Ой, вы, травы мои луговые. 22. Тысячелистник

Что-то подозрительно часто стали приходить ко мне вести ОТТУДА. Чаще от бабушки, с которой я не успел полюбезничать вдоволь. А она для меня была, как для Пушкина Арина Родионовна. Удивительна была любовь ко мне что бабушки, что мамы – они не сюсюкались (хотя мама и часто обнимала – «жалела»). Но главное, что за всю жизнь ни та, и не другая не оставили в моей памяти НИ единого намека даже на огорчение, не говоря уже о наказаниях. Кто-то вставит: ну, значит, и не воспитывали. А вот, хренушки! Воспитывали, да еще как! Быть отзывчивым, а следовательно и честным (с людьми, но не с воровским государством) сделали меня они. А это САМОЕ главное качество человека. Всё остальное придет, а не придет – не беда: Любовь и Доброта – это, собственно, и есть Человек.

Верно: люди судят о других по себе. Поэтому во мне цепко застряло убеждение в том, что я прожил раннее детство в обществе абсолютно добрых людей. И потому любая вещь из того детства является для меня кодом Любви и Доброты. Вот и сегодняшний пришелец ОТТУДА – Тысячелистник!

Каждый год цветущая в наших краях флора катится по времени волной. Первыми обочины 12-километровой дороги до нашего привычного магазина покрывают ландские нарциссы. Эти неприкаянные цветочки (от горшка два вершка!) напоминают бабушкины средневековые чепчики. Нежные, чистые, лимонного цвета. Потом их сменяют опять же желтые пятна лядвеница. Затем цветет нивяник (обычная ромашка-поповник). В этом году заметил еще одно вездесущее растение – какой-то мелкий бледнолицый колокольчик. И вот пошел тысячелистник...

В этом году у нас в саду тысячелистника много, как никогда. Огромные белые куртины. Немного фантазии, и я вижу безграничную южно-тульскую степь. Причем с доисторических времен. (Мне повезло утонуть в фантастическом впечатлении от Богом и людьми забытого степного пространства в верховьях Дона, напротив Куликова поля – как будто не было ни государства, ни истории, ни времени вообще – чистая, бесконечная, БЕЗМОЛВНАЯ степь. Было это в 1974 году...) Здесь, в Ландах, мне довелось окунуться в повторение еще одного феномена из раннего деревенского детства: это голоса и разговоры людей за триста метров от точки абсолютной тишины и безлюдности. Там, вдали, люди кричат, бесятся, а до моего уха долетают лишь еле слышные возгласы...

И вот, глядя на куртины тысячелистника, я таинственным образом переношусь в раннее детство. Но не как действущее лицо, а как созерцатель. Вокруг моей точки наблюдения кипит жизнь: дети играют в классики, дедушка плетет корзину, бабушка доит корову... А я смотрю и... не могу во всё это встрять... «Абидна, Зин!» /Высоцкий/.

А причем тут тысячелистник, спросит читатель? А я и сам не знаю! Мудрая эта трава – ее нет, но она заставляет вспоминать! В Подмосковье она растет везде, но воспоминания у меня почум-то не вызывает. А вспоминается тульская деревня. Там тысячелистник рос по верховьям оврагов да по краям полей. Возвращаясь с полдней, бабушка мимоходом срывала пучок травы, а дома, перевязав, подвешивала его под потолком в сенях. Что она делала с травой, не знаю и спросить теперь уже не у кого. Скорее всего, заваривала как чай. Кстати, совершенно не могу припомнить, был ли у нас в деревенском детстве настоящий чай? Разве что по большим праздникам...

Меня паразил тысячелистник на Камчатке: диаметр цветков вдое больше! А потому и вдвое белее. Цветоводы маху дают, что его не разводят...

А я еще раз бросаю взгляд на мои куртины тысячелистника. Хорош цветок! Главное, что как цвет никому нахрен не нужен! Только мне. Он – мое детство, он – моя память, он – моё одиночество!..