немного о данности, или любовь живет три года?

Безысходные дни склоняются к жажде вечности.
Обведенные синим, влажно блестят глаза.
Я тобой до конца лет восемь уже не встреченный.
Восемь лет ничего мне не можешь, мон шер, сказать!
И такая вот нервотрёпка – без чувств и жалости,
Без попыток сойтись поближе ну хоть на шаг.
Эта мерзость внутри гниёт и дышать мешает мне…
Эта гадость… как её раньше? Ах, да, душа.
Вся изрытая, изувеченная, застывшая,
Она гонится за тобою почти след в след!
Образ твой на моей подкорке красиво вышитый
Означает, что ни тебя, ни меня уж нет.
С этим делать бы что-то. Хоть что-то, но нужно сделать нам!
Рубануть топором под корень,
Взрастить из слёз,
Вырвать с мясом,
Абортом вырезать,
Чувства слеплены
Из горящих огнём шипов почерневших роз.
Они колются, прорастают и жалят адово!
Скорпионом под сердцем готовят опять удар…
Просто слышать твой голос… вот всё, что, по сути, надо мне.
Голос твой, дорогая, высший и светлый дар.
Но ты снова молчишь и смотришь слегка приветливо,
Мне давая свободу действий, бежишь вперёд…

Как хотел бы я, милая, в жизни с тобой не встретиться.
Ибо мука такая длится девятый год.
Если жизнь для любви – три года, то наша – проклята?
Это что-то иное? Ведь ты не моя, увы…
Это словно болтаться над пропастью чем-то проткнутым.
Это словно холодное дуло у головы.
Будто ты – это Бог и Дьявол. Одно вместилище.
И они в тебе так пируют, что дым клубит.
Я настолько, видать, нескладен и незначителен,
Что единственный способ просто меня убить.

Только ты даже это делать не хочешь! Милая!
Во мне столько гнилья, что я скоро пойду ко дну!
Не собраться мне точно с последней застывшей силою…
Если я здесь умру, меня уже не найдут.

Безысходная жизнь склоняется к жажде вечера.
Моё тело трепещет девятый по счёту год.
Ты проходишь опять. Я снова тобой не встреченный…
Эта данность в конечном счёте меня убьёт.