Канцелярские крысы меня никогда не поймут!

Канцелярские крысы меня никогда не поймут,
вот прочтут они третию строчку и сморщатся – псих!
Для меня облака – в гимнастическом зале батут,
я на них кувыркаюсь, вернее, летаю на них.

Я боксировал в юности, все восхищались, как бог,
может, я приукрасил?- ну ладно, пусть проще – «на ять!»,
много в жизни тропинок исхожено, много дорог,
но куда б ни вели они, в Крым возвращался опять.

Не поймут канцелярские крысы меня никогда
я об этом, признаться коль честно, совсем не тужу:
самолёты мои, дорогие мои поезда
не расскажут того, что я сам о себе расскажу.

Я над Ялтой опять проплыву на ковре облаков;
графоманы, привет! –  на виду я у публики весь,
канцелярские крысы опешат, а я был таков,
я соскок отработал, он точен, и я уже здесь.

Ах, какая волна поздороваться хочет со мной!
Ах, как ветви мне тянет с плодами литыми хурма!
Я девчонкам  кружил головёнки, поверь, не одной,
а одна так, сама признавалась, – лишилась ума.

Я входил в Посейдоново царство свободно, как свой,
и качал меня бережно в бухтах прогонистый вал,
за кефалью серебряной, словно почётный конвой,
луфари шли матёрые, строга держа интервал.

Истеричные чайки носились над стаей хамсы
и дельфины за ней же гонялись в  течение дня,
виноградные лозы свои завивали усы
на карнизе веранды моей, гроздью спелой дразня.

А когда над Ай-Петри заката фламинго парят,
и всё глуше прибой, словно топот далёких кобыл,
кипарисы стоят по ранжиру и строен их ряд,
как солдат молодых, я-то помню, я в армии был.

Теплоход иностранный льёт свет на причал из кают,
ортодоксом Уч-Кош  из тумана напялил чалму,
канцелярские крысы меня никогда не поймут,
да и я не пойму их, зачем они тут, почему?..