Рифма

In principio erat Verbum et Verbum erat apud Deum et Deus erat Verbum.
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.


По ее долгому взгляду, по тому, как она нервно комкает в руках край кухонного полотенца, я понял:  ждет, что останусь, прямо сейчас передумаю уходить и отпущу дверную ручку…   Да, я хочу остаться. Очень. Подумалось, что этот дом и есть то самое место, где мне пора остановиться. А потом  отчаянно где-то изнутри засвербела шея, я привычно провел рукой, отодвигая воротник едва застегнутой рубашки. Он и так совсем чуть касался шейного позвонка, но уже начало казаться, что давит, стягивается вокруг. Я вспомнил. Строгий ошейник. Мое прошлое.
Есть счастливцы, прошлое которых сплошь доброе и светлое. Поэтому их ошейники мягкие и комфортные, не жмут, а доставляют удовольствие.  На них тоже есть шипы, но совсем не острые, маленькие, потерялись где-то в мягком, если и напоминают о себе, то вызывают скорей снисходительную улыбку, а не боль.  А мой ошейник – в шипах и лезвиях с внутренней и внешней сторон. Его невозможно сбросить, забыть о нем, утопить в водке, обмануть дозой. Чем сильнее я пытаюсь от него избавиться, тем глубже впиваются шипы, заново вскрывая поджившие раны или взрезая новые. Он не позволяет мне остановиться где-нибудь, не дает покоя.

Она стоит, прислонившись плечом к стенке коридора. Надеется, что я не шагну за порог, или шагну, но через несколько минут вернусь под глупым предлогом, чтобы остаться навсегда. Но острый шип впивается чуть ниже кадыка: «Помнишь, чем все это кончилось однажды? До сих пор тебе мерещатся кровавые брызги на рукаве рубашки, на полу. До сих пор мерзкое чавкающее эхо от кухонного ножа, который так трудно выдернуть из её тела и так легко снова загнать в её плоть. Хочешь опять?»
Я открыл дверь и шагнул за порог. Решительно. Не обернулся, чтобы надежда в её глазах не дернула обратно как поводок.

Пять утра. В это время все города выглядят одинаковыми, промозглыми и пустыми. Сонный воздух холодно касается шеи, но я и не пытаюсь прикрыть её чем-то. Не могу. В любую погоду. Всё душит, режет. Холод тоже режет, но холод можно терпеть. А ошейник терпеть – невыносимо, но все же это не так трудно, как терновый венец. Да. Намного страшней ошейника терновый венец, хотя это суть одно и тоже. Он просто растянулся и сполз на шею, приняв иной вид, но не смысл.
Через пару кварталов пусть будет мост и река. Или пагода, мостик подвесной, ручей далеко внизу между скал. Или ручеек весенний с бумажными корабликами с мостом-плотиной из мусора. Или…  Все же мост каменный над испоганенной городом речкой горбится серой спиной. В такт шагам складываются слова:
 
Над испоганенной городом речкой горбится серым
Мост
Или хвост
Исполина, навеки застывшего в камне под беглым
Взглядом,
Заряженным ядом
Медузы-Горгоны. Качаясь,  её волосы-змеи
Шипят
И летят
Из труб заводских. Я не смею
В глаза ей взглянуть
И ступаю на мост
Или хвост…

В Медузу-Горгону я вложил труда больше, чем в первую женщину. Медуза-Горгона – порождение шипов моего ошейника. Я был так наивен тогда. Думал, что запихну всю боль, которую провоцируют в мужчине женщины, в одну, потом придумаю героя, он её победит, и шипов поубавится. Но ошибся. Не только тогда, а с самого начала, когда было Слово, и Слово было у меня, и Слово было мной. Любовь. Эхом вырвалось — кровь... Если бы я так и остался звуком, без всякого смысла, простым и долгим,волной бы остался и летел, летел до полного угасания. Но волна замкнулась на самой себе, чтобы стать словом. И я тру сейчас шею, исколотую и израненную. И признаюсь себе шепотом в том, что эта боль и есть смысл, жизнь, что мне это нравится.  Ошейник – терновый венец – обручальное кольцо – круги на воде — кольца Сатурна…

И никто не исправит ошибку, потому что она моя.
И никто не спасет –  этот мир сотворен из ошибок.
Что созвучны по рифме  кровь и любовь не учел я.
И с тех пор этот мир состоит из шипов и улыбок...

Все реки и ручьи суть одна река. Лета. Единственное мое краткосрочное спасение. Прежде чем перейти по мосту на другой берег – или после того как перешел – спускаюсь к воде. Пара глотков.
Шарю по карманам, ищу бумажку с её адресом. Обещал же, если буду в этом городе проездом, то обязательно зайду.
Шесть утра. В это время все города похожи. Ветер приятно холодит шею. Иду с расстегнутым воротом, читаю случайные граффити на стенах. На двери её подъезда красным: кровь – любовь… Знакомый почерк — букву "Ь" я пишу тоже так чуть набок, как и автор этого граффити...