По хрупким ступеням

    Ослепительно белое, невесомое, словно из облака пёрышко, плавно вычерчивает невидимую для глаза спираль в бескрайнем аквамариновом эфире, опускаясь, с каждым витком, всё ниже и ниже.
   
    Ак-ва-ма-рииин… Как эхо хрустальных капель, как дрожащая росинка, готовая вот-вот сорваться с самого кончика насыщенно-зелёного листа.
   
   Дзынь! И звон стеклянной, искрящейся россыпью, устремляется в разные стороны. Пронизывает всю чистейшую, прозрачную синь звенящим, вибрирующим, хрустальным переливом.

  Наблюдаю за тем, как божественно прекрасный звон смешивается с величественным цветом невообразимо торжественной синевы. Из глубины исторгается, обжигая края разверзшейся Души горячий поток слёз.

   Тело утратило свой смысл, его больше нет. Нет желаний, нет мыслей, нет сути – только цвет, звук и полёт. Полёт эмоций.

  Падая в густые мазки плотной синевы, проваливаюсь в прошлое. К цвету, незаметно проникая, примешивается запах высохшей степной травы. Различаю знакомые, пьянящие до головокружения нотки чабреца. И как по мановению волшебной палочки, следом, вступают звуки трелей кузнечиков. Они как оркестр крохотных скрипачей. И аквамариновая высь сгущается, принимая более плотные синие тона. К ним добавляется очень тёмный, вязкий, густой, практически чёрный цвет. И совсем недавно звенящая высь, нависает иссиня-чёрным куполом неба, усеянным мириадами сияющих звёзд степной, крымской, августовской ночи. Звёзды – это вырвавшиеся из пляшущего костра искры. Весело потрескивая, они отправляются в путь туда, где начинается горизонт – гори-зонт… Звёзды – это просто крохотные дырочки в прожжённом зонте. А искорки - они сумели, они прорвались и достигли тех, других миров.

   Крохотные скрипачи-кузнечики с самозабвением творят волшебство под названием звуки, и всё больше погружают в лабиринты прошлого.

   Кристаллики прилипшего к влажной ладошке песка как россыпь крохотных драгоценных камней, отражают кипящую массу полуденного солнца. Солнце – поглотило всё. Растеклось по загорелой коже, вынуждая распластаться неподвижно, разморенному телу на раскалённом пляже. Залило своим светом зажмуренные глаза и как не стараюсь их открыть – это не получается. А за шторами век, плывут яркие, разноцветные круги, они - то вспыхивают салютами и растворяются - то лопаются, словно мыльные пузыри, рассеивая радужные брызги.

   А где-то там, на самом краю галактики под названием "дикий, пустынный пляж", чуть поодаль левого плеча, разворачивается картина другого мира. Странные существа выполняют великую миссию. Целые колонии инопланетных обитателей изымают залежи пляжной галактики и скрупулезно, по строжайшему плану, и веками отточенной тактике перемещают полезные ископаемые и захваченные в боях трофеи к себе на базу. Слаженно и без лишней суеты движется по проторенной тропе отряд муравьёв, поблёскивая на солнце чёрной, хитиновой бронёй, не нарушая строя и ранжиров.

   Муторная волна жути накатывает внезапно. Возникает мысль о том, что кто-то другой может так же, незаметно наблюдать за странным существом, неподвижно притихшем на горячем писке, совсем близко у искрящейся глади моря. Жуть неприятным осадком ложится на беззаботно блуждающие сознание.

   Надо окунуться – это всё от изнуряющей жары. Песок нестерпимо жжёт, будто это раскалившаяся, громадная сковорода. Прыгаю гигантскими скачками к кромке воды, смотрю вдаль, в море, туда – где резвится стая дельфинов - люди моря… И снова холодок по коже... "А что, если они умнее и знают что-то такое?" Желание разделить сейчас с ними их среду испаряется. Домой...

  И снова – бульк,  из глубин памяти – пёс. Джек. Появляется из тени куста дикой маслины. Заметил, что ухожу, и тоже сорвался с места. Бежит, пасть открыл. Жарко. С розового языка - капли слюны в песок. Забегает передо мной, и в глаза заглядывает. Мы дано с ним на одной волне – понимаем друг друга без слов. Знает – по дороге от пляжа до дома, в зарослях маслинника, есть родник. Пить хочется обоим.

  Вкус воды незабываемый. Родник дикий, тогда не было нужды в его обустройстве. Кто-то оставил рядом с источником пластиковую банку от стиральной пасты «Аэлита». Зачерпываю. Джек жадно хватает воду, загребая языком, как половником. Обжигающая пересохшее горло прохлада ощущается по всему пути её проникновения вглубь организма. Это просто чудо. Понимаешь, что вода - это ЖИЗНЬ.
 
  Как сухое дерево, насыщаюсь влагой и оживаю, наполняюсь бодростью. Джек, утолив свою жажду, пускается вскачь по растущему вокруг родника зелёному, сочному травяному ковру. Он скользит мордой по траве, кувыркается и с разбегу прыгает мокрыми лапами ко мне на грудь. Совсем ошалел от счастья. Много ли было надо? Обливаю его остатками воды из банки. Он отряхивает, как это умеют делать собаки, попавшую на него воду, веером разбрызгивая капли с шерсти. Я ставлю банку на месте. Срываю несколько кисточек дикой маслины. Из серебристо-салатовой она уже стала прозрачно-коричневая. Созрела. Крохотные ягодки медовой сладостью растекаются на языке, остаются лишь длинненькие крошечные косточки. Без труда раскусываю их и пережёвываю. Закрываю глаза и наслаждаясь отдалённо ореховым вкусом.
   
    Открываю глаза…

   Друг мой, Джек – как давно это было. Почти полвека минуло. А ты – словно только что заглянул мне в глаза…

   А в глазах – аквамарин, хрустальными каплями по хрупким, стеклянным ступеням памяти кап-кап-кап…
   
   Дзыыынь…