Радуга

Захлестнулся жестокий аркан
злых бессонниц, а сердце – запело:
строки крепче ползучих лиан
оплели мне и душу, и тело.

Я боролся, как Лаокоон,
с их змеючестью долго и шало.
Туча свесилась, словно дракон,
и плевалась огнём, и рычала.

И ломала мне ритм, и слова
выпадали из нужного метра,
и за окнами гибла трава
от жестокого ливня и ветра.

Я-то верил: сдаваться нельзя,
твёрже быть и гранита, и стали,
на прощанье весь мир ослезя
ливень стих, лишь зарницы блистали.

На восток откатилась гроза,
и уже перед самым рассветом
звёзды ярко смотрели в глаза,
наполняя слова мои светом.

О, дела Твои, Господи, дивны!
Гиб в глубинах, и вот – на мели!
А лианы, как буйные ливни,
все глициниями расцвели.

Их каскады небесные ярко
окоём оживили земной,
и плыла семицветная арка
и над городом, и надо мной…

ПОСЛЕ ГРОЗЫ – 2
 
Провисла туча, чуть ли не до крыш,
всей тяжестью своей, всей мощью брутто
и мой мажорный и весёлый стиш
скукожился и потускнел как будто.

И исхлестали струи весь газон,
сад онемел, гром прокатился гулко…
После грозы над городом озон
заполнил тупички и переулки.

Мне стало веселей дышать и жить,
смотреть на чаек, вьющихся над молом,
и снова музы стали ворожить
с какой-то беззаботностью весёлой.

И я поверил, что с тобой опять
мы встретимся безудержно и шало,
и я уже сумею описать
всё то, что так томило и мешало.

Сама пойми, какой теперь резон
обиды ворошить, – смешно, нелепо.
После грозы над городом озон
принёс в кварталы свежесть моря, неба.

И я уже уверовал, что мы
поймём друг друга и простим отчасти,
ведь в мире даже лучшие умы
проблем не избежали и несчастий.

Мы будем вновь любить, смеяться, жить,
смотреть на чаек, вьющихся над молом,
и снова музы будут ворожить
мне с прежней беззаботностью весёлой…