Шерхан и его сын ч. III

Гаэтан, только оказавшись погребенным заживо в зловонном мешке,  здраво оценил произошедшее.  Среди грязных, смердящих тел наступило прозрение: отсюда нет хода. Невозможно было поверить,  что человека ,  изнутри видевшего истинное лицо власти,  когда-либо выпустят на волю.   

Только теперь его нутро  ясно восприняло все действия, произведённые за несколько последних  лет жизни. Бездомный скиталец, промышлявший мелким разбоем и кражами,  в один пасмурный день оказался втянутым в странное сообщество, избравшее своим пристанищем  удалённый монастырь,  расположившийся в каком-то дряхлом  брошенном  замке.  Здание, облюбованное братией, по местному преданию,  когда-то принадлежало одинокому местному то ли барону, то ли герцогу . Насколько светский облик в то время был предан  интерьеру судить было не возможно – монахи давно переустроили  весь антураж под свои нужды. В чем смог убедиться и Гаэтан, попавший в местную общину по наводке одного  священника.

 Как-то,  ограбив местную церковь,  воришка попался на перепродаже ворованного.  Кто его сдал: наводчик или перекупщик , так и осталось невыясненным. Сначала было не до того,  а затем у Гаэтана пропал азарт мести,  в чем только в этой западне парень горько раскаялся.  Во-первых,  повинуйся тогда он  своей укоренившейся привычке не оставлять обидчиков безнаказанными,  теперь бы дело не дошло до такого злополучного конца.  Во-вторых,  не согласись он отработать за нанесённый  церкви ущерб в том уединённом монастыре,  теперь бы его жизнь не ценилась в ломаный медяк.  А в-третьих,  ему не нужны доводы – ему требуется вырваться наружу, причём, непременно живым, и в этот раз уже не откладывать дело возмездия в новый ящик.

Простив своих первых предателей,  вопреки уверениям отца Доминика,  юноша не получил божественной поддержки,  во что где-то глубоко в душе поверил на первых порах знакомства со священником.  Наоборот. Первые несмелые иудины поцелуи превратились в жаркие лобзания – заточившие свою жертву в логово волкодавов.

Глядя на местный народ, молодой преступник наполнялся отвращением,  как бочка,  стоящая под крышей наполняется дождевой водой.  С небес вроде к земле летит  прозрачная капля,  которая в итоге становится зеленоватой застоявшейся мутью.  Собственно,  его пребывание и началось с того,  что кишки парня выворачивало наружу целый день. Пока полностью  обессиленное тело не нашло себе приют рядом со  слепым стариком.

На следующий день,  медленно приходя в себя,   парень  с новой волной  гадливости наблюдал,  как безмозглая человеческая масса  делит швыряемые  ей сверху шматки  еды. Есть ещё не хотелось,  поэтому Гаэтан мог позволить себе быть брезгливым.
Рядом примостившийся слепец не учувствовал в общей делёжке,  отчего неожиданно для самого себя парень проникся к незрячему сородичу сочувствием. Посему на следующий день, отняв самые подходящие на взгляд  Гаэтана  куски завтрака,  парень одним из добытых ломтей хлеба решил поделиться с соседом. Дрожащие старческие пальцы долго ощупывали протянутую ладонь с пищей. Гаэтан даже усомнился в  способности старика что-то соображать,  поэтому насильно вложил хлеб:  захочет – съест,  нет – дело хозяйское.  Тем не менее, постепенно старикан всё ж таки дожевал свою порцию,  что   определяло,  по мнению  Гаэтана,   слепого, находящимся в своем уме.  С этого дня парень взял за правило брать пищу на себя и на этого доходягу.  Не потому,  что в его душе  проснулось братолюбие и милость к уроду. А оттого,  что  здоровому парню хотелось покуражится,  отнимая у бешеных псов  положенную тем по звериному закону,  спущенному на дно этой ямы надсмотрщиками ,  подобающую часть жратвы.

Гаэтан не знал,  да и не задавался целью понять,  причины такого своего поведения. Действия ставящего его вне стаи, поступка изначально  предполагающего  неподчинение  установленным нормам.  Люди начинающие с противопоставления себя какой бы то ни было группировке,  кончают не своей смертью. Но подыхают не как навозные жуки, перерабатывая отходы чужого богатства. И это как ни странно одновременно и утешало парня, и бодрило – давало стимул не cдохнуть, не опуститься до сброда, а попытаться вырваться из мрака подземелья к другой жизни. Туда,  где его не будет рвать от мерзости  собственного существования.

От  безделья  день за днем  парень прокручивал последние годы жизни в оставшемся за этими стенами монастыре. Братия готовила заговор – это Гаэтану было ясно и тогда,  и теперь. Но почему именно его избрали козлом отпущения   за сорвавшийся  мятеж,  Гаэтан никак не мог определить сам для себя. Изначально ли ему отводилась эта роль, или кто-то нарочно подставил именно одного из наиболее неосведомлённых в подробностях  крамолы  участника сговора знати и братии.

В первый день вонемонда (*) предполагалось создать бузу среди  городских ремесленников,   которую следовало отяготить кровопролитием и надругательствами над горожанками. Дабы заставить этих  жирных куропаток вмешаться в дела  городской управы. Много ли городов было на примете у бунтовщиков – парень не знал, но, что такие города, которые держали пересохший порох в погребах местных замков,  были включены в исполнение задуманного, Гаэтан слышал собственными ушами.

Тот день остался  теперь позади. Вспышка народного гнева,  умело созданная и подогретая,   не дала  тех результатов,  что предполагал совет заговорщиков. Начались   же облавы и расправы над попавшими под горячую руку,  и просто обычные сведения счетов между  тайными врагами,  страшащимися в обычные дни,  грабить и убивать друг дружку – распускающими руки под общий шумок.

Гаэтан был захвачен на перевозке пороха,  что делало любые его отпирания совершенно бессмысленными. Собственно парень в кровь избитыми губами подтверждал свою причастность к массовым волнениям. Таким образом,  все  показания задержанного  давались по поводу первого числа и последовавших за ним  событий. Однако,  чувствовалось, что от него требуется что-то другое. Дознаватели тем временем настаивали на  сведениях за шестое.

В первые допросы Гаэтан думал, что такая путаница ему только на руку – за шестое вонемонда ему не было известно абсолютно ничего.  Но тем хуже оказалась его участь. За перевозку пороха можно было угодить на каторгу. А как заключенный был наслышан:   оттуда была возможность бежать.  Такую мысль ему внушил в монастыре отец Арман. Причем  монах  лично обещал помощь в самом плохом случае. За отказ же выдать соучастников готовившегося на шестое преступления Гаэтана и бросили догнивать в каменном мешке одной из самых страшных тюрем  побережья.

-Я должен выйти отсюда, - изо дня в день твердил парень старику рядом с ним.

Обычно слепец молчал или нес какую-то околесицу.

И,  неожиданно,  сегодня на его очередной возглас:

- Я должен выбраться!

Старик спросил:

- Кто ты? – нащупывая в пространстве его руку.

Гаэтан схватил кисть слепого, словно это была рука поводыря и воскликнул:

- Гаэтан.

Видимо, где-то его имя должно было быть произнесено вслух суеверно подумал парень и повторил уже тише:

- Гаэтан. Я вырвусь  отсюда.



прим.

* от древнегерманского wunnimanot — «месяц пастбищ»