1812 Ночь откровений ч 199

Ч199
Ночь  откровений

Ночь откровений угнетала Empereur вознёсшие миры,
Печалью, поглощая , уходящие  невзгоды,
Очистив поле битвы  для большой игры,
Сулившей почести невиданной свободы.

Он выслушал Фавье и провожая честью,
Ушедшую победу и в Испании нужду,
Невольно отразился  чёрной вестью,
На настроении побыть сегодня одному.

Перед встававшими картинами ,былых побед,
Его рукой творимых , золотыми именами,
Не оставляя никому сомнений в счастье лет,
Ушедших ,вслед за Славой Франции ,владеть великими умами.

И возвращаясь в мысли , овладеть столь близкою Москвой,
Достигнув цели, свыше данного великого похода,
Он не владел от возбуждения собой,
И ждал подвоха в роли  русского подхода.

Европе ,доказавшего умение вести туда ,
Где нет ответа , на законные вопросы,
Отставив в сторону ,назревшие дела,
И бросив вызов , не решаясь драться вовсе.

Забыв ,про наступающие в поле холода,
Распутицу , менявшую расклад к зимы порогу,
Рассчитывая видимо ,уйти от кары сентября,
Призвавшей ,отвечать письмом  немедленно и к сроку.

Властителю , идущему решать российскую судьбу,
В долгах , призвавших в смерти ,обретая покаянье,
Принять исход , доставшийся правителю в миру,
Не признававшему его Величие и Званье.

Огонь Души ,горевшей  апогеем личной власти,
Сжигал внутри достоинства других основ,
И укрощая гнев любви истоком ожидания и страсти,
Он воспарял , в восторги  вечности даров.

Признав войну миров ,единственным обетом,
Рубить гордиевы узлы , взяв  волю Рима  на себя,
Владея  силой и заложенным судьбой в душе ответом,
В свободе  духа , утолиться  страшной волей артогня .

Наполеон в палатке ночью. Художник К. Штейбен. 1846 г.

               У французов же не было никаких церемоний, ни религиозных, ни военных — ничего такого, что послужило бы средством возбуждения. Речь императора была роздана и прочитана на другой день, почти перед самой битвой, так что многие корпуса вступили в бой раньше, чем могли познакомиться с ее содержанием. Между тем русские, которых должны были воспламенять различные могущественные молитвы, все-таки призывали еще меч св. Михаила и все небесные силы. Французы же искали эти силы в самих себе, уверенные, что истинная сила находится в человеческом сердце и что там именно скрывается небесная армия!
                Случаю угодно было, чтобы как раз в этот день император получил из Парижа портрет Римского короля, этого ребенка, которого империя встретила, как будущего императора, восторженными изъявлениями радости и надежды  . С момента его рождения Наполеон ежедневно проводил некоторое время возле сына, давая волю самым нежным своим чувствам своего сердца. И вот теперь, когда он снова увидел нежный образ своего сына, среди всех этих грязных приготовлений, в далекой стране, его воинственная душа была глубоко растрогана. Он сам выставил этот портрет перед своей палаткой, потом призвал офицеров и солдат своей Старой гвардии, желая чтобы его старые гренадеры разделили его чувства. Он хотел показать своей военной семье свою частную семью и заставить этот символ надежды засиять перед лицом великой опасности!
               Вечером один из адъютантов Мармона, приехавший с Арапильского поля битвы, прибыл на московское поле битвы  . Это был Шарль Фавье. Император ласково принял адъютанта побежденного генерала. Накануне такой невероятной битвы он чувствовал себя расположенным к снисходительности. Он выслушал все, что рассказывали ему о раздроблении его сил в Испании и многочисленности командующих генералов и согласился со всем, но объяснил свои мотивы, которые было бы лишним излагать здесь.
                Настала ночь, а вместе с ней вернулась и боязнь, чтобы русская армия под покровом темноты не удалилась бы с поля битвы. Эти опасения не давали спать Наполеону. Он постоянно звал к себе, спрашивал, который час и не слыхать ли какого-нибудь шума, и посылал посмотреть, на месте ли еще неприятель. Он до такой степени сомневался, что велел раздать свое воззвание с приказанием прочесть его только на другой день утром и то лишь в случае, если будет битва. Успокоившись на несколько минут, он снова поддавался тревоге. Его пугало обнищание его собственных солдат. В состоянии ли они будут, такие слабые и голодные, выдержать длительное и ужасное столкновение? Ввиду такой опасности он видел в личной гвардии свой единственный ресурс. Она как будто отвечала за обе армии. Он позвал Бессьера, того из своих маршалов, кому больше других доверял командование этим отборным войском. Он хотел знать, не испытывает ли этот избранный резерв недостатка в чем-нибудь? Потом несколько раз снова призывал его к себе и забрасывал вопросами. Он выразил желание, чтобы этим старым солдатам были розданы на три дня бисквиты и рис, взятые в счет запасного провианта из резервных фургонов. Однако он все же боялся, что его не послушаются, и поэтому встал у входа в свою палатку, сам спросил у гвардейских гренадеров, получили ли они продовольствие. Успокоенный их ответами, он вернулся в свою палатку и задремал.
                Но вскоре он снова позвал своего адъютанта. Наполеон сидел, облокотившись головой на руки, и раздумывал о тщете славы. Что такое война? Ремесло варваров, в котором все искусство заключается в том, чтобы быть сильнее в данном месте! Затем Наполеон пожаловался на непостоянство судьбы, которое, по его словам, он уже начинает испытывать! Но к нему опять вернулись более успокоительные мысли. Он вспомнил то, что ему рассказывали про медлительность и нерадивость Кутузова, и удивлялся, что ему не предпочли Беннигсена. Тут он снова подумал о критическом положении, в котором он очутился, и прибавил, что приближается великий день и произойдет страшная битва! Он спрашивал Раппа, верит ли он в его победу?
— Без сомнения, — ответил Рапп, — но только в кровавую!
— Знаю, — возразил Наполеон. — Но ведь у меня 80 тысяч человек и я с 60 тысячами вступлю в Москву. Там присоединятся к нам отсталые и маршевые батальоны, тогда мы будем еще сильнее, чем перед битвой!
По-видимому, в эти расчеты не входили ни кавалерия, ни гвардия, но тут опять им овладело прежнее беспокойство, и он послал посмотреть, что делается у русских. Ему отвечали, что лагерные огни продолжают сиять по-прежнему, а количество подвижных теней, окружающих их, указывает, по-видимому, что тут находится не один арьергард, а целая армия. Присутствие неприятеля на том же месте успокоило императора, и он решил немного отдохнуть.
            Однако переход, сделанный им с армией, утомление предшествующих дней и ночей, бесчисленные заботы и напряженное ожидание истощило его силы. На него подействовало охлаждение атмосферы. Его съедала лихорадка, вызванная чрезмерным возбуждением, сухой кашель и сильное недомогание. Ночью он тщетно старался утолить жгучую жажду, мучавшую его. Эта новая болезнь осложнялась у него припадками старого страдания. Со вчерашнего дня он страдал приступами той ужасной болезни, которая давно уже давала себя чувствовать, а именно — дизурией (затруднением мочеиспускания)  .
Наконец, пробило пять часов. Явился офицер, посланный Неем с извещением, что маршал все еще видит русских и просит разрешения начать атаку. Это известие как будто вернуло императору силы, ослабленные лихорадкой. Он встал, позвал своих и вышел, крича: «Наконец-то мы держим их в руках. Идем вперед, откроем себе двери в Москву!»
 Сегюр Филипп-Поль - Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I

Воспламенившего не раз все эти строки,
Вернув в исходную ,в ученье утомлённые войска,
Не принимая ,в переписанной истории уроки,
Идти вперёд , предчувствуя у них желание броска.

От чувства верности кумирам и наградам,
Вписавшим их в страны победный строй,
Блестяще выступающий парадом,
За всем известной на войне судьбой.