Капризы апреля

               
                Новелла
             
                Зима выдалась снежной, но снег сошел быстро, будто спешил куда-то. Отдельные его островки сутуло горбились, темнели, может от злости, что не успели уйти с основной массой. А через пару дней на него уже никто не обращал внимания. Все взоры к подснежникам, которые тянулись к солнцу своими голубыми крылышками. Они спешили показать свою красу, пока еще не одет лес, пока много света и не жарко. Их синь заняла все доступные места в этом редком лиственном лесу, ее прерывали лишь темные силуэты деревьев; казалось, будто небо тайком опускалось ночами на землю и макало ее своей синью. К вечеру подснежники сворачивали свои шестикрылые зонтики, и опускали их к земле, а к обеду следующего дня уже наперебой спорили с небом: кто голубее.
                Кое-где пробивались фиолетовые цветки фиалок. Их было немного.  Может от того, что изгнанный из Рая Адам, начал успокаиваться и ронял уже слезинки совсем скупо? Но это по одному из преданий, а реально фиалки совсем затерялись сначала в подснежниках, а затем и в желтизне чистяка весеннего и, особенно в ветренице  лютичной, которой было также много, как и подснежников. Особенно это стало заметно после резкого  похолодания. Три дня шел снег как на Рождество, хотя время спешило к Пасхе. Снежное покрывало вобрало в себя весенние цвета: и синий, и голубой, и фиолетовый, и желтый, и зеленый, как- бы соперничая с радугой. На четвертый день снег растаял после обильного дождя - теперь, очевидно, окончательно - и синева подснежников померкла, зато сиреневого цвета стало заметно больше, но ненадолго, а землю выстлал вновь желтый ковер. Это произошло, наверное, от того, что солнце стало пригревать сильнее и подснежникам  стало жарко, а вот чистяку и ветренице – тепло было по нраву. В листьях чистяка, с абрисом сердечка, до обеда  можно было видеть  хрустальные дождевые капли.  Теперь уже эти первоцветы, а не подснежники, спорили, но уже не с небом, а с солнцем: кто ярче. Да и были они как брызги солнца: круглые маленькие горошки.
             За время смены погоды порывистый ветер обломал на березах, осинах и кленах толстые ветки, а отдельные деревья даже под корень. Я посмотрел на поваленный клен. Его комель представлял туннель длиной до полутора метров, сужающийся к вершине ствола. Лишь три корня, толщиной с руку, поддерживали его жизнь в последние часы. Ветки поверженного клена были обсыпаны кисточками соцветий, уже  подвядшими.
            А  на громадном каштане листочки уже радовались жизни, их не сгубили даже ночные, до пяти  градусов, морозы. Впрочем, на Пасху, как  всегда, было солнечно, хотя и прохладно. Лес  покрылся светлой дымкой, а дня через три темные его скелеты стали менее заметны, хотя одежды на деревьях были еще легки и прозрачны.
           А может это вовсе и не капризы апреля: то подавай ему синь, затем желтизну, словно раскрошенные на мелкие крошки желтки пасхальных яиц… А теперь, наконец, зелень.  Да, свой зеленый каприз апрель выбрал окончательно, чтобы передать его маю и дальше в лето. Вспомнив апрель с самого начала, подумалось: может мы, и любим и апрель, да и все времена года, за их капризы, впрочем, как и людей, тоже с капризами, ничуть не меньше!
                Виктор Попов