Одиночка

Одинокий романтикой в прошлом, бесконечно уныло одет, в разговоре звучит весьма пошло, и никто им не может владеть. Леденеет на улице вьюга, Том когда-то писал ей стихи, но та птица мечтала о юге и о ропоте летних стихий.

В его доме обрывки обоев постелили кровать на полу, здесь лежали влюблённые, двоё, на потресканом, грязном мелу. В тишине они пели покою о весне, о сражениях, мгле, о блуждающих людях, про море, о касаниях любящих тел. Им казалось, холодные стены согревали получше огня, в металлическом свете их тени танцевали на небе полдня, пробиваясь сквозь бури, и ветер перешквалом им резал лицо. Двое часто молчали об этом, а их память посредством резцов деревяшки меняла на чудо, осыпая опилки в карман.

Теперь Том, посмотрев на них, всюду представляет тот дельтаплан, на котором разбилась Мария, так мечтающая полетать. Потерявшему нет нужды в мире, он искать не захочет опять. Существуют печальней картины, чем потеря частицы родной? С тех пор Том пропадал в паутине и осенней усыпан листвой. Он от мира скрывается снами, ему чудится старая ночь — подоконник, лежит оригами, и свой голос, готовый помочь:

— Ты дышала чуть слышно на щёки, я был схвачен и, словно свеча, догорал под унылым намёком, что себя ты не мне обещать приготовилась в прошлую встречу. Размышляя о полной луне, захотела увидеться с Млечным и пройтись, и упасть в тишине. Не лети, я прошу, ведь в полёте, попрощавшись зашитым крылом, словно лопнут пчелиные соты, полюбовно нас дождь заклюёт.

— Тебе ветер, наверно, противен. Не мудри и смотри, я лечу! — но вдруг начался в августе ливень, гром ударил её по плечу...

Просыпаясь, знакомый ей голос скрёб осколки разбитых зеркал: "Возвращайся, Мария, ведь Томас без тебя здесь давно одичал".