Тростниковая поэма

 
«Человек — всего лишь тростник, слабейшее из творений
природы, но он — тростник мыслящий. Чтобы его
уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно
дуновения ветра, капли воды».
Блез Паскаль
 
 
I
 
Любимец ли народов и царей,
отшельник ли, носящий власяницу,
твоя душа прибудет в эмпирей
на птичьей погребальной колеснице,
и, подарив дыхание цветам,
не сможет ни о чём поведать нам…
Лишь запоёт по осени тростник
о том, как стал мой брат последней спицей,
симфонией давно забытых книг,
и дном Земли, и облаком для птицы.
 
Пока живёшь, мой мыслящий цветок,
прислушайся:
далёкий предок-Бог,
что был людьми и временем убит,
с тобою непрестанно говорит
не словом, что бессильно перед тленьем,
но ритмом твоего сердцебиенья.
 
 
«И кто же Он? Который из богов?
Не лучник ли небес сладкоголосый?»,
ты спросишь,
но, увы,
у взрослых слов
ответов нет на детские вопросы —
есть «альфа», что всегда равна «омеге»,
 
но, формулы забыв и образа,
однажды я глядел Ему в глаза —
 
они принадлежали человеку…
 
А Бог смотрел немой, застывший фильм,
не находя решающего кадра,
и, покидая ветхий эпистиль,
врастал в живую тень кинотеатра,
который есть у каждой из дорог
(какую ты ни выбери окрестность),
найдёшь его, как нас находит рок,
узнаешь по афише «Бесконечность».
 
Повязанный зеркальной киносетью,
упрятан зов далёких звёздных волн
в темнице высотой с могильный холм
и шириною в три тысячелетья.
 
Ах, не беда, что взять не можем в толк
мы замыслы чужие и прозренья.
В потоке снов найди своё теченье,
не бойся грёз, недремлющий цветок!
 
II
 
«Но кто тогда сжигает города
и поит злаки серными дождями?
Его не полюблю я никогда –
и мало будет сечь его бичами
за камнепады, голод, саранчу,
детей Нисана у подножья рая!»
 
Мой друг,
о нём я ничего не знаю
и знать, скажу по правде, не хочу.
 
В грядущем — воскрешение химер
и дым в пустой святыне постиженья,
где нежный шелест тростниковых эр
жрецами будет предан всесожженью.
 
Подступят слёзы — плачь!
И пусть поют
в тебе валы космических цунами
о нас, дрожащих чёрными телами,
когда несчастья в двери громко бьют.
 
Иди туда, где ложь,
где вражий меч
разит всечасно женщин и младенцев.
Ты — эхо титанического сердца,
Ты — состраданья косвенная речь.
 
Прямою речью быть нам не дано
В чужом и незаконченном кино.
 
III
 
Как ночь тиха…
Таит усталый мир
шептанья лун, беседы древних лир,
межзвёздных ветров томные валторны.
Израненным небесным светом полны
рассыпанные Веспера стада —
я их не позабуду никогда.
 
Прислушайся:
травою шелестя
по полю бродят их большие тени
и утреннего ждут богоявленья,
как маму ждёт бессонное дитя;
и голосом Медведицы Большой,
взошедшей над остывшим медвежонком,
о тростнике, безвременно сожжённом,
вздыхая тяжело, поёт прибой.
 
Не узнаю глаза твои, мой друг,
в них поселились первородный дух
и отрешённость юного пророка,
 
а я прочёл последний кадр Бога.
 
Любимцем ли народов и царей,
отшельником ли в серой власянице
ты станешь —
береги души криницы,
ступая в море блага и скорбей.
А заповедей всех одна важней:
неравнодушным быть
и, сизарей
в незримую впрягая колесницу,
стать тростником, последней ломкой спицей,
входящею в мистерию любви.
 
Живи и мысли! Чувствуй и живи!
 
 
 
<2013>