Сегодня, в День Памяти...

Сегодня, в День Памяти жертв политических репрессий хочу вспомнить здесь лишь о трёх замечательных поэтах, пострадавших от людоедского режима - о Владимире Свидзинском, Василе Боровом, Борисе Чичибабине.
Владимир Свидзинский, украинский Рильке, - сожжён заживо нелюдями-чекистами осенью 1941 года вместе с сотнями других политзаключённых недалеко от Харькова.
Василь Боровой - приговорён к смертной казни за антисталинские стихи, пережил десять лет норильских лагерей на гиблом берегу Ледовитого океана.
Борис Чичибабин - пять лет лесоповала в Вятлаге, тоже за стихи, неугодные режиму.
Только трое из миллионов и миллионов пострадавших, уничтоженных изуверами, прямые потомки которых и ныне поднимают волчьи и змеиные головы и алчут всё новых и новых жертв...


______



Сергей Шелковый


У могилы Чичибабина


Не плачь, не плачь, Яськов*! -
Он больше, чем возможно,
остался, - и уйдя, - живым среди живых.
А дым его махры, мятежный и тревожный,
всё тянется за ним, - пахучий, словно жмых, -
с тех лесопильных лет, казалось бы далёких,
что в ватнике-фуфле и нынче прут во двор...
О волчьих колерах да о собачьих сроках
доныне на Руси не кончен разговор.
С чего б и тише стать охриплости напева
о Вятке-Колыме, о Воркуте-Мордве?
Обмылок справа мок, торчало шило слева. -
Патруль сменил патруль на курве, на Москве...

И тот же вертухай, брехливый дядька-Киев,
из мутного Днепра вовсю гребёт улов.
Не сыщется на нас погибельней батыев,
чем эти, из своих занюханных углов!
Уйми слезу, Яськов, под добрыми очками
и облаку махры вослед в стихе вздохни,
как ранены глаза щепой на пилораме
и в эти, - ну, ничуть не радостнее, - дни.
Не верю я словам, но сердцем чую голос,
который свыше дан, не предан, не пропит.
Ядрёная зима! - Скрипит морозный полоз.
Сдирает стужа скальп и плакать не велит.

------
*Владимир Яськов - харьковский поэт,
эссеист, друг Б.Чичибабина



* * *


Памяти В.Свидзинского
и В.Борового


«Стихи меня спасали в лагерях,
в пропащих чёрных шахтах Кайеркана.-
сказал почти столетний патриарх
с застенчивой улыбкой мальчугана -
Стихи меня сквозь сто смертей вели,
они и светлокосой мамы мова
спасли мне душу на краю земли,
у злого океана Ледяного...»
Так говорил мне старый человек,
что, вопреки всем замыслам паучьим,

прошёл сквозь непролазный хищный век,
оставшись ясноглазым и певучим.
Он выжил сам. И дал мне знак о том,
кого сожгли чекисты в сорок первом, -
о подолянском Рильке золотом,
о тайном брате лотосам и перлам.
И я их, двух, с любовью в сердце взял
как суть той жизни, что меж злом и ложью,
сквозь весь свой мусор, срам, базар-вокзал.
способна в высший прорасти астрал
и высветить сполна подобье Божье..