Нарушенная традиция

           По пятницам Беня ходил вешаться. Это было традицией. Это было зрелищем. Это надо было видеть. Беня жил в забытом всеми начальниками общежитии, которое в округе называли  «шанхай» из-за весёлого нрава и разносторонних возможностей его обитателей. По пятницам, вечерком, добрая половина шанхайцев  собиралась на заплёванном этаже для «сопричастия»  к суициду. Размазывая  сопли и слёзы по лицу, размахивая шнурком или верёвкой в хилых ручонках, выкрикивая угрозы в адрес зрителей, Беня неистовствовал. Даже пытался рвать на себе рубаху, последний раз выстиранную женой, уехавшей лет несколько назад на постоянное место жительства в неизвестном направлении. Теперешняя жена Бени – Аделаида – рубах не стирала, она была настоящей леди и хорошо разбиралась в жизни. Зачем тратить деньги на стиральный порошок или мыло, если на них можно купить массу прекрасных и более полезных вещей...  На добытые с криками  «ура»  денежки можно купить великолепный золотистый портвейн с яркой этикеткой, захватывающую  дух «Столичную» в подёрнутой  инеем бутылке,  пиво, которое льётся по утрам в стакан, как спасение... Можно купить «приму» или солёненькой кильки.  Да мало ли что можно купить  за деньги... А деньги делать, прямо скажем, Беня мог. Он мог запросто вымыть машину у «крутого», или сдать баночки, или, в крайнем случае,  украсть по мелочи.
           По этой самой причине гражданская жена Бени истошно кричала и волновалась больше всех зрителей:
«Бенечка, цветочек ты мой, да ты же мне и мать, и отец!  Да что ж я без тебя?..»  Беня никогда не был матерью, а быть отцом никогда не мог. Зато у него была прекрасная комната в одиннадцать квадратов и золотое сердце. По регламенту Беня буйствовал минут сорок. Страсти накалялись, но всё заканчивалось с приходом строгой комендантши, которая одна во всем «шанхае» помнила Бенину фамилию и тем самым заслуживала большого уважения.
           «Ну что, принять к тебе меры? – лениво спрашивала она. – Или сам уймешься?» Что это были за меры – не знал никто. Но срабатывало безотказно. Забрав очередной шнурок из скользких Бениных рук, комендантша уходила, все зрители разбегались по комнатам. А шнурок оказывался в нижнем ящике служебного стола, который к концу года уже не закрывался от шнурков. Так шла жизнь...
           Но в ту пятницу попалось пойло - пойлом, настоящий  чимиргес. То  ли изготовители перестарались с активными добавками, то ли ещё что… Но трёхлитровый жбан с великим трудом одолели  вчетвером аж поздно вечером. Тошнота мешала интеллигентному общению. Компания распадалась на глазах. Беня торжественно достал верёвку – ноль эмоций....  «Все, все сволочи, –  пискнул  Беня, – гад на гаде, найду на вас управу».  Ноль...
           Беня на нетвёрдых, слабеньких ножонках направился в общественный туалет, где под заплесневелым потолком торчала ржавая труба. Вешаться Беня не умел конкретно. Но Аделаида внезапно отошла ко сну, гости боролись с тошнотой и были сильно заняты собой, зрители в коридоре давно разошлись –  мешать было некому. Да и наука эта оказалась  в общем-то несложной…
           Хоронили  Беню в пятницу. Пока вскрыли, пока одёжку собрали, пока всех опросили, то да сё… А в Бениной комнате строгая комендантша разрешила пожить Аделаиде до весны.  Не выгонять же человека на улицу в декабре, даже если на похоронах Аделаида была в щегольских серебряных босоножках, рваные ремешки на которых были связаны заботливой Бениной рукой.
           А шнурок, на котором Беня повесился, на этот раз забрала одна ушлая бабёнка. Говорили, что такой верёвочкой запросто можно приворожить к себе любого мужика...