Гость С. Замлелова. На ущербе

                НА УЩЕРБЕ
  (Размышления после пленума Союза писателей России)

                Светлана  Замлелова
       
                "То, что мы видим сегодня вокруг себя,
                включая не только литературу, указывает
                на потерю пассионарности, на упадок и разложение"


 24 марта 2017 г. состоялся пленум Союза писателей России. Решено было провести очередной, пятнадцатый, съезд Союза писателей России 14-15 февраля 2018 г. в Москве. Выступил на пленуме председатель Союза писателей России В.Н. Ганичев, отметивший, что Союзу предстоит большая работа. Впереди подготовка к съезду, избрание нового Председателя Союза и нового состава правления. Было отмечено, что Союз «стойко держит линию на патриотизм», на христианскую традицию и соработничество с Церковью, что задача Союза - сбережение, защита, охрана русского языка. Что необходимо сохранять так называемые опорные пункты, то есть журналы, сайты, все возможные контакты, позволяющие популяризировать творчество членов организации. Словом, подготовка к очередному писательскому съезду уже началась.
Но пока Союз писателей, как и подобает организации, занимается организационными вопросами, отдельные литераторы снова пытаются привлечь к себе внимание и поговорить о наболевшем. А именно о том, что лично их не переводят на иностранные языки, не награждают престижными премиями и не издают многотысячными тиражами. Всё это мы уже видели и слышали в Год Литературы, когда говорилось много и громко о чём угодно, только не о творчестве как таковом. Так что со стороны могло показаться, будто у современной русской литературы других проблем, кроме как отсутствие государственной поддержки, нет и не было.
Видимо, сами возмущённые литераторы не понимают, что требование денег звучит, мягко говоря, не тактично. И уж если случится невозможное, и нашему государству взбредёт в голову воссоздать Союз писателей по советскому образцу и взять на кошт всю пишущую братию, следует, исходя из соображений порядочности, отказаться от подобных щедрот. Во всяком случае, в стране, где за чертой бедности живут 13,4% населения, то есть порядка 19 млн. человек, так называемая «господдержка писателей» - уж точно дело не первостепенной важности. Любопытно ещё и то, что сами литераторы не могут чётко сформулировать, чего именно они хотят, как видят государственную поддержку. Но совершенно очевидно, что любая несистемная государственная поддержка литературы для большинства писателей не имеет никакого смысла. Такая поддержка и так существует, ей успешно пользуется ограниченный круг избранных. Те же, кто возмущается, прекрасно об этом знают, а потому создаётся впечатление, что речь идёт не о создании системы, которая работала бы на всё писательское сообщество, а всего лишь о вхождении в этот самый круг. Да и создание системы сегодня невозможно, с одной стороны, и откровенно постыдно, с другой. К писателям же, кто витийствует о народной бедности, проклинает коррумпированную, капиталистическую власть и в то же время взывает к ней на предмет вспомоществования, остаются вопросы.
 Один вопрос уже был однажды озвучен А.М. Горьким, отвечавшим на письмо американских корреспондентов: «А также пора вам решить вопрос: с кем вы, "мастера культуры"? С чернорабочей силой культуры за создание новых форм жизни или вы против этой силы, за сохранение касты безответственных хищников, - касты, которая загнила с головы и продолжает действовать уже только по инерции?» Сегодня впору повторить его слова, обращаясь, правда, к отечественным деятелям и мастерам: так с кем же вы, мастера культуры, работники пера и словаря? С обнищавшим народом, о котором вы так жалостливо пишете в газетах, или всё-таки наедине со своим тщеславием, которое необходимо подпитывать государственными дотациями?
Второй вопрос, не менее важный и злободневный, и, к сожалению, не менее игнорируемый, о том, почему вырождается русская литература, почему ни критиков, ни филологов не заботит такая проблема, как умирание изящной словесности, деградация художественного языка. От критиков доводилось слышать: «нет никакого умирания литературы, деградации художественного слова». Критики уверены, что искусство живо-здорово и помирать не собирается.
И тем не менее, приходится настаивать на диагнозе. И вот почему.
Когда-то искусствовед и писатель В.В. Вейдле сокрушался по поводу умирания искусства из-за отказа художника от вымысла. Ведь «искусство, - писал Вейдле, - не есть дело расчленяющего знания, но целостного прозрения и неделимой веры. Ущерб вымысла означает ослабление этой веры и разрушение одной из вечных основ художественного творчества». Что такое «ущерб вымысла» мы очень хорошо знаем, потому что наша художественная литература - это во многом беллетризованная публицистика. Например, патриотическая проза наводнена воспоминаниями о безмятежном деревенском детстве, о родственниках, разбросанных по просторам бывшего СССР, об обретении веры, о том, как герой был неверующим, а потом стал верующим. И т.д. и т.п. Между тем Вейдле сокрушается из-за умирания искусства как особого способа миропознания. Своё видение мира, его постижение и свои открытия художник заключает в образы, а образы складывает в повествование. Это и есть художественность, это и есть искусство. Когда такой процесс разрушается, искусство перестаёт существовать. Просто так, пусть даже письменно,  рассказать о событиях без вымысла и домысла, без образов и обобщений - это не значит создать художественное произведение. Представим, что два человека увидели на улице одну и ту же сценку и потом рассказали о ней. Но один просто пересказал всё, что видел, а второй наделил каждого участника каким-то смыслом, разглядел в мелочах характеры, добавил ярких деталей, а повествование вывел на обобщающую мысль. Вот это, в самом упрощённом виде, и будет искусство и неискусство, а точнее - художественный рассказ и нехудожественный. И, само собой разумеется, что в создании художественного требуется и вкус, и гармония, и мера. То есть нагородить кое-как чепухи - ещё не значит создать художественное произведение.
Но мы, как и во многом другом, пошли ещё дальше того, что оплакивал Вейдле. Помимо «ущерба вымысла» как способа «целостного прозрения», современную русскую литературу в существенной её части отличает и ущерб средств, при помощи которых она создаётся. Ведь искусство - это ещё и виртуозное владение техникой и материалом. Когда к И.Е. Репину приходил художник и называл себя абстракционистом, Репин просил нарисовать лошадь. Если художник не справлялся, Репин выгонял его, будучи уверен, что такой абстракционизм - от неумения рисовать. Умение рисовать, владение техникой рисунка - это основа изобразительного искусства. Владение словом - основа искусства слова. Если пишущий человек не владеет словом, не имеет так называемого чувства слова, он не может называться писателем. Может ли быть музыкантом человек, не имеющий слуха, или певцом - не обладающий голосом? Но почему же тогда людей, которые не в состоянии овладеть языком до уровня если не виртуозного, то хотя бы не корявого, провозглашают в современной России писателями? Нет никаких сомнений, что при должном подходе и весьма незначительных усилиях со стороны PR-технологов, первой поэтессой, да и художницей, могла бы стать в нашей стране Евгения Васильева. Всем памятны эти, например, строки:
 
За красоту души и чувство красоты
Я благодарна, Боже!
За то, что мне всего дороже!
За то, что я умею целовать
Дыхание гармонии в природе.
Благодарю тебя за всё -
За интуицию, богатую сознаньем,
За голубые янтари
На берегу моих мечтаний.
За запах тмина на полях,
За гениальные картины,
Разосланные по стенам
Моей чарующей квартиры.
За то, что у меня есть друг,
Тот друг, что мне всего дороже,
Тот друг, с которым можно, Боже,
Стихами говорить...
 
Это ничем не хуже, чем творчество многих действительно прославленных и уважаемых ныне писателей. Но так сложилась судьба Евгении Васильевой, что стихи её не окутывали PR-флёром, не утверждали, что «это наше, русское» и заставили-таки публику взглянуть на них незамутнённым оком. И публика рассмеялась. Правда, в то же самое время публика не смеётся, когда ей подсовывают стихи и романы, далёкие от художественности, коряво написанные, но умело «раскрученные».
Возможно, все эти процессы охватили весь мир. Очень может быть, что повсюду литературой называют не то, что ею когда-то было. Не исключено, что это закономерно и неизбежно. Однако нас интересует именно русская литература и наше к ней отношение. А именно: хотим ли мы, чтобы русская литература, как образец виртуозного владения русским языком, как кладезь раскрытых тайн мироздания, как поприще пророческого служения (и в смысле предсказания будущего, и в смысле обличения настоящего), как средство самопознания, превратилась бы в набор пустых, неумных клише, состряпанных языком не то одесского привоза, не то сельского постоялого двора. И если нет, то совершенно очевидно, что пора обратить наконец внимание не на распределение державного кошта и олигархических премий, а на то, во что превращается великая некогда русская литература. Не боясь высокопарности, можно сказать, что стране Пушкина не пристала такая литературная неразборчивость. И не нужно успокаивать себя, что, как сказал один критик, «"умирают" "деграданты", которые к русской литературе не имели никогда никакого отношения». Во-первых, и деграданты имеют отношение к русской литературе, хотя бы потому, что пишут они по-русски, живя в России. А во-вторых, всё вышесказанное относится и к тем, кто пишет о вымирающей деревне, о пьянстве, о драках, о батюшке, который был раньше десантником, о воинах Чеченских кампаний, о церквушках, берёзках и колосках. Всё тот же ущерб вымысла и языка.
Печально, что критики не хотят замечать: современная русская литература похожа на разбитый горшок, склеить который едва ли возможно. Прежде всего, существуют два литературных лагеря - так называемые «либеральный» и «патриотический». «Так называемые», потому что это, скорее, условные, нежели выражающие суть явлений, обозначения. О либеральном лагере очень интересно рассказал, например, поэт Сергей Арутюнов: «Совсем недавно я узнал, что в этих журналах ("Октябрь", "Знамя", "Новый мир" - С.З.) есть очаровательная институция, будто взятая напрокат из мира шоу-бизнеса, - "стоп-листы". Оказывается, у них есть списки людей, которым никогда и ни при каких обстоятельствах в этих журналах не появиться, что бы эти люди ни делали, как бы они ни мыслили, как бы ни сроднялись с либеральной идеологией» («Литературная Россия» №09  17 марта 2017). В списки занесены ненадёжные литераторы, а вот среди надёжных те, кто «никогда не скажет ничего против "генеральной линии"». А «генеральная линия» сводится к тому, что «приватизация была правильной, развалили страну правильно, богатеи богатели правильно, это просто не подлежит обсуждению, никакой национализации не будет, народ, который живёт в нищете, заслужил это, пенсионеры заслужили голодную смерть, не вошедшие в рынок заслужили голодную смерть, те, которые пытаются войти, но не разделяют наших великолепных идеологем, заслужили смерть... А кто же достоин жизни? А вот мы, которые с улыбками подходим к олигархам, просим у них на хлеб насущный и имеем все свои великолепные премии, начиная с "Большой книги" и кончая премией "Поэт"».
Формально у нас в стране цензуры нет, но фактически это не так. Никогда либеральное издание не опубликует писателя из патриотического лагеря. Если, конечно, речь не идёт о подставных патриотах. Но и в патриотических изданиях встречаются свои весьма жёсткие не творческие стандарты. И если писатель, считающий себя патриотом, под эти стандарты не подпадает, печатать его, скорее всего, тоже не будут. Нечего и говорить, что патриотические издания отнюдь не спешат сближаться с либеральными авторами. При этом деньги и возможности находятся, скорее, у либералов или у православных патриотов. И если писатель не ужасается Россией как таковой и не описывает пути к Богу, то его шансы быть изданным и «раскрученным» проседают ещё ниже. Помимо всего прочего, литературная судьба зависит во многом от нужных знакомств. И будь вы хоть трижды Достоевский, без помощи знакомых никто, скорее всего, не обратит на вас никакого внимания.
Казалось бы, всё просто: ведь есть критики, которые и должны - именно должны - читать, оценивать и публиковать свои оценки. Критики так и делают. Вот только положительно оценивают лишь своих. Чужих, несимпатичных или незнакомых предпочитают не замечать. Есть, правда, и независимые критики, ориентирующиеся в основном на длинные и короткие списки олигархических премий. Но в списки эти, как мы установили выше, имеют возможность попасть писатели из либерального лагеря, не считая подставных патриотов или патриотической массовки. Так что круг снова замкнулся - несколько независимых критиков имеют дело преимущественно с либеральным творчеством.
А что же критики-патриоты? Во-первых, они тоже предпочитают хвалить своих, то есть правильных патриотов, ведь патриоты ещё бывают и неправильные, а таких не то что хвалить, а вообще и замечать незачем. А во-вторых, критики тоже люди. Критикам тоже хочется славы. Поэтому есть смысл петь осанну «раскрученному» писателю, чтобы и на себя обратить внимание.  
Так на что же стоит обращать внимание самим критикам? Да прежде всего на то, что литература не может создаваться любым желающим. Писательский дар заключается в способности овладения языком, в своеобразном слухе, в чувстве слова, в способности видеть невидимое и слышать неслышимое, а после - выражать это в образах, при помощи вымысла, выражать интересно и занимательно. В повседневных делах и событиях, мимо которых ежедневно проходит большинство, не замечая, писатель рассмотрит и драму, и психологизм, и борьбу страстей. А заметив, сумеет интересно рассказать об этом. Какие-нибудь пустяки так много поведают писателю, что он не преминет поделиться рассказом.
Настоящий художник творит свободно, не оглядываясь на моду и вкусы. Настоящий художник всегда стремится к совершенству, помня о том, что мода и поп-вкус способны только опошлять. Уместно будет вспомнить И.А. Ильина: «Художник призван вести; он никого не поведёт, если побежит за толпой». Задача же критика - не хвалить напропалую нужных людей, а помогать художнику не сбиваться с избранного пути, верно понимать изображённое и доносить это понимание до публики, воспитывая вкус.
Правда, применительно к современной жизни это звучит как приглашение станцевать менуэт на дискотеке. Представить модного современного писателя взыскующим совершенства, а критика - прочитывающим тайнопись в премиальных романах - это всё равно, что представить олигархов пекущимися о славе Отечества. Почему так? Наверное, потому что в эпоху стяжания и потребления не осталось области человеческой деятельности, где бы гармония и совершенство играли бы первые скрипки. Литература плавно переходит в сферу предоставления развлекательных услуг, где действуют свои законы. Из имени производителя текста, как из названия, например, модного дома, создается brand - своего рода гарантия качества. То есть качества-то, может,  и нет, но потребителю текста внушат, что это не что иное, как национальный bestseller, большая книга и так далее в том же роде. Ведь литература, и книги - это только товар.
Несколько лет назад в «Литературной Газете» описывался эксперимент: независимым экспертам-филологам предложили оценить анонимные тексты, принадлежавшие на самом деле модным российским писателям. Эффект был, в общем-то, ожидаемым: эксперты в пух и в прах разнесли предложенные их рассмотрению отрывки, заклеймив как убогую, ни на что не годную писанину - не кондиция. Получилось что-то вроде «Контрольной закупки», когда под яркими упаковками да известными марками эксперты вскрывают фальсификат. То есть, как видим, подходы и механизмы одни и те же - товар есть товар. И точно так же как «Контрольная закупка» не влияет на изъятие контрафакта с прилавков, филологическая экспертиза никак не повлияла на репутацию рассмотренных писателей. Как награждали их, так и награждают, как стояли их книги на стеллажах книжных магазинов, так и стоят. А критики как хвалили, так и продолжают хвалить.
Почему всё так происходит - одного исчерпывающего ответа нет. При всём желании не получится обвинить в отечественных литературных бедах злодея Сороса. Может быть, он и давал деньги на книги Л. Улицкой. Но уж точно не Сорос науськивал патриотических критиков нахваливать косноязычную чепуху и плагиат. Но одно можно сказать определённо: всё происходящее с литературой закономерно и отражает происходящее в обществе. Поэтому даже суета озабоченных господдержкой писателей воспринимается не как попытка преодоления системного кризиса или стремление найти подходы к созданию новой конструкции, а как банальная возня по устройству собственных делишек.
И очень бы хотелось, чтобы писательский съезд, помимо организационных вопросов, озаботился также творческим кризисом, неизменным ухудшением качества письма, вырождением литературы и, наконец, умиранием художественного. Впору не поддерживать литераторов, а спасать саму литературу. Ведь обилие создаваемых текстов вовсе не говорит о процветании литературы.
Уже упоминавшийся нами В.В. Вейдле, писал в середине XX века: «Мы становимся лицом к лицу то с человеком без искусства, хотя и способным к нему, хотя и страстно по нём тоскующим, то с искусством без человека: голой игрой всё более отвлечённых, всё более ускользающих от смысла форм». Мы же становимся лицом к лицу с человеком, уже гораздо менее способным к искусству, уже зачастую не отличающим искусство от неискусства и производящим под видом искусства то, что им ни в коей мере не является. Можно продолжать винить во всём Сороса, а можно предположить, что творческая импотенция свидетельствует о старости цивилизации. И литература здесь лишь пример в ряду прочих. Вспомним Л.Н. Гумилёва: «В искусстве идёт снижение стиля, в науке оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция <...> Здесь господствуют, как и в предшествующих стадиях, группы, только принцип отбора иной, негативный. Ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость в мнениях, а беспринципность». Речь о таком периоде, когда цивилизация приходит к своему естественному упадку. То, что мы видим сегодня вокруг себя, включая не только литературу, указывает на потерю пассионарности, на упадок и разложение. Конечно, ничего нельзя утверждать наверняка. Да и не хочется верить в медленное, но неуклонное угасание. Однако пример древних цивилизаций говорит о том, что и Россия, и Запад устали и переживают фазу, названную Гумилёвым  «обскурацией».
Но в этом случае не поможет даже съезд Союза писателей России. А подробно рассмотренное нами положение дел в отечественной литературе - всего лишь симптом общей болезни, исцелить которую уже никому не под силу.
Видимо, сами возмущённые литераторы не понимают, что требование денег звучит, мягко говоря, не тактично. И уж если случится невозможное, и нашему государству взбредёт в голову воссоздать Союз писателей по советскому образцу и взять на кошт всю пишущую братию, следует, исходя из соображений порядочности, отказаться от подобных щедрот. Во всяком случае, в стране, где за чертой бедности живут 13,4% населения, то есть порядка 19 млн. человек, так называемая «господдержка писателей» - уж точно дело не первостепенной важности. Любопытно ещё и то, что сами литераторы не могут чётко сформулировать, чего именно они хотят, как видят государственную поддержку. Но совершенно очевидно, что любая несистемная государственная поддержка литературы для большинства писателей не имеет никакого смысла. Такая поддержка и так существует, ей успешно пользуется ограниченный круг избранных. Те же, кто возмущается, прекрасно об этом знают, а потому создаётся впечатление, что речь идёт не о создании системы, которая работала бы на всё писательское сообщество, а всего лишь о вхождении в этот самый круг. Да и создание системы сегодня невозможно, с одной стороны, и откровенно постыдно, с другой. К писателям же, кто витийствует о народной бедности, проклинает коррумпированную, капиталистическую власть и в то же время взывает к ней на предмет вспомоществования, остаются вопросы.
 Один вопрос уже был однажды озвучен А.М. Горьким, отвечавшим на письмо американских корреспондентов: «А также пора вам решить вопрос: с кем вы, "мастера культуры"? С чернорабочей силой культуры за создание новых форм жизни или вы против этой силы, за сохранение касты безответственных хищников, - касты, которая загнила с головы и продолжает действовать уже только по инерции?» Сегодня впору повторить его слова, обращаясь, правда, к отечественным деятелям и мастерам: так с кем же вы, мастера культуры, работники пера и словаря? С обнищавшим народом, о котором вы так жалостливо пишете в газетах, или всё-таки наедине со своим тщеславием, которое необходимо подпитывать государственными дотациями?
Второй вопрос, не менее важный и злободневный, и, к сожалению, не менее игнорируемый, о том, почему вырождается русская литература, почему ни критиков, ни филологов не заботит такая проблема, как умирание изящной словесности, деградация художественного языка. От критиков доводилось слышать: «нет никакого умирания литературы, деградации художественного слова». Критики уверены, что искусство живо-здорово и помирать не собирается.
И тем не менее, приходится настаивать на диагнозе. И вот почему.
Когда-то искусствовед и писатель В.В. Вейдле сокрушался по поводу умирания искусства из-за отказа художника от вымысла. Ведь «искусство, - писал Вейдле, - не есть дело расчленяющего знания, но целостного прозрения и неделимой веры. Ущерб вымысла означает ослабление этой веры и разрушение одной из вечных основ художественного творчества». Что такое «ущерб вымысла» мы очень хорошо знаем, потому что наша художественная литература - это во многом беллетризованная публицистика. Например, патриотическая проза наводнена воспоминаниями о безмятежном деревенском детстве, о родственниках, разбросанных по просторам бывшего СССР, об обретении веры, о том, как герой был неверующим, а потом стал верующим. И т.д. и т.п. Между тем Вейдле сокрушается из-за умирания искусства как особого способа миропознания. Своё видение мира, его постижение и свои открытия художник заключает в образы, а образы складывает в повествование. Это и есть художественность, это и есть искусство. Когда такой процесс разрушается, искусство перестаёт существовать. Просто так, пусть даже письменно,  рассказать о событиях без вымысла и домысла, без образов и обобщений - это не значит создать художественное произведение. Представим, что два человека увидели на улице одну и ту же сценку и потом рассказали о ней. Но один просто пересказал всё, что видел, а второй наделил каждого участника каким-то смыслом, разглядел в мелочах характеры, добавил ярких деталей, а повествование вывел на обобщающую мысль. Вот это, в самом упрощённом виде, и будет искусство и неискусство, а точнее - художественный рассказ и нехудожественный. И, само собой разумеется, что в создании художественного требуется и вкус, и гармония, и мера. То есть нагородить кое-как чепухи - ещё не значит создать художественное произведение.
Но мы, как и во многом другом, пошли ещё дальше того, что оплакивал Вейдле. Помимо «ущерба вымысла» как способа «целостного прозрения», современную русскую литературу в существенной её части отличает и ущерб средств, при помощи которых она создаётся. Ведь искусство - это ещё и виртуозное владение техникой и материалом. Когда к И.Е. Репину приходил художник и называл себя абстракционистом, Репин просил нарисовать лошадь. Если художник не справлялся, Репин выгонял его, будучи уверен, что такой абстракционизм - от неумения рисовать. Умение рисовать, владение техникой рисунка - это основа изобразительного искусства. Владение словом - основа искусства слова. Если пишущий человек не владеет словом, не имеет так называемого чувства слова, он не может называться писателем. Может ли быть музыкантом человек, не имеющий слуха, или певцом - не обладающий голосом? Но почему же тогда людей, которые не в состоянии овладеть языком до уровня если не виртуозного, то хотя бы не корявого, провозглашают в современной России писателями? Нет никаких сомнений, что при должном подходе и весьма незначительных усилиях со стороны PR-технологов, первой поэтессой, да и художницей, могла бы стать в нашей стране Евгения Васильева. Всем памятны эти, например, строки:
 
За красоту души и чувство красоты
Я благодарна, Боже!
За то, что мне всего дороже!
За то, что я умею целовать
Дыхание гармонии в природе.
Благодарю тебя за всё -
За интуицию, богатую сознаньем,
За голубые янтари
На берегу моих мечтаний.
За запах тмина на полях,
За гениальные картины,
Разосланные по стенам
Моей чарующей квартиры.
За то, что у меня есть друг,
Тот друг, что мне всего дороже,
Тот друг, с которым можно, Боже,
Стихами говорить...
 
Это ничем не хуже, чем творчество многих действительно прославленных и уважаемых ныне писателей. Но так сложилась судьба Евгении Васильевой, что стихи её не окутывали PR-флёром, не утверждали, что «это наше, русское» и заставили-таки публику взглянуть на них незамутнённым оком. И публика рассмеялась. Правда, в то же самое время публика не смеётся, когда ей подсовывают стихи и романы, далёкие от художественности, коряво написанные, но умело «раскрученные».
Возможно, все эти процессы охватили весь мир. Очень может быть, что повсюду литературой называют не то, что ею когда-то было. Не исключено, что это закономерно и неизбежно. Однако нас интересует именно русская литература и наше к ней отношение. А именно: хотим ли мы, чтобы русская литература, как образец виртуозного владения русским языком, как кладезь раскрытых тайн мироздания, как поприще пророческого служения (и в смысле предсказания будущего, и в смысле обличения настоящего), как средство самопознания, превратилась бы в набор пустых, неумных клише, состряпанных языком не то одесского привоза, не то сельского постоялого двора. И если нет, то совершенно очевидно, что пора обратить наконец внимание не на распределение державного кошта и олигархических премий, а на то, во что превращается великая некогда русская литература. Не боясь высокопарности, можно сказать, что стране Пушкина не пристала такая литературная неразборчивость. И не нужно успокаивать себя, что, как сказал один критик, «"умирают" "деграданты", которые к русской литературе не имели никогда никакого отношения». Во-первых, и деграданты имеют отношение к русской литературе, хотя бы потому, что пишут они по-русски, живя в России. А во-вторых, всё вышесказанное относится и к тем, кто пишет о вымирающей деревне, о пьянстве, о драках, о батюшке, который был раньше десантником, о воинах Чеченских кампаний, о церквушках, берёзках и колосках. Всё тот же ущерб вымысла и языка.
Печально, что критики не хотят замечать: современная русская литература похожа на разбитый горшок, склеить который едва ли возможно. Прежде всего, существуют два литературных лагеря - так называемые «либеральный» и «патриотический». «Так называемые», потому что это, скорее, условные, нежели выражающие суть явлений, обозначения. О либеральном лагере очень интересно рассказал, например, поэт Сергей Арутюнов: «Совсем недавно я узнал, что в этих журналах ("Октябрь", "Знамя", "Новый мир" - С.З.) есть очаровательная институция, будто взятая напрокат из мира шоу-бизнеса, - "стоп-листы". Оказывается, у них есть списки людей, которым никогда и ни при каких обстоятельствах в этих журналах не появиться, что бы эти люди ни делали, как бы они ни мыслили, как бы ни сроднялись с либеральной идеологией» («Литературная Россия» №09  17 марта 2017). В списки занесены ненадёжные литераторы, а вот среди надёжных те, кто «никогда не скажет ничего против "генеральной линии"». А «генеральная линия» сводится к тому, что «приватизация была правильной, развалили страну правильно, богатеи богатели правильно, это просто не подлежит обсуждению, никакой национализации не будет, народ, который живёт в нищете, заслужил это, пенсионеры заслужили голодную смерть, не вошедшие в рынок заслужили голодную смерть, те, которые пытаются войти, но не разделяют наших великолепных идеологем, заслужили смерть... А кто же достоин жизни? А вот мы, которые с улыбками подходим к олигархам, просим у них на хлеб насущный и имеем все свои великолепные премии, начиная с "Большой книги" и кончая премией "Поэт"».
Формально у нас в стране цензуры нет, но фактически это не так. Никогда либеральное издание не опубликует писателя из патриотического лагеря. Если, конечно, речь не идёт о подставных патриотах. Но и в патриотических изданиях встречаются свои весьма жёсткие не творческие стандарты. И если писатель, считающий себя патриотом, под эти стандарты не подпадает, печатать его, скорее всего, тоже не будут. Нечего и говорить, что патриотические издания отнюдь не спешат сближаться с либеральными авторами. При этом деньги и возможности находятся, скорее, у либералов или у православных патриотов. И если писатель не ужасается Россией как таковой и не описывает пути к Богу, то его шансы быть изданным и «раскрученным» проседают ещё ниже. Помимо всего прочего, литературная судьба зависит во многом от нужных знакомств. И будь вы хоть трижды Достоевский, без помощи знакомых никто, скорее всего, не обратит на вас никакого внимания.
Казалось бы, всё просто: ведь есть критики, которые и должны - именно должны - читать, оценивать и публиковать свои оценки. Критики так и делают. Вот только положительно оценивают лишь своих. Чужих, несимпатичных или незнакомых предпочитают не замечать. Есть, правда, и независимые критики, ориентирующиеся в основном на длинные и короткие списки олигархических премий. Но в списки эти, как мы установили выше, имеют возможность попасть писатели из либерального лагеря, не считая подставных патриотов или патриотической массовки. Так что круг снова замкнулся - несколько независимых критиков имеют дело преимущественно с либеральным творчеством.
А что же критики-патриоты? Во-первых, они тоже предпочитают хвалить своих, то есть правильных патриотов, ведь патриоты ещё бывают и неправильные, а таких не то что хвалить, а вообще и замечать незачем. А во-вторых, критики тоже люди. Критикам тоже хочется славы. Поэтому есть смысл петь осанну «раскрученному» писателю, чтобы и на себя обратить внимание.  
Так на что же стоит обращать внимание самим критикам? Да прежде всего на то, что литература не может создаваться любым желающим. Писательский дар заключается в способности овладения языком, в своеобразном слухе, в чувстве слова, в способности видеть невидимое и слышать неслышимое, а после - выражать это в образах, при помощи вымысла, выражать интересно и занимательно. В повседневных делах и событиях, мимо которых ежедневно проходит большинство, не замечая, писатель рассмотрит и драму, и психологизм, и борьбу страстей. А заметив, сумеет интересно рассказать об этом. Какие-нибудь пустяки так много поведают писателю, что он не преминет поделиться рассказом.
Настоящий художник творит свободно, не оглядываясь на моду и вкусы. Настоящий художник всегда стремится к совершенству, помня о том, что мода и поп-вкус способны только опошлять. Уместно будет вспомнить И.А. Ильина: «Художник призван вести; он никого не поведёт, если побежит за толпой». Задача же критика - не хвалить напропалую нужных людей, а помогать художнику не сбиваться с избранного пути, верно понимать изображённое и доносить это понимание до публики, воспитывая вкус.
Правда, применительно к современной жизни это звучит как приглашение станцевать менуэт на дискотеке. Представить модного современного писателя взыскующим совершенства, а критика - прочитывающим тайнопись в премиальных романах - это всё равно, что представить олигархов пекущимися о славе Отечества. Почему так? Наверное, потому что в эпоху стяжания и потребления не осталось области человеческой деятельности, где бы гармония и совершенство играли бы первые скрипки. Литература плавно переходит в сферу предоставления развлекательных услуг, где действуют свои законы. Из имени производителя текста, как из названия, например, модного дома, создается brand - своего рода гарантия качества. То есть качества-то, может,  и нет, но потребителю текста внушат, что это не что иное, как национальный bestseller, большая книга и так далее в том же роде. Ведь литература, и книги - это только товар.
Несколько лет назад в «Литературной Газете» описывался эксперимент: независимым экспертам-филологам предложили оценить анонимные тексты, принадлежавшие на самом деле модным российским писателям. Эффект был, в общем-то, ожидаемым: эксперты в пух и в прах разнесли предложенные их рассмотрению отрывки, заклеймив как убогую, ни на что не годную писанину - не кондиция. Получилось что-то вроде «Контрольной закупки», когда под яркими упаковками да известными марками эксперты вскрывают фальсификат. То есть, как видим, подходы и механизмы одни и те же - товар есть товар. И точно так же как «Контрольная закупка» не влияет на изъятие контрафакта с прилавков, филологическая экспертиза никак не повлияла на репутацию рассмотренных писателей. Как награждали их, так и награждают, как стояли их книги на стеллажах книжных магазинов, так и стоят. А критики как хвалили, так и продолжают хвалить.
Почему всё так происходит - одного исчерпывающего ответа нет. При всём желании не получится обвинить в отечественных литературных бедах злодея Сороса. Может быть, он и давал деньги на книги Л. Улицкой. Но уж точно не Сорос науськивал патриотических критиков нахваливать косноязычную чепуху и плагиат. Но одно можно сказать определённо: всё происходящее с литературой закономерно и отражает происходящее в обществе. Поэтому даже суета озабоченных господдержкой писателей воспринимается не как попытка преодоления системного кризиса или стремление найти подходы к созданию новой конструкции, а как банальная возня по устройству собственных делишек.
И очень бы хотелось, чтобы писательский съезд, помимо организационных вопросов, озаботился также творческим кризисом, неизменным ухудшением качества письма, вырождением литературы и, наконец, умиранием художественного. Впору не поддерживать литераторов, а спасать саму литературу. Ведь обилие создаваемых текстов вовсе не говорит о процветании литературы.
Уже упоминавшийся нами В.В. Вейдле, писал в середине XX века: «Мы становимся лицом к лицу то с человеком без искусства, хотя и способным к нему, хотя и страстно по нём тоскующим, то с искусством без человека: голой игрой всё более отвлечённых, всё более ускользающих от смысла форм». Мы же становимся лицом к лицу с человеком, уже гораздо менее способным к искусству, уже зачастую не отличающим искусство от неискусства и производящим под видом искусства то, что им ни в коей мере не является. Можно продолжать винить во всём Сороса, а можно предположить, что творческая импотенция свидетельствует о старости цивилизации. И литература здесь лишь пример в ряду прочих. Вспомним Л.Н. Гумилёва: «В искусстве идёт снижение стиля, в науке оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция <...> Здесь господствуют, как и в предшествующих стадиях, группы, только принцип отбора иной, негативный. Ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость в мнениях, а беспринципность». Речь о таком периоде, когда цивилизация приходит к своему естественному упадку. То, что мы видим сегодня вокруг себя, включая не только литературу, указывает на потерю пассионарности, на упадок и разложение. Конечно, ничего нельзя утверждать наверняка. Да и не хочется верить в медленное, но неуклонное угасание. Однако пример древних цивилизаций говорит о том, что и Россия, и Запад устали и переживают фазу, названную Гумилёвым  «обскурацией».
Но в этом случае не поможет даже съезд Союза писателей России. А подробно рассмотренное нами положение дел в отечественной литературе - всего лишь симптом общей болезни, исцелить которую уже никому не под силу.
           Русская народная линия
                27.04.2017