Променад с ветерком

         

               

   Господь даёт нам жизнь как зрительный зал в кино:  сиди и смотри...

   А ещё лучше--  иди и смотри...

   Перед тобой маленький бульвар в Лос-Анджелесе,  известный как Променад.  И в час,  когда солнце перестаёт так называться,  даже с учётом его последних великолепных судорог,  духота дня впадает в блаженную прохладу ранней ночи весь истомившийся в ожидании этого времени люд высыпает на любимый Променад,  где уже в центре на высоком табурете  устраивается старичок,  который каждый вечер привозит сюда на колёсиках маленькое пианино.

 Радостно возбуждённый народ  бросает на его крышку свои записки-заявки на любимые мелодии   и прихлопывает их денежкой.

  И дальше начинается вот тот самый сеанс,  когда зрители начинают медленно по кругу прогуливаться под звуки вальсов,  джаза или даже Моцарта..
  Улыбки до ушей...Внутри блаженное тепло..

   Господи! Скажи,  где можно встретить такого пианиста,  который по твоей заявке сможет проиграть отрывки мелодий твоей памяти,  чтобы можно было вновь почувствовать пульс тех,  прежних ощущений яркой жизни?..

  Ну вот загадать бы,  например,  мелодии пяти ветров:

                ПЕРВЫЙ.

  Огромные поля маков Коктебеля.  Словно рой  огненных  пламенных сердец  высадился на берег моря,  и молодой апрельский безудержный ветер невидимой расчёской  треплет верхушки  маков--  то в одну,  то в другую сторону,  и они, постанывая от удовольствия ,поддаются его направлению,  а  затем снова выпрямляются во весь свой маковый рост...
  А ты--- всё тот же зритель-  стоишь,  заворожённый этой чужой,  кем-то внутри  срежиссированной жизнью,  в которой свои ритмы,  радости,  капризы и,  конечно, гордость красотой,  которая проникает тебе сразу в душу,   глаза  и даже в уши,  когда кажется,  что ты слышишь  гимн этой живописи...

                ВТОРОЙ.

  Ветер, который чуть не сдул тебя со сто первого этажа одного из Близнецов Нью-Йорка,  вызывая восторг и ужас при мысли,  что , если эти,  не очень высокие перила не удержат тебя,  то лететь будет ближе уже к небу,  чем к земле...
  Но это вовсе не страх,  который уже побеждён  самим  поразительным фактом твоего нахождения здесь и невероятностью открывшегося глазам неземного Пространства--  и внизу,  и вверху: это боязнь не успеть запомнить всё то,  что судьба предложила тебе узнать на такой высоте...

                ТРЕТИЙ.

  Пусть пианист напомнит тебе ветер,  который пробирал тебя до самых костей  внутри дельтаплана...Дразнил,  шептал и уговаривал:-  Ну хватит! Не сопротивляйся!  Ведь ты уже моя!..
  Да и нет сил и желания  сопротивляться: ты сдаёшься с чувством  своей победы,  а не его- ведь ты поднялся уже на сто километров над своей боязнью высоты,  а он лишь придал остроту вкусу этой победы...

                ЧЕТВЁРТЫЙ.

  Блаженное чувство,  когда ветер вдруг на минутку стихает,  столкнув тебя в нечеловеческую сидячую позу в воде  Мёртвого моря,  когда ты можешь нагло развалиться в нём, как в кресле и сидеть,  листая журнал,  не видя в этой ситуации ничего ненормального,  а наоборот--  быстро приспосабливаясь к тому,  что,  оказывается,  можно жить и вот таким способом...

Хотя боязнь шевельнуться и получить  в  глаз каплей жгучей солёной воды пошутившего ветра приводит в трепет,  что не уменьшает блаженства нового  образа жизни...

                ПЯТЫЙ.

   Стремительный,  безумствующий ветер за окном маленького красного арктического самолёта,  за штурвал которого тебе разрешили подержаться,  чтобы почувствовать себя быком на корриде,  разгорячённым разноцветными полотнами Северного Сияния,  которые  кажутся такими  близкими и которые  так хочется проткнуть шпагой (если бы она у него была)...

  Но,  как мы знаем,  бодливому быку  Бог шпаги не даёт,   а ощутить в себе зверя и охотника—можно...И так радостно!...

   Милый пианист!  Почаще приезжай!..Да не устанут твои руки  нажимать светлые  клавиши моей памяти...