинской лестницы»
http://www.stihi.ru/2017/02/10/5079 отборочный тур для резидентов

Не забудем, что это произведение еще эпохи «великого немого». Поэтому «женский истошный визг» воспринимается визуально, а не акустически, Яков его «видит», а не слышит. Да и вообще весь сон зиждется на сугубо зрительных образах и мотивах. Лента, кстати, в основном, черно-белая, в которой только в самом конце, в финале 3-го акта, на мачте вспыхивает символический красный флаг. Отсюда серия риторических вопросов в Прологе: «— Что за дела? — услышь меня, Господи! — Что за дела?/ Каждый охотник желает знать — и я вместе с ним,/ где кончился цвет — лишь море черно, лишь сажа бела?/ Откуда их столько — крылатых, а сверху нимб?». Все пространство поэтического сна Якова заполнено крылатыми белыми ангелами примерно также, как фон на Рафаэлевой «Сикстинской Мадонне». Один из них утешает разволновавшегося сновидца: «...коляска катится на/ небо, а вовсе не вниз <…>// Только представь, он родился — и сразу в рай,/ будет весь в белом, с крыльями, сверху нимб,/ хочешь — ешь яблоки, хочешь — летай да играй,/ не бойся, ему не больно, ведь я вместе с ним!..». Здесь всплывает еще один знакомый поэтический мотив, порожденный стихотворением Блока «Из газет», где, правда, все наоборот, «не больно» не погибшему младенцу, а его матери: «мамочке не больно. Розовые детки. / Мамочка сама на рельсы легла». Завершается стихотворение с явной оглядкой на Бродского; в черновом варианте его стихотворения «Одиссей – Телемаку» содержится аналогичный пассаж: «похоже, что ничто не изменилось,/ и мы по-прежнему бредем по шаткой/ горизонтальной лестнице из волн,/ ведущей всех нас из сегодня в завтра,/ но наверху той лестницы – вчера...». Потому и проснувшийся Яков, почувствовав себя режиссером, «держит чертову лестницу параллельно морю».
 
В «Колыбельной ветра» Нины Матрохиной роль лирического субъекта парадоксально поручена неприкаянному ветру, залетевшему в опустелое воронье гнездо, в котором ему примнилось давно забытое «ощущение дома», и даже два непогодой потрепанных черных пера подарили ему малую толику тепла и уюта.

НИНА МАТРОХИНА «Колыбельная ветра»
http://www.stihi.ru/2017/04/15/5801 отборочный тур

Расчувствовавшись, «простуженным сиплым мычанием», «без слов», он пытается воспроизвести «колыбельную мамину/ снова... и снова... и снова» и – как следствие – «В эту ночь не случилось/ ни взрывов, ни войн, ни атак». Конечно, и в этом случае не обошлось без направляющего примера Бродского, без воспроизведения мотивов и интонации его «Осеннего крика ястреба». Но речь должна идти не о слабом ученическом подражании, а о творческом развитии обретшего хрестоматийный глянец образа.
P.S. Так уж вышло, что пять стихотворений из восьми лучших, отобранных мной, относятся к женской лирике. Что это: торжество эмансипации или наступление эры матриархата в нашей поэзии?

-II-

Во второй части своего обзора позволю себе разобрать дополнительно несколько опытов, не прошедших в следующий тур конкурса, но заслуживающих внимания либо типичными версификационными и стилистическими огрехами, либо по тем или иным причинам не оцененными достоинствами. И те и другие не только могут, но и должны рассматриваться как поучительные примеры как негативного, так и позитивного свойства. Конкурс призван не только выявлять и сравнивать поэтические таланты, но и если не воспитывать, то совершенствовать их; все участники так или иначе учатся на ошибках и успехах друг друга.

1) В стихотворении Александра Перевозкина «Сижу у перекрестка многих зим...» (http://www.stihi.ru/2017/05/12/10899) воспроизводится нетривиальная ситуация, напоминающая знаменитую «Балладу» Ходасевича «Сижу, освещаемый сверху...», где лирический герой в момент творчества преображается до неузнаваемости: «Я сам над собой вырастаю,/ Над мертвых встаю бытием,/ Стопами в подземное пламя,/ В текучие звезды челом». Лирический герой Перевозкина вырастает столь же кардинально, однако неоправданно вольное, зачастую просто алогичное обращение с вербальными уровнями оформления образов лишает их необходимой четкости и определенности. 
Что такое «перекресток многим зим»? Едва ли это внятно и самому автору. Зимы изолированно от других времен года в природе не встречаются, не стыкуются и тем более не перекрещиваются. Употребление в одном ряду грамматически и логически неоднородных понятий  «умножен, скован, мним (?)» в функции категории состояния в облик и настроение лирического героя ясности не вносит, а только еще больше затуманивает их. Затруднительно представить себе и то, как он «поддевает» «в небо ниц/ коленкой стаи перелетных птиц» и совершает все последующие столь же странноватые манипуляции: «объемлю, между сопок, жду, потом / заметив пал передвигаю дом/ на островок/ мизинцем, скобкой век – / к нему веду пружинку легких рек...». Реакция природы более чем соответственна: «и тычет в морду веткой на ветру/ домашний тополь снизу дураку». Эффект финального аккорда – энергичной запоминающейся сентенции –  снижается  и в немалой степени дискредитируется из-за небрежной, если не сказать, неряшливой рифмы. Вряд ли мы имеем здесь дело с неумением, скорее это передержки поэтики давно утратившего очарование новизны постмодернизма...

2) Не менее интересное по замыслу стихотворение Елены Слободской (http://www.stihi.ru/2017/04/19/11745), с инициальным четверостишием «Окуривает улья городов/ весенним дымарём великий бортник,/ чтоб сотни тысяч ненасытных ртов/ вдохнули жизнь и выпустили корни...» также настораживает образным алогизмом. Не вполне корректным представляется эпитет «ненасытных ртов», когда речь идет о пчелином рое, вылетающем не на трапезу, а на созидательную работу; «вдохнуть жизнь» можно в кого-то или во что-то, но не в себя; да еще и при этом умудриться «выпустить корни», поднявшись «на крыло»... Еле заметные, микроскопические неточности оборачиваются серьезными художественными просчетами.
Обращают на себя внимание и огрехи языкового свойства. Например, нельзя «вбирать ветры в древние мехА», потому что в такой огласовке это будет обобщенно синоним пушнины; правильный вариант словоупотребления «мехИ» требует другой рифмы (кстати, созвучие «меха – руках» тоже не впечатляет).
Небрежностью следует считать и смежное расположение местоимения «его» в соседних стихах последнего катрена по отношению сначала к Создателю и тут же – к Его лику: «Они не могут знать его в лицо,/ он вынужден скрывать его под сетью...». Зато там, где ему неукоснительно надлежит быть, в последнем предложении двух заключительных стихов: «Поэтому подчас зовут слепцом,/ виня во всём случившемся на свете», оно отсутствует.   

Однако большинство не прошедших в очередной тур стихотворений заставляет пожалеть, что количество призовых мест ограничено:

1) Вот, например, оригинальный прием описания обыденной жизни людей путем «одушевления» гранёного стакана (http://www.stihi.ru/2016/10/31/8059), сохранившего память о «теплых ладонях» «дородной бабы», о «кружках вареников», которых «за раз штук сто» нарезали ее спорые руки, а затем о том, как он «за пазухою» (пишется, конечно раздельно) был  «вынесен в гараж/ Меняя вкус от чая до “Столичной”»... Правда, в обобщающей концовке, «Где за десятой гранью новый круг,/ В душе стеклянной - то полно, то пусто!/ Сжимается кольцо горячих рук/ И грани жмёт – до трепета.../ До хруста...», упоминая о «десятой грани», после которой якобы возобновляется круговращение, Алена Шарифова, очевидно, забывает о том, что, согласно легенде, выдающийся скульптор Вера Мухина снабдила свой стакан шестнадцатью гранями, по числу союзных республик.

2)  Стихотворение Инги Сташевской «Ведь не верят, господи, ну никак...» (http://www.stihi.ru/2017/01/02/2869) привлекает изощренным многоголосием, сложно построенным ансамблем голосов: сначала Христос обращается к Господу с экстатической мольбой и отчаянием по поводу людского неверия, какие бы чудеса он ни совершал; затем в его монолог включена исповедь Марии Магдалины, повествующей о своем грехопадении; тут же еще один «голос (женский)» взывает: «не спи, не спи!»; далее продолжает свою партию Христос: «Я не помню, Господи, что больней – / Сапогом под ребра, слова Петра...»; и – в заключение – неожиданный пуант: «Он стоит в переходе, лицом к стене,/ Нараспев повторяя – “В последний раз”». Евангельская история оказывается вечной.

3) Нельзя не восхититься изящной одой балетным туфелькам в стихотворении Ольги Ведёхиной «пара туфелек узких на лентах...» (http://www.stihi.ru/2012/04/25/2520). За ними проступает образ лирической героини, родственной ахматовским «красавицам тринадцатого года», может быть даже легендарной Истоминой, воспетой Пушкиным в «Онегине», и даже еще глубже – «чистой строгости ликов мадонн Италии». То же самое можно сказать и о родственном, но не тождественном ей образе автора – несомненно петербурженке в душе, интимно воспринимающей так называемый «петербуржский текст» в литературе и архитектуре. Столько неподдельной любви и нежности в интонации, в образных ассоциациях, в выборе самых точных, поистине задушевных слов!

4) Видеть цветные сны – прерогатива только детей и влюбленных. В стихотворение Любови Левитиной «Сон многоцветный рассыпан мозаикой...» (http://www.stihi.ru/2017/02/18/9808) он снится скорее всего юной девушке, мечтающей о счастье. Мир мечты представляется ей в радужных мажорных красках. Но наяву – во второй половине стихотворения – все иначе. Целуются не влюбленные, а тучи, картонный дворец размывается дождем, да и любовным грезам не суждено исполниться: «Ты не дождёшься к себе королевича,/ твой королевич принцессе не рад./ Утро нисходит с картины Малевича:/ темень глубокая, чёрный квадрат». Так что не только белый, но и черный цвет таит в себе весь радужный спектр!

P.P.S. Наши гендерные предположения существенно подкрепились: соотношение «мужских» и «женских» стихотворений во второй части обзора 1:5... 


  Олег Федотов