навечно любимая Лиза

Я написал в твою честь
двадцать стихотворений, но мне мало.
Тебя люблю больше жизни и это не лесть.
Так люблю тебя, ты бы знала...
Написал около тысячи слов,
Может, даже и больше, но мне мало.
Я вкрадчиво слог
выбирал каждый, начиная сто раз с начала.
Может, плохо отбирал я,
Может небрежно протирал ямб,
Но меня искренне продирал яд,
Когда вытачивал мысль про тирад ряд.
И сколько сил тратил от-ряд,
Чтобы выковать это.
Каждый раз мозг кричал: прО(а)йди об-ряд.
Выговор следом.
Приказ мне: 
шире своих открывай кунсткамер дверцы!
Прекрасней
жилы скроив, выдавай кусками сердца
Строки. Потом нервы залатаешь, пережмёшь крови потоки.
И вот снова, напрягая глотку, кричу без звука,
Корчась на полу или на диване.
Вспоминаю твою влажную руку,
Вспоминаю кучу своих стадий паник.

Вспоминаю твой запах, твой вкус.
Вспоминаю какие наощупь волосы.
Вспоминаю твой голоc. Плююсь,
ведь я слышу чужой лишь и
полосы...
Полосы остаются на стенах.
Не в силах сдержать раздирающий вихрь,
Я бью их. Кистями, локтями, коленом,
Не важно, лишь бы внутри стало тихо.

Я часто вспоминаю тот день,
Когда мы первый раз провели ночь вдвоём.
Так счастлив тогда был, что просыпаться не хотел,
Поверив, что это не явь, а мой сон.
Тогда, в каждой секунде я видел вечность,
И любовь, и любовь, и любовь,
Замедляющую всю суету, быстротечность,
Но стремительно ускоряющую кровь.

Я помню и первый наш поцелуй,
Он в память и сердце нитями вшит.
Долгожданный, дурманящий, мыслей уйм
Несколько было. Каждый сдвиг губ ядовит,
Ведь я отравлен. Навечно.
В жизни теперь главное это наречие.
Я отличительно-глупый по речи,
Иногда так часто молчащий. Калечило
Меня то, что не виделись долго.
Я пришёл бы сейчас же, но толку...
Я будто бы лёг на поле иголок,
Но твой холод наиболее колок.
Толку, если у тебя нет
желания.
Долго спрашивал себя:
желан ли я?
Но, выходит, что нет.
Что ж,
Стану частью той массы серых
рож,
Что по улице блуж-дают.
Вновь в агонии бред и чушь. Тает
Мой снег, но теперь я ей чужд. Знаю,
Что не забуду моё яркое солнце, меж луж мая.

Помнишь, как я писал: говорю
людям лишь то, что считаю нужным.
Так вот знай, что когда проникла как в трюм,
Проникла мне в самую душу,
Я скрыл поначалу всё в ящиках пыльных,
И не спешил зажигать лампу тебе,
Но ты нашла и сама зажгла светильник.
И я не стал твой тушить свет.
Я поддался со временем,
Выдал все тайны, кроме одной,
Но, видимо, тайна была эскапическим наваждением,
Вместо тайны теперь боль.

Но я счастлив. Правда, счастлив.
Зная, что в мире живёт этот бриллиант.
Я срываю все свои маски,
Ведь меня радует просто тот факт:
Что существует эта маленькая девочка,
О которой хочешь заботиться, себя посвящать,
Следить за ней, украсив ленточкой,
Как реликвией дорожить, защищать,
Кожу рвать за неё,
Дожевать остриё
Под звуки Баха сонат.
За ту хрупкую, маленькую девочку,
Которая в силах всё это сделать сама.

Ты беда. Это
полбеды.
Но израненный, я
шёл и ты
Словами ставила на
стол бинты,
Перевязывая предложениями ран
сто витых.

Ты беда - это полбеды,
но суть в другом.
И, знай, что поспешно ты тогда огорчилась.
Оставшиеся полбеды -
Это, что я готов отдать всё за то,
Что со мной такая беда приключилась.

Невыносимо больно и горько, знать - для тебя это стало ненужным.
Проглотил инстинкт, плету свою боль красным кружевом.
Но даже капли крови, что стекают с пальцев, не делают боль внутри заглУшенной.
Я стал ей безразличен,
А мне - безразличен стал мир.
Я разрушеный, по кирпичикам,
Зачислен в ряд античных Пальмир.