новое мышление

Изучая историю СССР, постоянно встречаю у разных авторов одну и ту же фразу.
«Ленин хотел, но аппарат оказался неспособен…»

«Хрущёв хотел, но аппарат был против…»

«Брежнев пытался, но аппарат…»

«Андропов, Горбачёв пытались, но партийный аппарат…»

Ельцин сам говорит о сопротивлении номенклатуры в своих воспоминаниях.

Про Сталина подобные высказывания я не встречал – при нём просто расстреливали неспособных и несогласных.

Но мало того.

Керенский о том же пишет и говорит в знаменитой серии телеинтервью 60-х.

То же написано о столыпинских реформах, начинаниях Витте, о затянувшейся отмене крепостного права.

Бояре, помещики, генералы, аппарат…

Я не понимал, как это работает, но наткнулся в дневниках бессменного помощника Горбачева, А. С. Черняева – известного аппаратчика.
 
В годы Перестройки Черняев напряжённо размышляет, как важно, чтобы новое мышление, которое на весь мир провозгласил Горбачев, нашло своё отражение в ежедневной практике, во внутренней и внешней политике.

Черняев готовит встречу Горбачева и Тэтчер и пишет в дневнике о том, что Тэтчер считает новое мышление важной вехой в мировых делах.

Тэтчер была против объединения Германии и говорила об этом Горбачеву, но в ГДР находилось 500 тысяч советских солдат, армады танков и тактическое ЯО.

У СССР не было денег на содержание Западной группы войск.

«Новое мышление», – напоминает Черняев Горбачеву.

«Новое мышление», – говорит Горбачев Тэтчер, и та соглашается: «Новое мышление».
Надо выводить войска, ломать Берлинскую стену, соглашаться на объединение Германии, иначе всё случиться само по себе без всякого согласия и без нового мышления.

Жалование советских военных лежит в восточнонемецких марках в банках ГДР, но марку ГДР упраздняют, приравнивая к маркам ФРГ.

Немцы выдают деньги советским военным западной маркой.

Марки ФРГ тут же меняют на рубли, которые спешно печатают.

Немцы начинают строить в СССР городки для офицеров. Никто не знает, где их строить.

Но строят. Пока их строят, армию передислоцируют, демобилизуют. Хаос вывода советских войск из ГДР и Восточной Европы не поддаётся описанию…

В 2004 году меня и ещё четверых таких же бизнесменов вызвали в Луганскую администрацию.

«Принято решение о реформе угольной отрасли».

Это была третья на моей памяти реформа Углепрома, но после неё было ещё пару.

«Какая цель реформы?», – спросил я.

«Объединение всех шахт под единым руководством. Меньше вопросов. Вы теперь управляете всеми шахтами Луганской области. В вашем распоряжении кабинет в Луганскугле».

Кабинет был один.

В трёхэтажном здании Луганскугля длиной в полквартала работало три сотни людей, но чем они занимались, я не знаю до сих пор.

Через пару дней у нас появилась секретарь. Выпускница иняза. Чья-то дочь.
Она готовила нам чай и кофе.

Через пару недель нам прислали генерального директора. Ему дали отдельный кабинет.

Ещё через месяц прислали начальника отдела кадров. Он потребовал от нас предъявить дипломы.

У меня был. У Серёги не было, но он божился, что двадцать лет назад окончил заочно техникум...

– У вас в анкете сказано, что вы лауреат Нобелевской премии. В какой области вы получили Нобелевскую?

– В Одесской…

К тому времени я понял смысл очередной реформы, сумел её сформулировать и даже заслужил за это одобрение Киева.

«Мы должны присоединить убыточные шахты к прибыльным таким образом, чтобы в отчёте не было убытков».

Это очень понравилось.

Шахт было 96. На них работало более 150 тысяч человек. С семьями – до полумиллиона людей.

Оказалось, что десяток шахт нельзя никуда присоединить, потому что по этим шахтам есть специальные Постановления КабМина.

Были ещё шахты, которые выводили из Минуглепрома в Фонд Госимущества для приватизации.

Некоторые из них преобразовали в акционерные общества, а другие сдали в аренду директорам или фирмам.

К нам стояла очередь как в Мавзолей. Десятки людей толпились в приёмной. Катя непрерывно кипятила чайник.

Я пытался заговорить с ней на английском, но она и по-русски не успевала кипятить.

Чтобы разгрузить очередь, я стал запускать в кабинет по пять человек и обсуждал с ними проблемы сразу со всеми в режиме совещания.

Постепенно мы занимали в «Луганскугле» новые кабинеты, вытесняя из них бывших владельцев.

У нас появился главный инженер и заместитель генерального директора по экологии.

Инженер тыкал нас носом в планы горных работ, а эколог требовал план по охране природы бескрайней Донецкой степи.

Меня назначили директором по сбыту, а Серёгу коммерческим директором.

Я занял для отдела одноэтажную пристройку и стал набирать штат.

Моему отделу нужно было продавать в месяц 1 миллион тонн угольной продукции 3-х марок углей, каждая из которых содержала 5 видов, но в пределах одной марки и одного вида углей имелись отличия по содержанию углерода, влаги и серы.

Фактически сортамент состоял из 30-ти наименований, а география и структура сбыта требовала заключения нескольких сотен договоров, включая два десятка внешнеэкономических.

Проведя несколько собеседований с кандидатами в отдел, я понял, что первые вопросы нужно задавать в пределах таблицы умножения и учебника по географии для 5-го класса.

Один из экономистов, выпускник местного университета на вопрос о количестве жителей в Украине ответил: «Приблизительно пять миллионов».

Тем не менее, работа двигалась. Отдел наполнялся.

За три месяца между ежедневными совещаниями в администрации и у генерального директора нам удалось обслужить очередь из тысячи человек. Мы заключили три сотни договоров и отладили систему компьютерного учёта по ним.

Два диспетчера круглосуточно собирали по телефону данные с 96 шахт и вносили массив в компьютер.

У меня появилась электронная таблица, отвечавшая на любой вопрос с момента создания отдела.

Программист написал макрос к таблице, чтобы любой начальник мог одним нажатием кнопки получить справку.

Старая угольная мафия сопротивлялась, как могла, но у нас – новой угольной мафии была поддержка в правительстве.

Мне удавалось маневрировать, а Серёге угрожали и ему выделили вооружённую охрану – двух бойцов-первогодок – худых, напуганных и усталых. Их меняли один раз в сутки.

Серёга ночевал в съёмной однокомнатной квартире, а охрана всю ночь сидела на табуретках в коридоре.

Глядя на охрану, я предполагал, что их оружие и измученный вид скорее могут привлечь преступников, чем наша деятельность по слиянию прибыльных шахт с убыточными.

Я уговорил Серёгу купить бойцам матрац, и они спали по очереди на полу.

По первому снегу Серёга пришёл на работу без обуви – босиком.

Он шёл по городу, по снегу, по асфальту без носков, совершенно босой в кашемировом пальто с кожаным портфелем в руках, а два бойца с пистолетами на поясе следовали позади.

Поверх воротника пальто Серёга носил длинный белый шарф в два оборота по тогдашней моде.

В больницу ехать отказался. Потребовал ежедневную сводку, углубился в отчёты. Катерина в приёмной плакала.

Я пришёл к нему в кабинет. Серёга не был пьяницей. Имел как все две жены – одну дома, а вторую на выезде.

Обыкновенный лауреат Нобелевской премии в Одесской области.

«Вы считаете, что я сошёл с ума, – сказал Серёга, – а если мне не холодно идти по снегу босиком, тогда что!».

«Я не считаю тебя сумасшедшим, – сказал я, – но мне трудно будет убедить остальных. Юрий Николаевич просит тебя поехать в больницу».

Нашего генерального директора звали Юрий Николаевич. Ему было под 60 лет, из которых он лет 20 руководил прибыльной шахтой.

«Юрий Николаевич, – Серёга вздрогнул, напрягся и сник, – просит? Хорошо, я поеду в больницу».

С того дня он иногда звонит мне. Спрашивает как дела, но долго не выслушивает, а начинает говорить о давно забытых учётных таблицах угольного баланса Луганщины.

В один из последних солнечных дней осени 2004 года было воскресенье.

Я встал в 6 часов утра и пошёл пешком к далёкому водохранилищу по степной грунтовой дороге между жёлтых дубков и красных клёнов. Важно, что я был в спортивном костюме и кроссовках.

Рассчитывал вернуться домой часам к 9-ти. В 8-00 запел утреннюю песню мой мобильный.

Звонил Юрий Николаевич: «Почему вас никого нет на работе?»

«Сегодня воскресенье».

«Я вас не спрашиваю, какой сегодня день. Что за манера отвечать на незаданный вопрос!!!», – загрохотал генеральный и бросил трубку.

Через минуту звонили уже из областной администрации: «Вы с ума сошли! Немедленно соберите всех у генерального».

Я стал будить аппарат, номенклатуру, бояр и генералов, вызывая на себя огонь тяжёлой артиллерии их жён.

Через два часа мы собрались у Юрия Николаевича.

«Сегодня воскресенье, – сказал генеральный директор, – езжайте домой»…

У нас получалось продавать по мировым ценам 1 миллион тонн углей в месяц. Мне звонили со всех концов света – из Роттердама, Гамбурга, даже из Нью-Йорка и Сингапура.

Прибыльные шахты продолжали приносить прибыль, а убыточные – убытки. В отчётах мы усредняли показатели, и в Киев попадал более-менее красивый отчёт.

Не было дня, чтобы где-то ни случилась авария, сход вагонов, обвал кровли.

Не было дня без маленькой победы над мировым хаосом и вселенским кошмаром.

21 ноября 2004 года случился Майдан, как всегда в день рождения моей мамы.

Власть перешла к оранжевой оппозиции.

Нашу шарашку тут же разогнали: «Вместо реального реформирования отрасли, прячут убытки в отчётах, манипулируя данными».

Прибыльные и убыточные шахты опять разделили, чтобы через три года вновь собрать их под новым флагом...

Короче говоря у меня есть собственная оригинальная версия истории страны за последние 150 лет.

После отмены крепостного права у нас появилось несколько миллионов неприкаянных бывших рабов.

То здесь, то там, обратите внимание, то в ГДР, то в Луганской области они появляются в учётной сводке группами по полмиллиона человек – то в виде советских войск в ГДР, то в виде луганских шахтёров и членов их семей.

Словно древние евреи, вышедшие из тьмы египетской, но не имея перста божьего, указующего на северо-восток в Ханаан, слоняются свободные рабы по средне-русской равнине. Но нет им нигде земли обетованной.

Что с ними делать, куда девать, в какую строку отчёта записать, чтобы души бывших рабов перестали вводить в соблазн фараона, а он – терзать аппарат?

Серёга не справился с подобными мыслями и пошёл по снегу босой впереди двух стрелков военизированной охраны, а я пока держусь, но только благодаря новому мышлению.