Тимоша. гл. 5

5

Из воспоминаний Марфы Максимовны

Судьба тяжёлая у мамы,
С детьми оставшися одна,
Вся жизнь потом достойна драмы,
Достойна мужества она.

Создать музей она решила,
Ей помогал Луппол Иван,
Два года вместе с ним и жила,
Он исцелил её от ран.

Сначала приходил он в гости,
Чудесный просто человек,
С сестрой мы мучились от злости,
Неужто с ним закончит век.

Мы просто ревновали маму,
Но вскоре поняли вдвоём,
Семейную сыграют гамму,
Жить будут все одним жильём.

Он стал директором музея;
Уехали на торжества,
Но ветер мщенья их «лелея»,
Опять осталася она.

Из Грузии одна вернулась,
Луппол был арестован там,
Ей счастье снова «улыбнулось»,
«Смешалось с горем пополам».

Мирон Мержанов – архитектор,
Он жертвой был её второй,
В её он жизни «занял сектор»,
Но вновь осталася «вдовой».

Однажды ночью люди в штатском
Пришли, конечно же, за ним;
Лишь понял он, что в мире адском,
Всегда он будет в нём гоним.

Успел он крикнуть на прощанье:
«Всегда был честен, им не верь»;
А люди, выполнив заданье,
Теперь доволен будет зверь.

В годах уже пятидесятых
В семью вошёл Вэ. эФ. Попов,
«Утешить» чтоб врагов проклятых,
Пополнить сталинский «улов».

Попов был инженер- строитель,
Служил он в танковых войсках,
Компаний, пикников любитель,
Моложе он её в годах.

В семье любимец был всеобщий,
С ним мама вновь пришла в себя,
Но был подобен злой он тёще,
Жил, только нас родных любя.

Стал разгонять друзей, знакомых,
Когда уже он въехал в дом,
Гостивших в нём на всём готовом,
Живущих в нём «спокойным сном».

Старался соблюдать при этом
Ей к светской жизни интерес,
Чтоб люди помнили всем светом,
Какой у Горького был вес.

Добился пенсии достойной,
Хозяйственные вёл дела;
Во всё вникал, был беспокойным,
Лишь только б Наденька жила.

Его любила очень мама,
Пожалуй, больше, чем других,
Хотя в душе была и драма:
Любил он женщин не своих.

Его арестовали тоже,
Как всех, кто был и до него;
Опять пустует в доме ложе,
Как месть отказа от того.

Осознавая «рок сей божий»,
Она дала себе зарок,
Что больше ни один «пригожий»,
К ней в дом попасть уже не смог.

Осталась жить до самой смерти;
В Никитской Малой, шесть дробь два,
Одна, оставшись в виде жертвы
За все советские дела.

Уже в годах семидесятых,
Почти под возраст в семь(де)сят лет,
Своею жизнью всех объятых,
Померк над Надей белый свет.

Ей очень плохо с сердцем стало,
Приняв лекарство, прилегла,
В Жуковке – даче обитала
И больше встать уж не смогла.

Той самой даче, что как будто
Ягода для неё купил;
И, как он сам сказал, попутно,
За ней с заданием следил.

Дом-особняк в Никитской Малой,
В нём Рябушинский раньше жил,
В нём Горький жил с семьёй не малой,
От власти дом он получил.

Заботливой невесткой Надей
Теперь он превращён в музей,
Он ада выдержал исчадье,
Оставив память для людей.

Сам очень дом оригинален,
В нём анфилады комнат ряд,
Для всей семьи в нём много спален,
Все память о семье хранят.

Произведение искусства,
Весь дом причудлив и красив,
Он светлые рождает чувства,
Но даже и не прихотлив.

Известный Шехтель – архитектор,
Творение его ума,
В архитектуре – новый вектор
И колоссального труда.

Огромные шкафы и книги,
Редчайшее собранье книг,
Хранит весь дом жильцов «интриги»,
Годов прошедших, словно миг:

Чахотки кашель Алексея,
Паркета под ногами скрип;
И внучек смех по дому сея,
Духов Тимоши запах стих.

Картины – очень там их много
И в том числе Тимоши труд;
Одна жила в том доме долго,
Съев в жизни соли, словно пуд.

Попавшая под власть Советов,
Чудившей козни всей семье,
Всё это было лишь ответом
На несговорчивость в душе.

Упрямство петь ей дифирамбы,
Отказ вождю во сватовстве;
А, значит, надо «строить дамбы»
Семье, оставшейся вдове.

Оставив ей жизнь одиночки,
Как область «выжженной земли»,
Она жила как будто в бочке,
Но жизнь ей всё же сберегли.

Март 2017