как я довел батюшку до атеизма

Меня когда-то притащили в церковь на исповедь (лучше бы к психологу).
В этом тесном здании все бормотали, стоя на коленях и склонившись перед своим вымышленным "богом", и орали, что мне помогут.
Я лишь только с насмешкой смотрела на них, пускай думают, что прудик - мой тихий омут.

Тут пришёл какой-то мужчина в черных одеждах и с густой бородой, велел себя как-то называть, да кто он мне вообще такой - обыкновенный дядюшка.
Он попросил, мол: "не таи в себе грехи свои..." И завел свою религиозную белибердень от одного края до самого крайнего-крайнего краешка.
Я говорю ему, как и есть: "у меня все руки в жирной смолистой саже и копоти, батюшка.

И в душе моей темный маслянистый деготь (отдающий вонью изо рта, носа и всего тела)
И он льется из меня слезами, когда я снова от какой-то ничтожественной, терзающей только одну меня. Ревела
Навзрыд, вся жилетка твоя мокра от слез и черна, отмывай скорее руки, которыми вытирал мои горячие слёзы - это сургуч, между прочим, омовению в святой воде не подлежит. Иначе - дрянь. Все ваши дела."

Он кивнёт головою: "понимаю тебя, дочь моя"
Как ты можешь понять единственное разумное существо происхождением без индекса "планета земля"
Как вы все пытаетесь, только тщетно. Взять анализы, изучить, потрогать, пощупать живую меня.

Бьющуюся, словно птичку в клетке, всеми лапами и крылами стуча по прутьям, жердям и стенам.
"Это вы заперли меня!"- говорю, отбивая какой-то ритм, то ли набат коленом.
"Хватит вам"- говорю: "посвящать стихи своим "величайшим" победам.

Не стоящим и гроша. Вычеканенной монеты, словно слово, брошенное мной в вашу сторону.
Я для вас словно чёрное могильное пятно, подобное ворону.
Говорите: "ну, она такая депрессивная у нас, что теперь уж, смотрите, брать будете?"

И выставляют меня в коробке на продажу с надписью «уценённый товар».
Если не смогаю продаться, то режут, снимают мясо и делают из костей навар.
Для меня, наверное (ведьмы редкостной) разожгли и этот яркий пожар."

Замечаю, что к концу я ору, показывая связки наружу. Эхо моей чёрной души отражается в нем, свистя и прячась.
Тут я перестаю орать (наконец-то очнулась) отряхиваю одежду, легонько на месте топчась.
И тут поднимаю взгляд на его глаза, а он отворачивается, плача.

у моего словесного ружья слишком сильная отдача.