Зачем я перевожу

Есть два довольно примитивных и противоположных суждения. Первое состоит в том, что незачем любителю поэзии учить иностранные языки – всё ведь переведено. Нелепость такой рекомендации даже обсуждать не стоит – тут всё всем ясно. В том смысле, что ясна очень простая вещь – томы переводной поэзии заменяют оригиналы, скажем из вежливости, в крайне недостаточной степени. И есть, наряду с этим общим местом, как и положено, обратное общее место – чтение переводов поэзии пустое занятие, бессмысленное именно потому, что поэтические переводы никак не замена оригиналам.

Зачем же тогда стихи все-таки переводить? Не стану здесь обсуждать деятельность переводчиков оплачиваемых, равно как и социальный феномен издания множества переводов поэзии. Есть заказ – есть исполнители. Что там издается и какого качества, разговор особый. Я не об этом. Не буду и о «переводчиках»-графоманах, которые подражают «профессионалам», надеясь таким образом утвердиться в своем и чужом мнении. Мне интересно, зачем перевожу я, графоманом не будучи (смею думать), не получая (исключая несколько скромных и давних гонораров) за свои переводы ни гроша и не надеясь когда-либо за них что-либо существенное получить.

Между тем, разбирая написанное за долгую уже жизнь, вижу, как их много, переводов. Заказных (были и такие от журнала «Иностранная литература») совсем чуть-чуть, а между тем переведенных стихов многие сотни, хотя до тысячи, кажется, не дотянул: Китс, Гельдерлин, Киплинг, больше тридцати разных авторов. Почти все лучшие стихи Д.Г. Лоуренса и целая комментированная книга (пока существующая только в Интернете) переводов из Эмили Дикинсон – почти шестьсот стихотворений. Ни один профессионал столько ее стихов не перевел.   

Стихи в моей жизни появились как средство выжить. Некоторые стихи я твердил постоянно – они помогали вознестись над трагедией жизни, чудесным образом принять ее. Наверно, это как молитва для верующего человека. И всегда это были стихи немногих авторов. Очень немногих. К стихотворству как роду литературы презрение выработалось уже тогда, в ранней юности. Практически всегда это были поэты русские. Иностранцы, как бы ни были громки их имена, ничего мне не давали. Понятно, что я тогда читал только переводы. И все же исключения были. Иногда, как в случае Пушкина или Лермонтова, даже не думалось, что некоторые их возвышающие дух строчки переводные. Но порой переводность была очевидна, а все равно стихотворение подчиняло. И вот что важно: эти стихи были особенные, не русские, несмотря на русский язык, открывающие иные горизонты восторга, не лучше собственно русских, но другие. Как обломки иных поэтических миров. Только таких переводов было мало, совсем мало. Стоит ли в который раз повторять имена переводчиков, всем знакомые?

А потом я начал писать стихи сам. Не для того, чтобы произвести впечатление на окружающих, понравиться кому-то. Нет, потому что мне не хватало чужих стихов для полноты слияния с тем могучим началом, с той сущностью бытия, которую воплощала для меня поэзия. При всем великолепии чужого мне нужно было еще и свое. Так я выжил и пока до сих пор жив. Кто не поймет, о чем я, тому не стоит читать ни мои стихи, ни дальше эту статью. Мне скажут, что желание произвести впечатление на возможного читателя всегда есть – конечно, это так, неизбежно так, но главным в моем сочинении стихов никогда не было.

И все-таки чужие миры настойчиво звали к себе, это была одна из важнейших причин, почему я начал всерьез заниматься английским. Кроме английского неплохо ощущаю немецкий, только словарный запас слабоват, и уже поздно его пополнять. Чтение иностранных поэтов открыло горизонты, о которых я до того только догадывался. Но не родные мне эти языки, не могу я погрузиться в иноязычное стихотворение с головой, твердить его в минуты счастья или отчаяния. Так я начал переводить. Более того, когда поэтический перевод стал частью моей жизни, я осознал нечто совсем новое: я могу сделать великое иноязычное стихотворение своим, жить в нем, подчиниться ему и одновременно подчинить его себе. Я не могу переписать под себя стихотворение Пушкина, но могу сам написать сонет Шекспира. Я могу твердить его, когда я счастлив или несчастлив. Это и мой сонет.

Перевод ли это? Если переводы то, что издается во множестве красивых томов и вяло раскупается только из-за знаменитых иностранных имен на обложке, то нет, не перевод. Это мои стихи, как «Горные вершины» - стихотворение Лермонтова, а «Кто хочет миру чуждым быть» - Тютчева. И всё же, как и у них, не только мои. Они результат сотрудничества, сочувствия, сопереживания. В противоположность несколько самонадеянному известному высказыванию В.А. Жуковского, не ощущаю себя соперником автора. Не считаю возможным что-то существенное выбрасывать или добавлять, подменять автора собой. Для полной самостоятельности существуют собственные стихи. Но рабское следование оригиналу ни к чему стоящему не приводит. Любое настоящее стихотворение (и перевод тоже) рождается из свободы, и никак иначе. А некоторые рамки, будь это жесткая форма или необходимость следования иноязычному оригиналу,  процессу рождения стиха не помеха. Наоборот, если эти рамки для меня органичны, они, ограничивая, несколько стесняя мое собственное поэтическое «я», порой делают его интенсивней. И, странное дело, не говоря уж о поэзии, даже текстуально, по внешнему содержанию, мои стихи часто оказываются ближе к оригиналу, чем переводы профессионалов. Потому что сродство душ дает больше, чем самое что ни на есть аккуратное исполнение редакционного задания.

Тем не менее, когда мои переводы (как и любые другие, впрочем) критикуют и профессионалы, и непрофессионалы, все говорят только о двух вещах: об отклонениях от текстуального содержания и несоблюдении формы (обычно это претензии к рифмам). Почему же вы, господа, не задаетесь другими вопросами: хорошее ли стихотворение? задевает ли оно струны души? хочется ли его вспоминать и запоминать? Наконец, близко ли оно к оригиналу по духу, поэтической сути? И самый сакраментальный вопрос к переводчику: а вы сами любите ли свои переводы? часто ли с восторгом вспоминаете строчки из них? Нет? Значит, мы работаем в разных жанрах, и у нас нет темы для разговора. Если же да, значит, есть, что обсудить.

А, в общем, что обсуждать-то? Я переживаю великое счастье (надеюсь, и вы тоже), погружаясь в великих поэтов. Удивительный опыт – побыть другим, оставаясь собой, - расширить свое эмоциональное и интеллектуальное пространство, дать своей поэзии новое и все же такое родственное звучание. Услышать и заставить звучать то, чего давно и томительно ждала душа. Если это нужно еще кому-то, слава богу, рад поделиться, берите, всё доступно. Но я-то все равно достиг того, чего хотел – счастья. Не навсегда, конечно, но счастье разве бывает навсегда?