Мой нелюбимый отчим. 4

Что же это за напасть такая: чем дальше «в лес», тем чаще я вспоминаю самого нелюбимого человека в своей жизни – отчима! Оставшись один на один с больной женой, теперь я веду все виды домашнего хозяйства и за себя, и за жену, «и за того парня», время от времени пересекаясь в этих делах с другими людьми. И вот вижу, что моя организация быта кардинально отличается от таковой у других людей: скажем так, я ВСЁ делаю НЕ так, как «положено». Но почти все результаты моего труда я нахожу отменного качества, а вот чужие результаты почти всегда вызывают у меня лишь раздражение. И даже не столько качество результатов, сколько абсолютная убежденность людей в абсолютном совершенстве их продукции и организации дела. А при этом условии какое бы то ни было обсуждение качества продукта и труда теряет вский смысл и более того: порождает враждебную реакцию на любое сомнение в совершенстве произведенного продукта.

Ну а я – безусловно, круглый идиот, ибо с детства стремлюсь не только к совершенству своей продукции, но и постоянно ищу сами критерии совершенства, причем во всём. И то, что я круглый идиот, подтверждает вся моя уже не малая жизнь: людей, открыто стремящихся к совершенству во всем, я практически не встречал (а если бы встретил, то вряд ли мы отцепились бы друг от друга). И потому в своем состоянии постоянной тоски по активной творческой личности я все чаще вспоминаю... своего нелюбимого отчима.

Оказывается, я никого не могу сравнить с ним по организованности быта. Я перебираю все стороны нашего нехитрого быта 1950-х годов и не могу припомнить ничего, что вызывало бы у меня недовольство своими устранимыми дефектами. Не могу объяснить, почему в детстве меня не поражало, что отчим владеет практически всеми профессиями, необходимыми для разумно комфортной жизни?

Вспоминаю, и меня тянет ТУДА – в нищую жизнь нашей деревянной гознаковской дачи сталинско-хрущевских времен. Да, конечно, я не вспоминаю того, чего вспоминать не хочется: какое-то враждебное отношение отчима ко мне в мои 12-15 лет. Иногда он пытался меня избить, но за что – уже не помню. Ах, если бы не это и временами не его жестокость к маме, мои воспоминания о детстве как о рае распространились бы и на эти годы. И сегодня я представляю, как легко мог бы наладить отношения с отчимом практически по любым вопросам, ибо был он человеком РАЗУМНЫМ. Может, именно по этой причине он на всю жизнь оказался одиноким?..

Одиноким чувствую себя и я, особенно после того, как Альцгеймер увел мою Соню, которая понимала меня процентов на пятьдесят. Удивительно, однако, что во всем остальном мире лишь два-три человека, не доступных для постоянного общения, понимают общую модель моей личности, и потому я живу как на необитаемом острове: ни души! Как говорит мой литературный герой: людей много, а душой прислониться не к кому... В связи с этим теряет смысл искать или создавать ассоциацию себе подобных – безнадежно. И тут логично возникает вопрос: а нахрена тогда жить?! Это не значит, что из этого следует немедленно любым способом кончать жизь, – просто почти весь человеческий мир напоминает обыкновенную биомассу, запрограммированную на получение лишь безграничного удовольствия. Но до чего же это скучно!...

Я вспоминаю отчима и восхищаюсь тем, как много интересного он мне сознательно или бессознательно дал! До тридцати лет я считал, что судьба меня судьбой обделила. А получается все наоборот: это теперь, БЕЗ отчима, она меня обделяет! Хотя я тоже овладел всеми искусствами и ремеслами, но что за радость, если не с кем обсудить успех или неуспех, если мало кому я и сам могу позавидовать! И потому почивший полвека назад мой нелюбимый отчим стал неотвязным спутником во всех моих делах. Нет, я не спорю мысленно с ним – просто мне комфортно иметь рядом созерцателя, который положительно смотрит на мой труд и его результаты.

...Кажется, я изложил всё, что побудило меня написать эту заметку, но поставить точку не хочется, ибо пока пишу, я остаюсь рядом с отчимом. Я вижу его в широте грандиозного спектра – ведь какую тему не возьми, он в ней неплохо разбирался (ну за исключением уж самых экзотических – узконаучных). И потому, вспоминая его, я вспоминаю весь мир и всю прожитую жизнь – и свою, и его, и нашу.

...Вспоминаю, как мама году в 1958-м говорила (а ей тогда было всего 41 год): «Как же я много прожила: и деревенская жизнь в единоличном хозяйстве, и проклятая коллективизация, и предвоенная Москва, и война, и трехмесячная оккупация, и послевоенный брак с Бабухиным (моим отчимом) в Пушкино...» Однако ж и моя жизнь оказалась не менее разнообразной: московский детский сад, деревенское детство на родине мамы, возвращение в Подмосковье и опять деревенская школа, потом школа городская с фабричным хулиганьем, потом куча факультетов в Московском университете, потом все на свете – заводы, педагогика, наука, лесное хозяйство... потом диссидентство, потом политэмиграция с изобретательством, потом жизнь «для себя»... Это общими главами, а по отдельности все это нужно помножить на пять... Так что я прожил пять полных жизней, и жаловаться на судьбу просто неприлично...

Да я и не жалуюсь, а просто вспоминаю человека, который сознательно ии бессознательно дал страт моей судьбе. Ну и потом, при моей неплохой детской памяти я помню его жизнь во всех мелочах, а отчим присутствовал в ней не менее половины всего времени (а работающая мама на порядок меньше). И вот пятьдесят лет, а он как и не умер! Бискайский залив, гасконский берег, а отчим – рядом. Безо всякого навязывания: ни он мне, ни я ему. Просто – рядом. У меня много близких людей, но рядом почему-то отчим. Как выяснилось под старость, он был первым настоящим Учителем в моей жизни. А с Учителями, как я теперь знаю, редко кому везет...