Плохой день

У меня был плохой день. Я очень торопилась с детьми к врачу и никак не могла найти ключей от квартиры. Всех троих я выпустила во двор, на детскую площадку, подождать меня буквально пару минут… Но даже десять минут поисков не увенчались успехом, хотя казалось, я перерыла все, что было можно и что нельзя, заглянула везде, вплоть до мусорного бака — а вдруг.

Единственное, что пугало и полностью парализовало мозг — это мысль о том, что младший, трехлетний Сашка захватил ключи, выбегая со всеми на улицу. Ну и где им теперь быть: в песочнице, в кустах, в луже? Я гнала эту страшную догадку, с еще большим остервенением заглядывала в уже исследованные углы, шкафы, щели… И тут раздался звонок в дверь, нервный и надрывный. Это была Ника. Она вбежала в квартиру и кинулась ко мне на руки.

— Мамочка, мамочка, — рыдала она, утирая рукавом, градом катившиеся слезы, — понимаешь, они назвали Васю — уродом!

Я сама была взвинчена, поэтому первым делом отругала дочь, оставившую малышей одних на площадке. Но осознав, о чем она говорит, я с негодованием прошипела: «Что-о-о?»

— Мамочка, там бабушки сидят и говорят, что Вася — урод, что нынче молодежь пьет, курит, все сплошь наркоманы, вот у них уроды и рождаются. И еще что-то говорили и пальцем показывали.

Вася — ребенок с синдромом Дауна. Для нас самих стало потрясением, когда в нашей молодой семье (нам было по двадцать шесть лет) долгожданный второй мальчик родился инвалидом. Мы переживали, и переживали долго. Я плакала, молилась, пытаясь понять — за что? Но все-таки мы справились, смирились и поняли, что наш сын — дар Божий, что в тот момент, когда Вася появился на свет, Господь нас поцеловал.

В отличие от многих семей, мы не закрылись, не замкнулись, не ушли в подполье и не стесняемся «инаковости» сына. Мы серьезно занимаемся его развитием, водим на занятия иппотерапией, в детский сад, в воскресную школу, в музеи, в театры. Мы много путешествуем всей семьей и надеемся, что Вася в срок пойдет в школу. Короче — живем полноценной жизнью.

Раньше я особенно и не замечала, как окружающие относятся к нему. Да по большому счету мне это было и не важно. Впрочем, следует отдать должное тем людям, которые в общественном транспорте не чураются Васьки, когда он начинает теребить их за полы одежды, пытаясь с ними общаться. Однако мне не раз приходилось говорить с восьмилетней дочкой о Васе, обсуждать, почему он не такой, как все (ведь и внешне люди с синдромом Дауна — особенные: миндалевидные глаза, плоское лицо и затылок, короткие конечности и шея, пухлые забавные ладошки сразу выдают их, как и речь), дочь говорила о Васе с духовником… И я знаю, как сильно она любит брата, я вижу, как нежно заботится и опекает его и никогда никому не дает его в обиду. Но в истории с уличными старушками моя дочь оказалась бессильна.

Мозг работал стремительно. Хлопнув себя машинально по левому карману юбки, я тут же обнаружила потерянные ключи от квартиры, быстро захлопнула дверь и, схватив Нику за руку, буквально вылетела на улицу. Я неслась, как ракета, нет, как метеор, меня распирало… я знала, что сейчас скажу этим гнусным сплетницам, перемывающим кости всем и каждому.

«Да как вы смеете говорить такое при детях?.. — собралась выпалить я, но сдержалась и сухо, стараясь не выдавать своего волнения, отчетливо и громко произнесла:

— В столь почтенном возрасте, следует думать, что и как произносить вслух. Взгляните на меня — я молодая, красивая женщина. Я никогда не курила и не пила. Я аспирантка МГУ и мать троих детей. Мой муж кандидат искусствоведческих наук, музейный работник и просто уважаемый и известный фотограф. Как же вы можете судить о нас, наших интересах, недостатках, пороках, о наших детях? Мало того, — так еще и оскорблять маленьких беззащитных?…

Мне казалось, что поток моих слов и негодования будет нескончаем. Я готова была продолжать и продолжать, обнажая свою душу, высказывая все переживания, страхи, злость…

И тут я взглянула на своих собеседниц… Они, старенькие, ссутулившиеся, буквально вжались в скамейку и были похожи на растрепанных и продрогших после дождя воробьев. Каждой из них было далеко за восемьдесят. Одна из них, наверное, самая древняя старушка, с трясущейся головой, растерянно прошамкала беззубым ртом: — Да мы что, мы ведь между собой…

Я ещё раз пристыженно взглянула на них. Потом повернулась и молча, опустив голову, пошла к детям.

А. Н.