Виртуальные страсти-мордасти. Сказка

     Сказка – ложь, да в ней – намёк...

     Жила-была серая мышка. Она была совсем серая. И шкурка у неё была серая, и мысли серые, и работа тоже серая. И жизнь у неё была совсем серая и грустная. Раньше у мышки был муж-мышь, но она от него сбежала, разлюбила вдруг она его, потому что он был ещё более серый, чем она. Мышка та была серая, но продвинутая, пользовалась инетом. Работала мышка в серой мышачьей школе, учила серых маленьких мышей. И когда была не на работе, очень их любила.

     Но однажды, в один из тихих серых дней, в  серое сетевое окошко серой мышки кто-то постучался.
     – Тут, тук, серая мышка, можно нарушить ваш серый покой?
     Посмотрела мышка в окошко, глядь – а там что-то чёрное, страшное, с большущими страшными глазами.
     – Вы кто? – пропищала мышка слабым сереньким голоском.
     – Я большой, толстый и красивый жук. Позвольте представиться: поэт и писатель, художник и режиссёр, очень умный и талантливый. Давай дружить.
     – Ой, я же такая серая, незначительная, да и умишко у меня совсем серенький... Зачем я вам? – испуганно пролепетала мышка.
     – Ничего, – важно сказал жук. – Я люблю серых мышей, у меня возникла гениальная идея – просветить всех серых серостей в нашем зверином государстве, показать им настоящее искусство, заразить светом премудрости... Ну а от вас, серостей всяких, – требуется только одно – писать мне о моей гениальности, всячески прославлять, и вообще – просто любить меня – за то, что я есть.
     Мышка была хоть и серая, но добрая, да и жук изъяснялся очень вежливо и красиво.
     "Почему бы и нет?" – подумалось в её серой головке.
     И приняла мышка дружбу жука.

     И настала у серой мышки жизнь совсем серо-страшно-беспокойная. Она увидела, что таких серых мышей, как она, много в друзьях у солидного жука (были, конечно, и не мыши, а и мудрые и маститые совы, смыслящие в искусстве и разных художественных премудростях, но таких было гораздо меньше), – и каждая серая жертва-мышь уже опутана искусными сетями, свитыми умелыми лапками гениального жука. Все серые мыши старались угодить жуку, посылая в качестве комментов разного рода серые афоризмы, и жук благосклонно принимал все скудные мыслишки серых серостей, иногда удостаивал их своим ответом, а иногда даже и лайком, но в основном – любовался своими творениями.

     И наша серая мышка тоже изо всех сил пыталась выбраться из своей серости, как воздух, впитывала все гениальные мысли, которые жук постил на своей странице, и, хотя многое ей было непонятно, ввиду её беспросветной серости, всё же она храбро пыталась даже вставлять в комменты свои серые мыслишки.

     Всё своё свободное время мышка теперь отдавала брожению по страницам жука, угадывая мысли и желания непонятного ей великого ума. А своим умом-то, хоть и беспросветно-сереньким, мышка понимала, что попала в какую-то трясину, болото, из которого надо срочно выбираться. Но не было сил, была какая-то парализация её слабого серого мозга. У мышки-то и так этого серого вещества было совсем мало, а тут все извилины вдруг вообще перестали отвечать на разумные призывы внутреннего серого голоса, который настойчиво твердил, что жук этот – смерть для неустойчивых и слабых извилин серой мышиной головы. И пыталась мышка выбраться, удалялась из друзей жука, но, заходя в очередной раз на свою серую страничку, видела опять в заявках в друзья огромные чёрные глаза чёрного жука. Смирилась мышка, решила просто плыть по своему серому жизненному течению и ждать спасения уже от небесных сил, покровителей всех несчастных серых сущностей.

     И однажды спасение пришло. Небеса сжалились над серой мышкой, решили дать ей шанс продолжать дальше жить своей тихой и спокойной серенькой жизнью.

     А произошло это ввиду того, что жук был страшно талантливый, но из 33 правил словосложения фраз не знал 3 (с гениальными такое часто случается, из-за избытка гениальности и талантливости всякая мелочь мелочная из их голов напрочь выветривается). И надо же было случиться такому, что в своём очередном гениальном посте он допустил одну, совсем незначительную, ошибку, из этих трёх, им хорошо не усвоенных. А мышка обрадовалась: "Ну вот, наконец-то и я, серая серость, могу показать свет своего серого вещества". Написала мышка жуку в комменте: "Так-то и так-то, Ваше высочайшее жучиное величество, Вы в своём гениальном посте чёрточку лишнюю поставили, дефисом эта чёрточка называется". Не знала мышка, что жуки не любят всенародную критику, даже и в таком незначительном случае, как постановка лишней чёрточки.

    И рассердился страшно жук на мышку:
    – Как посмела ты, мышь серая, публично озвучить, что моя чёрточка, дефисом называемая, была лишняя в моём посте? Не соблюдаешь ты, мышь неразумная, правила морального этикета, могла бы об этом в личке мне написать, а теперь всё зверино-сетевое ментальное пространство узнает, что я игнорирую такие важные элементы в слеплении фраз, как дефисы. Прочь с моей дороги, серость ты беспросветная, иди занимайся своими дефисами, нет тебе больше места в моей гениальной жизни.

     И заплакала серая мышка от несправедливых обвинений. Ведь она всей своей серой душой хотела сделать творения гениального жука ещё гениальнее. И пыталась мышка оправдаться, лепетала что-то серо-оправдательное, но жук был непреклонен: заблокирована была наша серая мышка.

     Целых два дня мышка была в серой грусти. Серая боль сдавливала её серое сердечко, от расстройства серого вещества мышке даже душ не хотелось принимать. Глазки её серые потухли, шёрстка её серая поблекла, мысли серые заволокли её жизненное серое небо.

     Но всё, к счастью, и в серой жизни имеет предел. На третий день, проснувшись, мышка подошла к окну, улыбнулась весёлым солнечным лучикам, и вдруг почувствовала, что ей не хочется заглядывать ни в комп, ни в сотовый, а хочется на улицу, к свету и солнышку, но сначала – приготовить что-нибудь вкусненькое своему сыну-мышонку... И решила: в жизни мышки, пусть и серой, – больше нет места жукам – даже жутко талантливым и гениальным.