Ночь стара, шаман старее...

Ночь стара, шаман старее. Бродит в выжженной степи, где ковыль, качим, лилеи. Тьма клубком в его горсти. Он трясет воловьим бубном, прячет руки в рукавах – чья-то смерть случится утром [были кости – станет прах].
Травы стелятся под ноги, не смолкает птичий грай.
Что с того, что сам убогий?
Держит в страхе целый край. Люд приходит всё с дарами: мясо коз, вино и сыр. Кровь с запястья проливает – и качаются весы. Жизнь и смерть. Что перевесит? Бубны звякают смелей. Поутру приходят вести: снова трупы на селе.
Воздух стыл, полынью пахнет, чередой, пырей-травой. Здесь его боится каждый. Дряхлой белой головой он качает, словно гризли на трухлявом черном пне. Он читает сны и мысли и о каждом знает дне, прожитом и настоящем, том, что будет впереди. Под луной поет и пляшет. Он прожил всю жизнь один – только степь ему невеста, только ветер ему друг – врос корнями в это место. Из камней разложен круг, и никто не спорит с силой [кто пытался, тот не смог – всех заклятьем уносило и сворачивало в рог].
Боги видели, молчали, уступали власть свою.
Песня тихая печальна.
Так лишь мертвые поют.