Почему он???

               
  Звук его торопливых шагов, пугливым эхом, метался в тёмных закоулках, рассыпался несчётным многоголосьем звонких брызг и тонул в кромешной тьме.
   
  Его сердце с такой мощью заглатывало в себя и снова выплёвывало порции крови, что гул этой бешеной перекачки заглушал все остальные звуки.
   
  Из неподвластных его сознанию глубин, к самому горлу, подкатывал ком вязкой, противной субстанции, от вкуса которой  на коже выступал неприятный, липкий пот.
   
  Каждый раз, когда он возвращался так поздно и стремительно преодолевал эти трущобные подворотни, с их бесчисленными лабиринтами арок и двориков, ним овладевал необъяснимый, проникающий тяжестью в каждую мышцу, страх.
   
  Он боялся того, что было неразличимым и таилось в самых тёмных углах. Он каждой клеточкой своего кожного покрова ощущал надвигающуюся на него опасность. И тот факт, что он не в силах разглядеть ту, невидимую угрозу, ещё глубже ввергал его в состояние ужаса. 
   
  Все органы его осязания обострились до предела, и казалось, что глаза вот-вот лопнут от напряжения.
    
  Вот и сейчас ним овладела паника. Острое предчувствие опасности.  И в тот момент, когда в его уши вкрался звук тяжёлого, стороннего дыхания, по его затылку разлилась пылающая масса боли.
      

  Ошмётки сознания хаотично перемещались, сталкивались смешиваясь и перетекая из одного обрывка памяти в другой, зацепляясь рваными краями, как присосками и растягивая захваченные, более плотными воспоминаниями, раздирали менее проявленные на совсем крохотные клочки.
   
  Затылок бесконечно гудел от постоянной боли которая бетонной тяжестью застывала, кристаллизуясь проникала и всё глубже отвоёвывая внутренность его головы.

- Доктор, у него подрагивают веки, - слышал он через слои плотной ваты дрожащий женский голос.

-  Это рефлекторные движения глазных яблок, - отвечал, непривычно высоким голосом мужчина.

- Доктор, миленький, вы же спасёте его? Один он у меня. Если с ним что… для кого мне тогда жить?

- Что вы, мамаша? Живите для себя. А пока, будем ждать, я сделал всё, что в моих силах. Теперь надежда только на него. А он молод и если силён духом – выкарабкается. Надо ждать.
 
«Силён духом» - покатилось волнами по пазлам его сознания, - «вы-ы-карабкается-а-а»
 
  Лёгкое прикосновение холодных пальцев к его руке выдернуло его из далёкого небытия, и он приоткрыл налитые свинцовой тяжестью веки. Свет, который клубился у самых его ресниц, хлынул мириадами стальных игл прямо в центр его мозга, ещё острее разворошив гудящий улей боли. Он тихо застонал и в то же мгновение, перед ним в потоке струящегося света проявилось лицо, бледное, но очень знакомое.

- Сыночек! Родненький!   

  В глазах, нависшего над ним лица женщины, задрожали накатившиеся слёзы, и одна за другой упали на его щёку.

- Доктор.  Позовите доктора. Он пришёл в себя.
 
  Перед ним возник молодой мужчина в белом халате. Мужчина, пошире приоткрыл своими пальцами, налитые свинцом его тяжёлые веки, пристально посмотрел ему в глаза и спросил:

- Вы меня видите? Как вас зовут? Вы знаете где вы?
 
  Он видел и слышал всё, что происходило, и понимал, хотя, не всё, но мышцы не слушались его и как  он не пытался, не смог даже слова произнести, только промычал что-то протяжно. Он видел, как женщина закрыла своё лицо руками и её плечи стали вздрагивать в такт тихому рыданию.

- Мамаша, вы успокойтесь, - сказал доктор, оглянувшись на неё. Маша, сделайте гражданочке укол, и проведите её в комнату отдыха. А сюда, пригласите Веру Андреевну, и  пусть захватит с собой историю больного.
   
  Присутствующие сменялись одни другими. Он, то проваливался в вязкую плотную жижу, то снова, с трудом "всплывал", открывал глаза, слыша более отчётливые слова и различая лица приближавшихся к нему людей.
   
  Яркие, пятна разномастными медузами, медленно пульсировали, заполняя собой всё его сознательное пространство. Этот радужный калейдоскоп менял свои формы и очертания. То уменьшался до размеров крохотной точки, сжимая и его самого, до состояния полного отсутствия в этом пространстве, то вытягивался в огромный тоннель со стремительно меняющимися изображениями на бензиново-радужной оболочке  ограничивающей этот тоннель. И его сознание мчалось по бесконечно и причудливо трансформирующейся трубе, с бешеной скоростью, повторяя все виражи этой странной, нереальной конструкции.
   
  Порой, он наблюдал, как в его кровь, через крошечный, мастерски вмонтированный в его вену  канальчик, проникает прозрачная жидкость. Он следил за тем, как попавшая в его плотную и тёмную кровь, прозрачная жидкость, внедрялась в общий поток и  постепенно изменяла его ощущения. Он без особых усилий перемещался внутри своего тела, с любопытством рассматривал хитросплетения и совершал новые открытия в себе самом.
   
«Чудеса, да и только» - хаотичная россыпь из палочек, закорючек и крючочков, сформировалась в распознаваемые слова, зудящим роем пронеслась стройной мыслью, где-то в районе утяжелённого затылка и растаяла, как снежинка, упавшая на тёплую щёку.

- Снежинка,  - еле слышно повторил он, с трудом управляя мышцами своего лица, - я знаю, что такое снежинка, как она тает.

- Это уж точно, ты знаешь -  что такое снежинка, - раздался совсем рядом, бодрый женский голос и к нему подошла, облачённая в уже привычно знакомый белый халат, обладательница бодрого тембра.

- С возвращением, - добавив в тембр торжественности, улыбнулась она ему, - ну, делись, что тебе снилось? Что видел новенького и необычного? До тебя, тут, такого твой сосед по палате рассказывал…

- Снилось? – он, словно вывалился из плотного шара, внутри которого было так спокойно, тепло, безмятежно и очутился в колючем, скребущем по коже холодом тесном, враждебном мирке. - Я вовсе не спал, - он с трудом выковыривал нужные слова, которые застряли в спрессованных залежах невидимой для глаза твёрдой породе памяти.

- Вовсе не спал? – засмеялась незнакомка в белом халате, пытаясь копировать его интонацию, - два с половиной месяца – как один день? Ты мастер «не спать» - сыронизировала она.

- Я здесь столько времени? – он попытался шевельнуться, и ему это удалось.
   
  Он ощутил свои плечи, спину и понял, что всё его тело изнылось от длительной неподвижности. Он глубоко, до боли в лёгких вдохнул прохладный воздух, потянулся всем телом, будто впрыскивая невидимым, внутренним поршнем свежие, живительные струи в каждую свою застоявшуюся ткань. И каким-то необъяснимым образом он «увидел», как вялые пряди его мышц наполняются ярким светом, словно лучами солнца, ворвавшимися в распахнутое окно.
    
  Яркий свет, искрящимся, тёплым, золотым потоком наполнил его. Каждую, даже самую малую мышцу, связку, клеточку и с этим потоком в него ворвалась новая, необъяснимая, неизведанная сила. Он знал, что больше нет тьмы, нет страха, нет сокрытого. Теперь он видел всё. И даже стены не являлись для него преградой. Он слышал каждый звук, каждый шорох, возникающий на самых отдалённых от него расстояниях.
   
  Сейчас он точно знал, что будет с ним завтра, и через месяц, и через годы. Он знал не только то, что будет с ним, но и с каждым – кто спросит его об этом.
   
  И не было для него вопроса, на который он не сумеет дать ответ. Кроме одного -

                ПОЧЕМУ ОН???