вертолет из шанхая

Теперь, когда у них свой дом, она подолгу лежит в кровати внизу и слушает странные шаги в верхней комнате. Там ничего не должно так громко и так осознанно ходить; мама в столовой, папа на учебе или же завтракает вместе с мамой.

Она лежит и смотрит в эти шаги. Потолок ее комнаты немного сводчатый. Утро. Сине. Темно. Телефон выныривает из глубин одеяла. 06:39. Можно еще полежать, но жизнь в интернете уже есть. В беседе класса Саша Соколова, бойкая девочка, похожая на Зину из «Завтра была война», оживилась и спрашивала, пойдет ли кто сегодня в школу. «ну так блин говорят же теракт планируется мне своя жизнь дороже в метро как в самолет садишься В САМОЛЕТ В ЕГИПЕТ ААЪЪАЪАЪАЪАЪА», прочитала она. Тут же в памяти всплывает вчерашнее. Становится грустно и больно, она окончательно просыпается. Шагов никаких нету, только день, в который, ходят слухи, планируется теракт в метро.
-Пойдешь сегодня в школу?, - спрашивает у нее мама. У нее в руках поднос из IKEA, на котором пластиковые стаканчики, чашка и тарелка оттуда же.
-Я бы пошла. Мы сегодня на матч куда-то за Приморскую едем. Всем классом.
-Ну ясно. На метро-то вы всяко не поедете?
-Хрен знает. Может, на автобусе как-нибудь.

Теперь ей хочется убедиться, что вся эта вчерашняя дрянь — не шутка. Она вбивает в Instagram историю поиска, и вчерашнее nekromisha высвечивается, тут как тут. Фотография, где видно пол-лица его рыжеволосой и краснощекой матери, а сзади он сам — еще с рыжими волосами до плеч, в голубой футболке с черепом, наивный 14-ти летний мальчик, снявшийся на малопиксельную фронтальную камеру.

@nekromisha: мои патлы еще тогда стали совсем плохи
@manunial12: шампунем их надо. Или дегтярной этой хренью.
@driiver: как не пацан совсем
@nekromisha to @driiver: они давно уже отрезаны:)

Самое первое фото — острый нос, мутное школьное качество и зеленая стена.
@nekromisha: я и стеночка #мутим #бухаем #женимся

Наивный, тупой дурак. 8 фото. Ни одного с волосами «под три», из последних — только угрюмая чайльд-гарольдовская рожа с учебником за девятый класс — левое око почти не открывается из-за генетики, черный пиджак, рубашка в клетку, обычная мальчишеская прическа. И посередине, между весенним, старым фото с матерью и первыми снимками, где были еще засняты какие-то диски и наушники, Она стояла в купальнике на междугородной широкой дороге. Не как шлюха, а как белая фея, еще без нарисованных бровей и бабских жиров одиннадцатиклассницы. @insatanui_insatanulechka. Эту фотографию она видела в ее аккаунте еще давно, только через месяц после этого, догадывалась, ходила кругом и боком, переживала немного даже, а тут тебе прямо в лицо, прямо в глаз. Удар.

На ту фото, где он и фея с горбатым носом стояли обнявшись, фотография в немытое зеркало, где крапинки и его кривой зуб, смотреть еще можно было. На фею- нет. Фея ей не снилась, она была тяжела и отвратительна, хотя легка, и ее белый купальник сливался с белым телом.

«Ну миленькая, ну тут же шикарная ванная. С подсветкой. С подставками. С подогревом. Ванна — будто трон на золотых ножках. Вспомни квартиру на Дыбенко, где в этом кафеле только «Иронию судьбы» переснимать. Пожалуйста». Но струя воды бьет по голове и телу; не хочется никуда идти. Второй голос, истеричный и не знающий слов, только какие-то 4d файлы, вопит:

вечер февраля, и в кампусе английского обменного общежития, которое стоит посреди огромного, как плацдарм, промышленного пустыря, он говорит ей:
-Ну хорошо, если ты так хочешь — мы можем поиграть. Блин, не скажу ничего тебе просто так. Личные отношения — это личные отношения. Ни один дурак не будет выставлять это напоказ.
-Злата?, - у Златы красные губы, венки из Tumblr, вечно опущенные вниз веки и брови как у киногероинь. Однажды она крепко сжала его в объятиях, еще в Петербурге — и ей потом, за две недели до полета, не хотелось есть. Она выплюнула свой гамбургер в унитаз, и несколько  зимних дней листала ленту с открытками из «Сарказма» в Сети, включала Сплин, но было только хуже.
-Мои друзья-то? Дарина? Ну, да, они знают. Но блин, они не станут такое рассказывать. Понимаешь, это личное. Я же говорю тебе — поиграем.

Пушистые рыжевато-русые волосы похожи на шапочку. Черный пиджак. Рука, как у молодого ксендза. Ей страшно за себя. Она проваливается.
-Ты так сильно хочешь узнать? Блин. Блин., - он садится на выступ в розовом коридоре и трет виски пальцами, сжимает голову напоказ — Зачем оно тебе? Это так принципиально, кто моя девушка? Я тебя, блять, учу просто. Учу всему, что знаю. Учу быть адекватной. Футболу твоему желанному настольному учу. Вот все в это упирается — знать, кто моя девушка. Вся дружба к этому сводится. Ох.

Она смывает с себя последний сон; будто они с родителями из прошлой квартиры выносят пачку детских журналов с поделками, детские сумочки; нетронутые, но засохшие фломастеры...Фломастеры, помогающие точно передавать цвета кожи. Таких у нее в жизни не было, но тем более. А в сумках — лежалые и засохшие твердые куски черного торта. Их, словно прах, не берет гниение. Во сне ее родители ушли куда-то, она одна в квартире, ей скучно без интернета. И она вспоминает о свежайшей книге Стивена Кинга, черно-оранжевой, из серии Pocket Book. На обложке — розовое нечто поглощает то, что когда-то было сидящим человеком. И она читает три рассказа, один за другим. Но она не может вспомнить, что ее так напугало в первых двух. Это было что-то нетипичное, не гниющее, не потустороннее и не реальное. Она запомнила только третий: о человеке, которого преследует Нечто. Без клыков и видимых проклятий. Даже во сне она закуталась в одеяло на голом разобранном диване и боялась глядеть на мясистую обложку.

Доставая из большого зеркального шкафа свою красную футболку, как у спортсменок в The Sims 2 или американских школьниц, она читает переписку. На матч собираются идти многие, несмотря на ливень и угрозу теракта. «хахах в парголово нет дождя» «странно» «большой город хули».

В ее комнату заходит папа с небольшим ланч-боксом. Последний достается редко, только в особых случаях: не самые грязные походы или чье-либо многодневное отсутствие дома.
-Тут тебе сырок, белый хлеб, масло: вот кокосовое, вот такое, - он улыбается. Дочь досушивает свои длинные темные волосы. Она немного думает о лестнице в общежитии много, много дней назад, где они поссорились потому, что носы их кораблей, Истерики и Девушки, смотрят в разные стороны. Она воспринимает свои тогдашние слезы спокойно, а в крайнем отсеке мыслей прокручивает кино о горящей машине. Как огонь жрет волосы, одежду, кожные покровы двоих молодых, едва развившихся мужчин. Как подкармливает его обивка сидений. Как лопаются внутренние органы от наплыва жара; как Мишу добивает огонь, как от Миши остается лишь горстка пепла, а старшего, его молодого дядю, огонь щадит: обгоревшее черное тело «почти без всего», которое она никогда не видела.

**
Дождь барабанит так сильно, что люди-водопады пытаются прятаться прямо внутри Appolon Store, Макдака, Scetch&Paper, и стоят посреди уютных освещенных залов как ходячие водные горки. Она стоит с Сашей, одноклассницей, у прилавка в магазине IРhone и ждет, пока девочка купит себе то, что выбирала. У нее сегодня есть деньги, у нее есть айфон, у нее есть возможности. Но несколько купюр в кошельке были отложены на выпивку сегодня вечером — после матча кто-нибудь из мальчиков сгоняет в магазин и купит несколько бутылок, а кто-то доберет на сдачу еды, чтобы заедать запах.
-Пойдем?, - Саша мило улыбается, её лицо с ямочками как булочка с изюмом, а в ушах блестят серёжки.
Девочки долго идут к станции метро, около которой их должен ждать автобус, переулками. Станцию построили недавно, она не из больших и модных, поэтому существует посреди тесных, почти средневековых улиц призрачным кораблем. Дважды они замешкали на двойном переходе через дорогу, где пространство было более открытым, и не понимали, в какую сторону идти. Совсем уже отчаявшись и поняв, что даже на автобусе они никуда не успевают, какая-то старушка указала им на небольшую будку остановки, привет из прошлых лет. На крашеных синих стенках еще торчали объявления, а на сиденьях, куда явно вставали ногами, оставлена была банка пива.
-Ты чё, больная что ли?, - спокойно прокомментировала Саша её действия. Она прижимает к губам сморщенную банку, в которой еще осталось что-то, и выпивает. -Да щас они уже за нами подъедут. Да есть там у них бухло, не переживай, чё ты так-то...

Через несколько минут дождь усилился, а большой автобус с тонированными стеклами, высокий, словно вагон поезда, подъехал к остановке, неловко виляя своим хвостом. Двери распахнулись огромной гармошкой и впустили в душистый серо-зеленый салон заблудших пассажирок.

Там уже расселись, плотно, как вещи на полках H&M, но пара свободных мест еще осталось. Она втискивается между двумя мальчиками, местными обалдуями. У них обоих битловские причёски на темных волосах. Один из них постоянно репостит паблики с эмокором и катается на скейте, будто немного отстал от времени, но является весьма классным чуваком. Второй делает фотографии с фильтрами, пиксельными значками реплик, пурпурной символикой сэдбоев и арабской вязью. Он постоянно выкладывал, как пьет блейзер в панаме под DEAD RAVE, пока его мама не заимела страницу в соцсети.
-Чё, здорово! Как дела-то? Небось, с собой водяру опять тащишь, как тогда, в школьном туалете? Нет? Странно!, - тракторная молния темного рюкзака открывается, и несколько бутылок пива и настойки стукаются друг о друга, громко звеня. Классная руководительница сидит через несколько тройных сидений от ребят, но она всё равно ничего не заметила бы.

Ей нравится сидеть в тесноте между двумя похожими, приятно пахнущими мальчиками. Автобус большой, внутри — всего человек 30, но сиденья расположены так высоко и плотно, что кажется — вагон набит битком и сейчас увезет всех в Вундерляндию. Ей хорошо. Она практически забыла о кошмарах своей жизни и своего утра. А чуть позже, где-нибудь в кабинке или даже на трибуне, под большим дождевиком, она напьется из чужой бутылки. А потом Саша принесет ей из ларька несколько бутылок «Гранатового дня», и можно будет смеяться в подсобке для спортсменов с Двоими Из Ларца над самыми глупыми и аморальными шутками из интернета, и над тем, что Миши нет. Кто-нибудь из них будет её лапать, она будет смеяться, а потом, возможно, окажется в гостях у кого-то из одноклассников, где еще не была.

В автобусе играла музыка вроде Pump It Up, но пьяные ритмичные кричалки английской школы вскоре перекрыли радио. 28 человек хлопали по коленям и патриотично вопили свои футбольные лозунги, хотя от класса ехал играть всего один мальчик. Из-за покрытия на окнах было невозможно различить что-либо, но сверху по крыше барабанил дождь; это было и так понятно.

В прошлую поездку (но на муниципальном синем автобусе с интерактивным таблом) она и Двое Из Ларца так достали классную своими громкими шутками про ветеранов и Джона Сину на весь салон, что она просто переговорила с родителями на собрании (и не только поэтому), чтобы все скинулись на личный заказной автобус, который подъезжает на задний двор красного кирпичного строения за подобием зеленой изгороди, забирает детей и везет их в музей или в Царское. Но и сейчас учительница пару раз обернулась на шумную троицу, от смеха которой начали сгибаться и соседи, сидящие напротив. Девочка в розовой шапочке и с брошкой в виде кота сначала сонно хмурилась, а потом громко хохотнула над какой-то протяжной песней про грибочки и жопу.

Через час ребята почувствовали, что их проталкивает в какую-то воронку. Автобус сильно тряхнуло, все взвизгнули будто слепые котята и поняли, что «уже стадион». Огромный корт под полупрозрачной крышкой был окружен большими родительскими машинами, а в каких-то ста метрах уже бушевала Приморская; цвели ржавые ларьки с шавермой, виднелись огромные торцы домов с мутными стеклами, раскинулись палатки с продовольствием и красной галочкой повис на белой панели логотип «Пятёрочки».

-Да жди ты меня, я сейчас приду, - заверяла её Саша через стену дождя, такой был ливень. Заботливые руки товарищей передавали бумажный дождевик, огромный и жёлтый. -Чё, пятьсот? На все пятьсот?, - спрашивала она. - Не нервничай, будет тебе бухло!, - девочка кивнула и убежала. В заостренном дождевике она была похожа на существо из чёрно-белого клипа Joy Division.

Прошло полчаса, и она уже сидела в зеленой раздевалке для футболистов. Вокруг стояли грязные и расхлябанные черные боты, пахло потом и прелью, одежда выдавала своих хозяев как несимпатичных, незрелых мальчиков. Рядом с ней были её друзья, открывавшие бутылки с Виноградным Днём, похожие на бутылки сока. Двое спорили, переливать или не переливать «это вот» в тару из-под безалкогольных напитков, но она предложила вылакать всё сразу. Бутылка с настойкой оказывается у нее в руках и опустошается наполовину под крики мальчишек.
-Э!
-Да чего ты так дуешь-то?
Но выпивки еще было предостаточно. Она не опьянела, но пить дальше «клюковку» побоялась, и поэтому откупорила бутылочку со сладким и слабым Гранатовым Днём. Один из Ларца тоже вовсю уже распивал, и у нее на душе потеплело. Сейчас они все нажрутся в хлам. Сейчас.

Сидели без музыки. Кто-то пытался включить арабский трэп или вич-хауз, но не зашло. В тишине было лучше. Когда перед глазами уже плыли стены, а сердце стучало ровно и спокойно, в раздевалку зашла Саша:
-Блин, ребят, может пойдёте наверх? Там матч сейчас как раз.
-Ну нафиг туда переться?, - сказал Один из Ларца. Через завесу черных волос и запах кожаной скамьи слышно было плохо, но в голосе собутыльников слышалось нежелание вообще куда бы то ни было идти.
-Бл, придется подниматься, - второй, который скейтер, сорвался с места и пошел за Сашей. Любитель коллажей встал и прикрыл дверь, но сел всё-таки не рядом на скамью, а напротив.
-У тебя еще есть бухло?, - подала она голос со скамейки.
-Ты уже по-моему наебенилась, - у Одного из Ларца нет руки, с детства. Он пережил рак. Иногда она смотрит на пластмассовую руку, как у пупса, ворот клетчатой рубашки, мысик волос и тонкую шею. И ловит себя на мысли, что от этой громоздкой руки, обгрызенной до гвоздей, у неё мурашки по коже.
-Надо маме позвонить. Сказать, что всё хорошо. А то опять, бля, дома скандал будет, - она поднимается, будто спросонья, роется в сумке. Набирает номер, разговаривает нормальным, даже веселым голосом, врет, что покушала. А в мыслях только Гранатовый День, и возвращение Скейтера, и чувство, что чем она пьянее, тем больше приятных сюрпризов будет.
-Фига ты мастер конспирации, - заявляет Один из Ларца. Он думает, что она любит Скейтера, ведь в начале года он ей приглянулся; она даже разворачивала кампанию по разлучению его и Девушки — тонкой бледной нимфы, которая носила исключительно бермуды и косухи и была добрейшим, кристаллически прекрасным существом. Но кампания окончилась откровенным разговором на сентябрьской пьянке в Комарово, пониманием, рукопожатием, рассказом про то, что день Рождения Скейтера — день гибели Миши, а еще исполнением под  гитару песни «Сентябрь горит, убийца плачет». Но шутка про любовь осталась, хотя ей совершенно сейчас никто не нужен кроме Гранатового и руки, пластмассовой руки, такой грубой по очертаниям под клетчатой рубашкой.

Скейтер вломился неожиданно.
-Ребят, мы можем тут сидеть хоть до конца матча. То есть ещё часа два, - он живет с бабушкой, поэтому разворачивает баулы из рюкзака и принимается наминать свою глянцевую колбасу на ржаном куске серого хлеба.

Что-то в этот день уберегло её от раздевания, от любви и от выхода из этой душной раздевалки. Кто-то заходил, но ненадолго; святая троица должна была уничтожить все напитки за матч, чтобы  Саша потом вынесла пустые банки-бутылки в помойку, и никто ничего не узнал.

2.

Маме пришлось врать по телефону, описывать несуществующие подробности с матча, заверять её, что всё хорошо, что они еще «немножко погуляют».
-Бля, да нельзя её в таком состоянии оставлять, - её взяли под обе руки, а она упала как мешок с картошкой. Все силы ушли на поддержания адекватного голоса, так что стоять она уже не могла — расползалась на коленках с блаженной улыбкой. Сильно хотелось писать.

Лестница, ведущая на крышу стадиона, где всех должны были фотографировать под флагами школ, не была прикрыта крышей. Весь класс накрыли большими дождевиками, а она не понимала, что к чему, почему они идут вверх. Толпу будто несло в газовые камеры или на скотобойню. Мочевой пузырь разрывало, дождь барабанил по ткани, а многочисленные ступеньки нехило выбивали хмель из шаткого сознания.

По ходу, не победили, третье место. Но все кричали «Ура», принимали позы сидя, лежа или почти прыгая. «Может, обоссаться на крыше — не такая уж и плохая мысль?», - думалось ей, пока все это длилось. Она силилась даже поулыбаться, но стало тягостно, безумно и тягостно на душе из-за всего.

-Да идем мы, идем уже, щас пописаем!, - громко сказала Саша у неё прямо над ухом. Ступеньки вели уже вниз. Её черные волосы прилипли к голове, она жадно глотала холодный воздух. Кто-то уже надевал на неё куртку, зеленую, с рыжим мехом.
-Пошли, пошли… Одевайся… Сейчас доставим тебя домой…

Шли до ближайших гаражей и мусорок. Её шатало, хотелось бежать, лететь, падать, всё кружилось.
-Вот, ты же хотела ссать. Так давай. Нет, не сюда… За мусорницей не видно…

Когда все отошли в сторонку, отстали, она присела, и настало великое облегчение. Лужа потекла до упаковки из-под яиц и коробки «Доставка пиццы». Черт, во что же она себя превратила за этот короткий отрезок времени от выхода до помойки! Как ей не стыдно быть таким не-человеком? Сейчас она пописает и будет трезветь.

Ветер, подувший в жопу, дыхнул подъездами Большевиков, где она влюбилась и плакала, а еще той осенью позапрошлого года, когда вся эта история только началась. Свежестью и переменами.

-Ой, девочки, спасибо, что не оставили меня такую пьяную…, - вышла она из-за гаражей, застегивая ширинку на ходу, по-мужицки.
-Где живешь-то? Адрес говори, - сказала Саша с дружеским сочувствием, жуя жвачку.
-Поехали. Мне по пути. Сейчас Юлю проводим, а там втроем — я, ты, Аня, - до метро на автобусе.

Пока шли, похолодало. Её стало вгонять в панику то, что автобус все не идет и не идет, а уже скоро нужно быть дома. По всему телу бежала дрожь, телефон разрядился и зиял трещиной на экране, от холода, ветра и озноба не спасала даже куртка.
-Все, короче, Анька. Такси ловим.

Звонили сначала в службу, но, так и не дождавшись, стащили её с насеста внутри остановки, где она сидела, нахохлившись, и сели в машину к какому-то Ашоту.

Громко играла музыка. Машинный запах, запах душистого кожаного салона, был просто невыносим. Она судорожно хваталась за часы, её голова мотылялась из стороны в сторону. На третьей песне «Ретро — фм» её стало тошнить. Булькающая блевота подступала к горлу. Она думала о том, как вчера вечером съела пиццу из «Магнита» на разогрев. Кроваво-красная жижа взметнулась вверх, и вот уже она выплеснулась на колени и молниеносно подставленный Сашей пакет. У неё был вкус недоразогретого грибочка.
-Ай-яй-яй, как не здорово, - покачал головой Ашот. Но её уже было не остановить. Она чувствовала, что сейчас блеванет клюквой прямо между сидений. Тужилась, пыжилась, и поняла, что и по штанам сзади растеклось что-то теплое.

Ехали уже в сосновом бору.

-Ах ты сука, что же ты…, - водитель притормозил. Аня на переднем сиденье что-то пискнула. Её вытолкнули сзади, коленями об асфальт, больно. Рюкзак полетел вслед. Руки и ноги в ту же секунду полыхнули болью. Но тут же за долю секунды подоспела Саша. Она подхватила три расстегивающихся портфеля и пьяную подругу с криками «Бежим»!

Бежали долго, по загнивающей траве, по косогорам и грязи. Ступни, кажется, могли выворачиваться уже в любую сторону. Несколько раз в сухом сене попадались мертвые животные, но это пустяки — надо было до куда-то добежать.

3.
Остановились быстро, у озера с тонкой ледяной коркой, в тихом месте с хрустальным воздухом.
-Снимай свои штаны, - Аня ползала на коленях с телефоном, который голосом диспетчера говорил что-то про два километра до Парголово.
-Мы уже так близко к дому?, - язык не слушался, но она тоже ступила коленями на землю обетованную. Она была в раю, хотя после Ашота еще мутило.
-Да. Сейчас штаны твои застираем, досушим и пойдем гулять, - Саша топтала ногами корку на озерце и хмурилась.

Она послушно сняла джинсы, на которых расползалось причудливое пятно. Трусы неприятно прилипали, но на это было плевать. Скажет, простой понос дорогой случился…

Небо было серым.
-Еще только шесть часов, все хорошо, - Аня тоже нахмурилась. Саша терла джинсы под водой, периодически вытаскивая их и брызгая духами из косметички. Кристальная водичка озера окрасилась зеленовато-коричневыми разводами.

А воздух был прекрасным и светлым, уже чуть морозным, но приятным — хоть в пакеты его заворачивай и выпускай парить в душную комнату. Парю, где хочу. Законом не запрещено.

-Девочки, - сказала она, стоя коленями на колкой траве, грязной задницей на восток, - А я ведь вспомнила, что мне сегодня снилось. Станция метро по красной ветке, но её не существует. Она постоянно ко мне во снах приходит. И там такой снег всегда. А адрес каждый раз один и тот же. Иду, сворачиваю за магазин «Дели», и там дом стоит торцом к главной улице. Многоэтажный, а заходить всегда — в крайнюю дверь. Такую, как обычно на всяких детских садах частных. И будто бы переехала я туда снимать жилье с Мишей, и мы в однокомнатной квартире, она же и кухня, посреди вещей неразобранных, сидим и чай пьем, бутерброды с маслом наворачиваем. И с нами еще мальчик из прежней моей школы, который меня шугал, а я его любила — добрый он был, только со мной не был. Сидит с короткими белыми волосами, в клетчатой рубашке. И Миша рядом — родной, привычный. Как силуэт.
-Как же ты заебала, - миролюбиво сказала Саша. Джинсы выпорхнули почти без следов сзади, только с небольшими разводами на штанинах от глинистого дна.

4.

-Ну, вот ты и дома.

Она рассеянно ступала ногами по земле, словно только что сняла коньки и пошла по фойе дома Культуры. Было стыдно, что девочки видели ее позор, но главным было то, что все закончилось хорошо. Уже в Парголово компания зашла в чистую дешевую кафешку у вокзала, где славянской внешности буфетчица продала девочкам штрудель с яблоком на троих, несколько стаканов горячего чаю и что-то из солено-обедного. Теперь изо рта не пахло алкоголем и рвотой.

Все вещи были на месте и, кажется, без следов преступления. Телефон сел, но девочки уже позвонили родителям подруги, судя по голосу, те были в мирном расположении духа и ни о чем не догадывались. Прощаться с одноклассницами сразу около дома было немного неловко. Те пообещали держать язык за зубами, а она сама решила не повторять ошибок.

В собственной комнате, в пушистом халате, зная, что родителя на тебя не сердятся — лучше всего. Она уселась за компьютер, закинув ноги на стол и поедая пиццу. Сообщения «Доехала? Ты где? Включи телефон», групповые фото с матча в классной беседе, на которых почти не видно, какая она пьяная. И с десяток отметок «Мне нравится» от Одного из Ларца. Он скинул ей какую-то запись со стены.

Это был пост из «Анекдотов категории Б», совершеннейший баян.

ШЕЛ МЕДВЕДЬ ПО ЛЕСУ, ВИДИТ — МАШИНА ГОРИТ. СЕЛ В НЕЕ И СГОРЕЛ.