Утро 7 июня игры во дворе

Разбудившие меня звонкие голоса напомнили мне кричалку из одной игры: мы разбивались на две группы и выстраивались цепочкой напротив друг-друга, берясь за руки и плотно «смыкая ряды», а потом одна «сторона» хором кричала другой «Али-баба, по чём слуга? Пятого-десятого, имярек нам сюда!» - и выбранный имярек бросался на амбразуру, отчаянно пытаясь разбить строй команды-противника. Если выгорит - имярек возвращается обратно с двумя «слугами» - теми именно, связь между которыми, он смог нарушить. Если цепочка оставалась целой, то имярек пополнял чужую команду, занимая место между теми, кто всё-таки выстоял.

Подвижные игры - вот так официально именуются всё бесчисленное множество того, во что мы играли около дома 22 по улице Текстильщиков - теперь, конечно, двор моего детства значится совсем по другому адресу; как многое было «национализировано» после распада Союза! - сколько было поломано судеб и душ! -  но об этом в другой раз; для меня это всегда будет улица Текстильщиков на КШТ - добротные бетонные девятиэтажки с квартирами «улучшенной планировки» для сотрудников Комбината Шёлковых Тканей, «системообразующего предприятия», как говорят сейчас, созданного в семидесятых годах прошлого века специально для того, чтобы трудоустроить прекрасную половину местного населения. Адресную книгу памяти нельзя переписать!

В этой игре главную роль играли руки, ведь все были примерно в одной весовой категории - мальчишки повыше и покрупнее, эта местячковая аристократия, конечно, не удостаивала нас своим вниманием, разве что иногда выпадала честь поделиться водой или посторожить велик - благо, девчонок тогда действительно не трогали: максимум, могли обрызгать водой из «пистолета», что на жаре было даже приятно - конечно, если вода была чистой, то есть из дома, а не из лужи или канала за домом - или насовать в волосы репейников. Вот это было страшно: репейник, конечно, не жвачка, но мало не покажется - особенно, если волосы длинные. А мальчишкам могло и перепасть - да и перепадало, если попадётся под руку, или «нарвётся» - само собой, если пацанёнок не обладал каким-нибудь особым умением или не был сыном значимого по местным меркам соседа.

Речь не о «пятом пункте»: в то благословенное время никто - даже взрослые и пожилые - ещё не делили друг-друга на «русских» и «хохлов», «казахов» и «татар», «евреев» и «немцев»: в доме 22 по улице Текстильщиков мирно уживались увешанные золотом немногословные «апай», степенные и черноглазые, в пёстрых платках, и акающие бабушки в не менее пёстрых ситцевых халатиках, озабоченные поливкой огурцов и ценами на колбасу. Голубоглазая и кругленькая Адиля, продавщица из хлебного отдела универсама «Айгуль», возвращаясь домой, привычно отвечала на вопросы не менее кругленькой дамы с фамилией на «ко», которая интересовалась делами своей соседки, с которой до перестройки работала в детском садике. Из окна на седьмом этаже. В лучших одесских традициях.

Во дворе было одно-единственное дерево, достаточно большое, чтобы в его тени можно было поставить лавочки и столик, по которому стучали костяшками домино и шуршали газетами аксакалы и почётные, прямиком с призывавших к ударному труду плакатов, пенсионеры. Медали на пиджаках были одинаковые - у кого больше, у кого меньше. А на четвёртом этаже во втором подъезде - там был «подъезд», а не «парадная» - так же, как я всегда, даже в нулевых, была «из Ленинграда» - в соседних квартирах жили кучерявые очкастые …ские, таки иммигрировавших в конце 90-х в Германию, и семья бывшего немецкого военнопленного - я «застала» этого сухопарого сурового арийца уже хорошо за семьдесят, но он производил невероятное впечатление крепко сжатой стальной пружины - который был выслан в Казахстан, а по пути успел познакомиться с медсестрой, фамилия которой опять же оканчивалась на «ко».

Их сын - вылитый Шварц, только толстый и в очках - вторым браком был женат на необъятной блондинке с малороссийским говором, а первым - на еврейке, с которой «любовь случилась» ещё до выпускного; так что «со школьного двора» она уехала прямиком в роддом. Так появился рыжий Сашка по кличке «Лимон» - был ещё и Сашка «Апельсин», постоянно гонявший на солнцепёке мячик и собравший в итоге футбольную команду, уверенно защищавшую честь нашего двора на стадионе около школы, и Сашка «Мандарин», он же мой младший брат - двухметровый хулиган, которого уважали во всех окрестных дворах за умение выжимать сотку лёжа и рост. Однажды я поинтересовалась у кареглазого Сашки, везде ли у него веснушки. «А ты проверь!» - ответил шестнадцатилетний жиган восемнадцатилетней девочке-пай…

Началось-то всё с дворовых игр рук; точнее, с рук. Мои руки всё ёще помнят, как делать в песке «секретики» с разноцветными стёклышками, куколок из цветов жёлтого топинамбура и розовой мальвы, шалаши из тополиных веток… Мои руки помнят упругие бока мячиков - и больших резиновых, и крошечных каучуковых; помнят щекотку от рук «воды» в игре «Колечко-колечко, выйди на крылечко!», рифлёные ручки скакалок и нагретые солнцем турники, сваренные из полых металлических труб - на окрашенных резвилась «мелкота», а на не окрашенных выбивали ковры. Мои коленки помнят поблескивающий рубероид на крыше гаражей и советский асфальт с примесью гальки, а голени - натяжение резиночки, на которой девчонки прыгали часами, пристально следя за очерёдностью и точностью следования схеме.

Я помню запах плавящегося на шестидесятиградусной жаре дорожного полотна и ароматы степных трав - шалфея, чабреца, полыни; головокружение от высоты бирюзового купола неба, где солнечные лучи обрисовывают невесомый силуэт парящего сапсана, и пробирающий до костей холод сердитого Иртыша; огромную медную луну, степенно поднимающуюся на чёрной стеной гор и пушистый снег до второго этажа; конские табуны по колено в седом ковыле и прилавки базара из сказок Шехерезады…

Единственное, чего мне там всегда не хватало - это зелёной питерской травы.