Я знаю море изнутри

Я видел море изнутри,
сам лично, – не журнал листая,
где по команде: раз, два, три! –
вдруг появлялась рыбья стая.

Ко мне косяк шёл иль в залив?
/сверкали то бока, то спины/
и, всё в мгновенье изменив,
вдруг улепётывал в глубины.

Всплывал я, чтобы подышать,
нырял, нырял – неоднократно,
и стая, эта же, опять,
как под гипнозом, шла обратно.

Достойный выбран экземпляр,
гарпун сверкнул, я не мазила,
и это, верьте, не пиар,
а так на самом деле было.

Я знаю море изнутри,
я видел в нём чудес немало:
черты случайные сотри,
как Блок говаривал бывало.

О море, твой характер крут,
но и открыт порой, как нынче;
коварным можешь быть, как Брут,
и гениальным – как да Винчи.

И если вдруг ты задуришь,
крошишь всё в гневе неустанно,
я знаю: море изнутри
прекрасно –
это без обмана.

МАННА НЕБЕСНАЯ

Кисти белой акации свесились прямо в окно,
в бездне неба висят реактивные полосы асов,
в эти дни не даёт мне покоя, пожалуй, одно –
подойдут ли к нам стаи азовских лихих пиленгасов?

Косяки их уже засекли где-то под Судаком,
на безрыбье у нас они, точно небесная манна,
как подводный охотник я с ними прекрасно знаком, –
эта сильная рыба – престижный трофей и желанный.

А на пляже уже веселится приезжий народ,
майский воздух в Крыму опьяняет, что крепкая брага;
я рюкзак соберу, выпью чаю и съем бутерброд,
и подамся нырять в расхрустальной воде Аю-Дага.

А когда, как торпеды, пойдут вдоль него косяки,
оплывая иль просто минуя подводные камни,
пожелайте удачи и крепкой надёжной руки,
глазомер и везенье не лишними будут тогда мне.

Что влечёт этих рыб плыть вдоль крымских /весной/ берегов?
Что их осенью гонит в Азов возвращаться тем более?
Я своею теорией с вами делиться готов,
да у каждого, знаю, своя в этом деле теория.

И, когда кисти белой акации лезут в окно
и вода с каждым днём нагревается в море всей массой,
не даёт мне покоя, пожалуй что, только одно –
подойдут ли к нам стаи азовских лихих пиленгасов?..

НЕ ЛЮБИТЬ ЭТО МОРЕ НЕЛЬЗЯ!

Вечной тайной великих глубин
душу трогает снова и снова,
и луна, как подводный рубин,
в нашей бухте мерцает багрово.
А когда налетает бора
и задраить спешат люди трюмы,
поднимается вал, как гора,
и на берег несётся угрюмый.
Что сметёт он, о том промолчу.
Тайны я никакой не открою,
что бывает под стать палачу
это море глумливой порою.
Но рассыплет росинки рассвет,
выйдут лодки, спеша за уловом;
тише нет и прекраснее нет
этих вод в переливе парчовом.
В них какой-то гипноз и магизм,
сам суди, выгнув чёрные спины,
прямо в небо торпедами из
глубины вылетают дельфины.
Чайки в солнечных бликах скользят,
отражаются в зеркале водном:
не любить это море нельзя,
до того всё душе соприродно…