К К. Глебу

Клочь,
истово избегай самых точных слов,
отыскивая только нежное и слепое -
я будто на правом фланге Багратиона,
в обстреле
солдат, не нашедший кров.
Я, смешённый, задавленный конницей
под высоким Аустерлицким небом -
и был ли, не был ли.
Смерть солдата - для жизни легенды,
и ты – легенда будешь похлеще Феба,
да о тебе строки скопом скопятся.
И мне невдомек, зачем уточнять моменты:
«ты выйдешь с гитарой на сцену и будешь петь»,
когда всё, что описано выше – лишь инструмент твоих действий,
равно как и солдаты собой составляют плеть;
а вот плетью,
ей погоняют вражьих (вон! вон!), изменников,
я же не ворог тебе и всегда буду клятвенно верен,
вот ложусь добровольно под хлыст из своих же нервов,
извиваясь от боли и счастия быть под ним.
Чтобы чувствовать силу твоих предплечий,
через рваную кожу отведывать свет и лекарственный вой,
кой, как будто бесцельно являя предание или предтечу,
исторгается будто не мной,
вопящий и стонущий нимб –
но приходится лишь зализывать взятые эти с усладой побои
и заискивать слов вороным, нагим.
Полотнище из слов, сплетение знаков и смыслов,
синтаксические излишки, их ковкая плоть,
не отмкнут меня пред тобой, ни одну из выслуг,
оказать которые поддано
ныне и присно готов.
А кому-то – и их имен я не ведал –
нужно бросить лишь взгляд на охотку сих ищущих глаз,
на который взошел бы и взгляд ответный
и бессловно, и явно, в сиянии – хризопраз.
Вот и мне бы хотелось так – чистотою тела,
чистотою глаз, страстью дышащих легких изречь тебе
лишь одно – искаженное словом «люблю» на несметны ле;та,
лишь одно – и стоять отныне с тобой наравне.
А все те, чьих имен я ни в раз не ведал,
пусть и скопят легенду вокруг тебя,
где бытуют Дионис, безумье, Вега,
там, где ты со своей японской гитарой – как самурай
и с катаной и с верой
в будущность, в преемниц, зазря в любовь.
Но ты глянь на мою ятовь:
Что же в самом деле? Ты не Дионис, не Феб,
не самурай, никак не Коперник, ты – Глеб.
Как сознаться тебе, этим несовершенным придатком мысли,
этой уродливой речью и неказистым слогом,
если ты – это мальчик-бог,
мальчик – мой страшный вымысел,
то тебе стоит знать: Моя верность и гордость глубоки,
но, не сочти это за обиду и особливо за уступку,
я буду здесь всецело и до крайней твоей черты,
а пока пусть девочка, та, что в берете и с красными губками,
пишет тебе стихи.