Путь война

«ПУТЬ ВОЙНА»
Или философия Тэцугаку Ками – мастера кендо
услышанная и коротко пересказанная Самсоном, студентом кафедры истории восточных философий отделения востоковедения факультета философии ГАУГН


     Я люблю раннюю осень, когда уже не жарко, но на природе еще не лежит видимая печать увядания. Именно в это время года, мне наконец-то удалось воспользоваться предложением своего друга и сокурсника Кихо и провести целую неделю на родине его предков  в компании Кихо и его гостеприимного деда – Тэцугаку Ками, на лоне островной японской природы.
    Это не был простой обмен студентами или учебная практика. Студентов нашего факультета обыкновенно отправляли  по студенческому обмену в Иран или Индию и такое обучение, возможно, мне еще предстояло на заключительном курсе, тем более что я специализировался на Иране. Странно было также и то, что японский студент обучался в ГАУГН. На самом деле, отец Кихо работал в японском посольстве в Москве и хотел бы в будущем видеть своего сына также в дипломатическом корпусе представляющим Японию в России.
    Учебный процесс уже начался, но Кихо должен был посетить родину по семейным обстоятельствам, а у меня получилось воспользоваться открывшимся окном факультета философии и под этой эгидой, достаточно недорого посетить, пусть и на очень короткий срок, страну восходящего солнца.
    Поселок, в котором я очутился, был расположен в западной части острова Мияке в живописной бухте зажатой между двумя скалами вулканического происхождения с любопытными названиями: Сэкай сан (гора «Света»  или «Светлая») и Васи яма (гора «Орла») и,  являясь перевалочной базой рыбаков, состоял всего лишь из нескольких жилых домов, да пары хозяйственных строений. Для Японии, страдающей от недостатка территории и дороговизны земли, место было удивительно тихим и потому  навивающим что-то романтическое из средневекового эпоса времен власти сегунов.
    Кстати, Кихо происходил из  самурайского рода и если, насколько я знаю, отец его придерживался  современных взглядов, этого нельзя было сказать о  деде – Тэцугаку Ками, помнившего еще вторую мировую.
    Ути (жилище) Тэцугаку состоявшее из трех жилых помещений: спальни деда, спальни для гостей и общей комнаты, служившей гостиной и столовой одновременно, а также веранды и пристроенной кухни. Дом имел значительный по площади внутренний дворик, огороженный со всех сторон комнатами и кухней. Интерьер был спартанским, в доме практически не было мебели, кроме нескольких шкафчиков для одежды, а точнее – ниш с раздвижными дверцами, да большого плетеного сундука,  в котором хранилась всякая всячина, лишь в комнате для гостей находилась стереосистема и телевизор, но использовать данную технику можно было только в том случае, если работала, запущенная прибывшими в поселок рыбаками, небольшая автономная электростанция. Дед Кихо вполне мог бы приобрести себе подобный источник электричества, но предпочитал обходиться средневековым аскетизмом. Спать полагалось на татами. В некоторых местах пол был застелен циновками, сидя на которых мы трапезничали и беседовали, на сколько позволял мой японский,  в общем,  проводили время, когда находились в доме. Подобная простота  жилища объяснялась тем, что семья Ками сразу после войны переехала в Осаку, единственный сын Тэцугаку Ками жил жизнью дипломата, то есть, большую часть времени находился за границей, и вся семья использовала данный дом только как далекую редко посещаемую дачу (в нашем понимании). Сам Тэцугаку, прожив в Осаке более тридцати лет, где преподавал искусство фехтования, только некоторое время назад прекратив преподавание из-за возраста, по стариковской прихоти вернулся в места своего детства, став смотрителем этой части национального парка Фудзи-Хаконэ-Идзу.   Впрочем, назвать его стариком можно было только с большой натяжкой. Держался он подвижно и свободно, у него была крепкая для его лет фигура с не широкими, но прямыми плечами, лицо хоть и морщинистое, но чистое, волосы аккуратно зачесаны назад, а руки: жилистые и сильные. Что касается его физической подготовки, то он мог  выполнить все физические упражнения  на которые только были способны мы, молодые, увлекающиеся спортом студенты.
    Кихо рассказывал мне, что его дед – знаток синтоизма, что, собственно говоря,  и было официальным поводом моего посещения японских островов. Больше всего перед первой встречей со стариком меня волновало его возможное отношение ко мне, как к представителю страны, с которой у Японии нет даже мирного договора и которая, в свое время сама, нарушив мирный договор, объявила войну Японии. Вопрос спорных территорий и прочее. Скажем, мы при встрече с немцами,  так или иначе, но вспоминаем прошедшую войну.  И меня приятно удивило добродушие старика и то, что он не ассоциировал меня с событиями своей прошлой жизни и историей отношений наших стран. Зато, для меня не было неожиданностью, что Тэцугаку Ками превосходно владеет техникой японского меча, и даже преподавал это искусство офицерам японской армии во время войны.
    Дело в том, что я сам увлекаюсь техникой кендо и посещаю с момента моего поступления в ГАУГН секцию фэнсинга при факультете. Не могу, правда, привить подобную любовь к клинку своему приятелю, а ему то уж как раз на роду написано быть самураем, но видимо, на Кихо сильное влияние оказал отец, считающий, что причиной поражения Японии в войне стала приверженность  старым милитаристским традициям. Вообще, с дедом Кихо, как мне показалось, мы нашли общий язык благодаря общности интересов, и  я прекрасно провел неделю, тренируясь и изучая традиционную японскую философию и религию. Я обладал хорошим запасом японского, а легкость общения с дедом достигалась еще и благодаря помощи Кихо,  знающего русский.
    Не стану останавливаться на всех событиях той недели, расскажу лишь о том, что запомнилось ярче всего, а именно: о философии Тэцугаку Ками, выработанной им на базе огромного наследия именуемого у нас Восточной философией. Речь вовсе не о Бусидо, хотя Тэцугаку и принадлежал к сословию самураев, с его жестким вассалитетом и дисциплиной, и не о традициях, получивших свое начало от Лао-Цзы и Вань Шаня. Понятия, которым следовал Тэцугаку Ками – это индивидуальное мировоззрение конкретного человека, выработанное им в результате жизненных испытаний и многолетних занятий кендо. Особое мировоззрение, направленное на выживание человека в любых условиях, или, во всяком случае, стремление к выживанию, сохранив при этом то, что именуется у нас чувством собственного достоинства и самообладания.
    Я не претендую на сенсацию, вряд ли подготовленный читатель найдет в учении Тэцугаку что-то новое, а стало быть, интересное. Я сам, будучи студентом философского факультета и изучая развитие моего предмета, могу уверенно утверждать: в размышлениях старого японца практически нет ничего такого, что, в той или иной форме, не встречается во всевозможных школах Востока, античной Греции, иудаизма, средневековой схоластики и, наконец:  философии времен возрождения, впрочем, как и в более ранних понятиях «обо всем» начиная с эпохи каменного века. Его философия представляла  собой некий суррогат возникший и развившийся в условиях постоянной средневековой борьбы за выживания и имевший единственную цель:  если не победить, то, хотя бы, выжить, сохранив собственное достоинство самурая и личную независимость ронина, что было весьма непросто  в обстановке войн, смут и заговоров, в атмосфере необузданных ничем, кроме еще более необузданных страстей, когда каждому приходилось быть прежде «волком», а уже потом человеком, где нужно было рассчитывать  не столько на закон и защиту общества, сколько на свои собственные силы, что нередко ставило личность в условия одиночества в коллективе. Конечно, в наши дни подобная система взглядов вполне может вызвать законное осуждение как безнравственная, и я вовсе не собираюсь ее отстаивать, равно, как  и осуществлять очередной интерпретированный пересказ, облаченный в литературную форму. Меня интересовало то действие, которое способна оказать данная система мировоззрения на состояние человеческого духа, и та универсальность и применимость ее в условиях наших дней для человека любой национальности и вероисповедания, поскольку «путь  война» Тэцугаку несет в себе идеальную философию выживания, способную трансформироваться под индивидиульность каждого. Не стану утверждать, что система Тэцугаку является базовой для занимающихся любой формой единоборств, этот путь гораздо сложней и многогранней, но заключенный в ней энергетический заряд способен дать большинство качеств необходимых бойцу. Мировоззрение Тэцугаку  исключительно помогает мне в трудную минуту сохранять выдержку и спокойствие. Добавлю, что ее особенность не столько в системе дыхательных и физических упражнений, хотя, безусловно, старый японец всячески культивировал упражнения развивающие тело, сколько во внутренней способности контролировать свои эмоции путем только умственного контроля и хладнокровия. Будучи человеком, вообще-то нервным, за довольно короткий срок я смог воспитать в себе неплохое самообладание и фактически истребить всякий страх перед чем бы то ни было, сохранив, однако нормальное чувство осторожности. Если попытаться весь объем его  философских разглагольствований и практических упражнений выразить несколькими словами, то смысл всего учения может свестись к соломоновскому: «все пройдет», а потому не стоит внимания. Конечно, чтобы добиться  каких либо результатов, необходимо не только прочитать и, даже,  не просто понять, а почувствовать данную философию на себе, ведь, что касается развития таких качеств как: мужество, решительность и вера в собственные силы, то здесь мало поверхностных рассуждений, тут требуется выполнение целого комплекса практических упражнений, непосредственно связанных с реальной опасностью для здоровья и жизни. Об ничтожно малой части, которых я расскажу сейчас, о других – может несколько позже, если это вызовет интерес слушателей, но советовать практически выполнять их кому-либо я не имею никакого морального права, поскольку подобные опыты над собой вполне могут закончиться трагическими последствиями. Хотя, только подобным образом, через преодоление страха и боли, когда опасность реальна, а какая либо страховка отсутствует, можно добиться взлета над собой и стать воином, каким действительно является Тэцугаку Ками или какими были 300 легендарных спартанцев, преградивших путь значительно превосходящему их по численности войску и реально осознающих собственную смерть в конце противостояния.
    Та замечательная встреча оказала на меня значительное влияние, хотя, не являясь глубоким специалистом, я  все же претендую на начальный уровень знаний, позволяющих моему душевному «кувшину» не подставляться под струю любой информации с единственной целью – наполниться чем бы то ни было, а разбирать предложенное ему содержание. Мне бы очень не хотелось утомлять слушателя байкой ни о чем с претензией на философский смысл, ибо подобные произведения и так заполнили полки книжных лавок и страницы журналов. Я, как человек претендующий получить высшее образование и имеющий, как мне кажется, зачатки интеллигентности,  хотелось бы  - джентльменства, прекрасно понимаю, что нет ценностей выше общечеловеческих, и нет действий более правильных, чем нравственные поступки,  согласующиеся с собственной совестью. Однако, не имея возможности удержаться от соблазна душевных исканий, точнее говоря – рысканий, не могу ни поделиться собственным опытом с другими. Ибо, говоря запомнившимися мне словами князя Трубецкого, не помню где вычитанными: человек не может оставаться просто человеком, он должен либо подняться над собой, либо опуститься в бездну. Но что помогает человеку не стоять на месте? Путь! Путь, как система жизненных ценностей, построенная на собственном мировосприятии. Мировоззрение, способное объяснить необходимость всего, что произошло раньше, утвердиться в  настоящем и дать надежду на будущее, а стало быть: указать личности на ее место в обществе и мироздании, причем сделать это место достойным и комфортным. Именно поиск «пути», но отнюдь ни его конечная цель заставил меня изложить то, что удалось услышать и усвоить мне в ходе короткого общения с человеком, чье мужество и сила духа, спокойствие и рассудительность не вызывали никакого сомнения, а житейская философия показалась весьма интересной. Возможно под влиянием не столько философии, сколько личного обаяния  Тэцугаку Ками я, человек затрудняющийся порой связать три слова в единую фразу, беру назад претензию на интеллегентностьи высшее образование, попытаюсь изложить, с горем пополам, основные рассуждения Тэцугаку.
    Повторюсь, подготовленный человек не найдет для себя ничего нового в пересказанной мной системе взглядов, но заключенная в ней энергия и универсальность позволяющая не сгибаясь ни перед чем, преодолевать сложности оставаясь человеком уравновешенным и жизнерадостным, заставляет меня рассказать о философии моего собеседника.  Индивидуальное направление его мыслей, преследовало строго практическую цель – жить через веру в себя, веру в первозданную  красоту силы духа. Безусловно, я не претендую на точность всего пересказанного мной поскольку, как говорил старик: истиной для каждого является именно то, что он за такую считает, другими словами: истина у каждого своя – это то, что считается истиной, а потому, не поиск абсолюта, которого нет согласно его идеям,  заставляет меня пересказывать данные воспоминания, а поиск «пути», способного позволить человеку «подняться над собой» или «опуститься в бездну». Для меня важна здесь не цель, а средства, пробудить к поиску которых я и пытаюсь.
     Нищим  духом посвящается мой пересказ, недостатком которого является  бессвязность и отрывочность изложения. Дело в том, что прошло уже значительное количество времени, а в моменты общения с Тэцугаку я не вел никакого конспекта, поэтому рассказываю о том, что удается вспомнить. Оговорюсь также, что большинство японских терминов  мной изменены на более  распространенные и понятные слушателю с иной филологией, что вносит некоторое искажение в подлинный смысл слов Тэцугаку. Я заведомо решил не употреблять какие либо научные термины и не давать собственных оценок, дабы сделать пересказ максимально приближенным к простому языку нашего общения. Остается добавить что, используя метод Тэцугаку Ками, я возможно уже трансформировал его учение, впитав полученные знания и теперь воспроизводя их по памяти, затрудняюсь судить: что действительно мне удалось услышать от японца, а что является моими собственными домыслами и рассуждениями. Я не ставлю перед собой никаких других задач кроме как просто рассказать о замечательном мастере фехтования на мечах Тэцугаку Ками и о том «пути война»,  который  поверхностно, и сжато в силу мимолетности нашего общения, передал мне это сильный духом и независимый человек. Впрочем, Тэцугаку рассматривал искусство кендо не как оружие, но как упражнение для совершенствования духа. И как бы для меня не был тяжел труд рассказчика, я все же постараюсь справиться со своей задачей.

     Итак, на следующий день после приезда на остров, мы: Тэцугаку Ками и я, узнав об общем пристрастии к фехтованию, вышли во внутренний дворик жилища Тэцугаку, дабы размяться и провести тренировку. Для этой цели мы захватили с собой две специально подготовленные бамбуковые палки, используемые как имитация мечей.
     Не успела начаться тренировка, как японец сразу предложил мне стать в позицию и атаковать.
С предельным вниманием и осторожностью я попытался провести один из своих излюбленных элементов:  обманный косой удар сверху вниз, переходящий из рубящего в колющий прямой с ложным выпадом и одновременным уклоном вправо.
     Абсолютно пренебрегая моими стараниями, Тэцугаку стоял, не шелохнувшись, смотря как бы через меня, и когда  до его груди оставалось не более одного дюйма,  я остановил «меч»  глядя на него.
     Тот в свою очередь посмотрел на меня вопросительно как бы выжидая, что я буду делать дальше.
     – Почему вы не парируете? – спросил я.
    – А разве ты атаковал? – задал он ответный вопрос.
    –А что же я делал?! – ответил я несколько обиженно, опустив бамбук.
     – Я вижу форму, но в ней нет содержания. Цель любой атаки – поразить противника.
     Я понимающе кивнул.
     – Тогда почему ты не нанес удар?
     – Но мне показалось, что вы его не парируете.
       – Так в чем же дело, разве твой удар наносился для того, чтобы быть отбитым? Твоя задача – поразить, так рази, к чему размахивать перед моим лицом палкой!
       – Но это же тренировка - оправдывался я.
     – Так ты проводишь тренировку ради тренировки – что за самоцель? Ни один нормальный человек не будет заниматься, каким либо действием ради самого этого действия. Твоя цель победить, так доводи удар до конца.
     Я провел другой элемент и мой «меч», хотя еще не  совсем уверенно, но все же ударил японца в плече. Удар шел сверху прямехонько в голову и лишь в последний момент Тэцугаку, каким то образом, успел подставить плече, защиты, как таковой, не последовало.
    – Сильней! – закричал он, на мне нет мух, чтобы их сбивать, убей меня!
    Учитывая, что мы были без всякой защиты, все это выглядело несколько диковато.
     Через некоторое время я уже как безумный колотил его со всех сторон.
     Как только он понял, что намерения мои серьезны, что видимо, выдавало свирепое выражение моего лица, Тэцугаку, наконец, стал парировать сыплющиеся удары, но делал это он весьма непривычным, во всяком случае, для меня, образом, дав сразу убедиться в полном своем превосходстве. Обычно я, как любой начинающий фехтовальщик, старался заранее предугадать направление атаки противника, а, раскусив, упредить ее соответствующей защитой, с последующим широким отводом меча противника от себя. Он же позволял моему «мечу» почти коснуться его, но только почти, в последний момент, когда моя атака практически завершалась и я сам, открываясь, уже  ничего не мог сделать, легким движением кисти одной руки, ослабляя при этом хватку второй, он не блокировал жестко, но лишь направлял линию полета моей палки на безопасную для себя траекторию, оставляя за собой прекрасную возможность для контратаки, так как положение его «меча»  практически не менялось: под углом перед собой острием вверх, тогда как мой «клинок» направлялся своим концом куда угодно, но только не на него. Однако он ни разу не воспользовался отличной возможностью нанести ответный удар, а лицо его все это время не выражало никаких эмоций.
     Признаться, я считал себя неплохим фехтовальщиком, но так ни разу не смог дотронуться до него.
     В конце концов, это меня порядком разозлило.
    Увидев, что я теряю выдержку, Тэцугаку прекратил тренировку, сказав, что не следует увлекаться до потери самоконтроля, поскольку меч есть не только у меня, но и в руках противника.
    Я понял: он недоволен моими действиями, что сильно меня раздосадовало, ибо я рассчитывал, конечно, не превзойти его, но, по крайней мере, оказать достойное сопротивление, тогда как японец прекратил тренировку через пятнадцать минут, так и не вступив со мной в поединок. Казалось, он заметил мою неудовлетворенность и то, что гордость моя унижена.
     – Ничего, на первый раз хватит, у нас еще будет время продолжить – сказал он, похлопав меня по плечу: неделя не такой уж малый срок, если взяться за все с умом.
     Я и Кихо провели день в праздном шатании по окрестностям, любуясь дикой тишиной   острова и обманчивым спокойствием вулкана, лишь под вечер мы добрались до ути Тэцугаку. В дальнейшем я вообще исключу подробности, не относящиеся непосредственно к цели моего изложения, хотя, имея такую возможность, я мог бы составить подробный географический очерк о природе островной группы Идзу или, к примеру,  о культуре, традициях и религиозных обычаях местных аборигенов.
     Дед сидел на циновки, постеленной на пороге дома, ожидая нашего прихода, что весьма не характерно для японцев, поскольку порог жилища считается священным и сидеть на нем с открытой дверью  не правильно в суеверном отношении. После ужина Тэцугаку предложил нам небольшое путешествие на вулканический утес, расположенный невдалеке от заброшенного поселка, и хотя мы порядком устали, все же решили прогуляться со стариком.
     Утес представлял собой скалу или гору, вдавшуюся  в океан, и практически лишенную какой бы то ни было растительности. Пока мы шли к месту, Солнце уже скрылось за водной гладью где-то по направлению к островам Омбасе, но полная темнота пока не наступила. Сумерки делали эти места еще более загадочными и непривычными моему славянскому взору. Необъяснимая грусть накатывалась подобно океанской волне, но трудно было найти ей  логическое объяснение. Все было нормально, но на душе не спокойно, присутствовало ощущение некой необъяснимой щемящей потери, как будто что-то важное для меня происходило здесь, но, опоздав к этому событию, я так и не узнаю что же, а, не узнав, не смогу успокоиться. Будто что-то привычное и родное оставлял я в этих местах навсегда. Я шел, опустив голову пытаясь разобраться в охвативших меня чувства. Все молчали. С наступлением темноты кругом стало еще более загадочно, а ожившие тени в свете пробудившихся звезд, заплясали диким хороводом. Мне окончательно стало не по себе. Я был как  исследователь, впервые оказавшийся на далекой враждебной моему существованию планете.
     Старик вывел нас на вершину скалы, где была ровная площадка, на которой оказалось несколько бревен. Тэцугаку молча сел на одно из них, и мы последовали его примеру. Вид был прекрасен. Перед нами в свете далеких звезд расстилалась темная бездна Тихого океана, где-то вдалеке, миль за сто пятьдесят на запад кипела ночная жизнь Осаки, а за нашими спинами находилась еще более темная, чем водная гладь, территория острова.
Старик внимательно  посмотрел на меня, на своего внука и, увидев наше смятение, начал разговор.
     – Я люблю эту скалу, она напоминает мне мечты детства, с нее одинаково хорошо виден восход и заход Солнца, впрочем, она имеет множество других преимуществ, в чем вам еще предстоит убедиться.
     Мы смотрели на старика с непониманием. Взглянув в наши лица  Тэцугаку рассмеялся.
     – О чем ты думал с такой грустью, когда мы поднимались сюда – спросил он меня.
     Я не смог ответить ничего вразумительного и только пожал плечами.
     – Я остался доволен сегодняшней тренировкой – вдруг произнес Тэцугаку: но ты действовал нерешительно. Когда противник и ты стоите лицом друг к другу и мечи ваши обнажены, у тебя нет времени на раздумье, есть лишь время для действия, но и его очень мало.
     Я сослался на то, что привык вначале  делать разминку, отрабатывать приемы, прорабатывать отдельные элементы, как бы медленно «вкручиваясь» в тренировку, а затем уже проводить спарринг.
     – Вкручивайся и прорабатывай сколько угодно в гордом одиночестве, но когда противник наставил на тебя меч, внезапно или по договору, твое дело немедленно атаковать. Одна атака – одна победа. Не существует просто тренировочных поединков, каждый – это борьба, не бывает главных и второстепенных поединков, любой может оказаться для тебя последним. Будь внимателен  к мелочам до педантичности, из них складываются поступки и  вся жизнь.
     На другой день я проснулся оттого, что Тэцугаку тряс меня за плечо.
     – Вставай, ты и так опоздал к восходу, тогда как утренние и вечерние сумерки – лучшее время для тренировок, да,  разбуди этого бездельника – указал он на мирно дремавшего Кихо:  можешь использовать для этой цели палку.
     Наконец мы вышли во дворик. Тэцугаку сразу стал в позицию и, следуя его наставлениям, я начал атаку. Хотя действия мои были такими же безрезультатными, как и вчера, вел я их с достойным осла упрямством. В конце концов, я начал уставать и атаки мои приобрели еще более прямолинейный характер. Он сделал знак остановиться.
     – У тебя не поставлено дыхание. Ты не контролируешь его фазы и делаешь вдох и выдох беспорядочно и не полностью. Выдох должен быть коротким и полным, ты должен почувствовать, как мышцы живота выталкивают воздух из легких. Вдох также осуществляется животом. А самое главное: и то и другое должно быть абсолютно незаметным для противника. Теперь – сказал Тэцугаку: атаковать буду я.
     Мне очень не хотелось «упасть лицом в грязь» при первой же атаке. Я отошел от него на несколько шагов и постарался предельно сконцентрироваться, ожидая какого ни будь «супер-финта», из тех, что окружают сверхъестественным ореолом мифических мастеров. Но, против моего ожидания, он не выкинул ничего такого, а стал пробовать на мне хрестоматийные элементы атаки, причем  явно не в полную скорость. Я, как мне показалось, довольно успешно парировал их, правда, его «меч» всегда оказывался в положении для повторной атаки несколько раньше, чем мой в положение для защиты. В конце концов, я понял, в чем дело: его «меч» постоянно вращался вокруг моего, не теряя контакта и предугадывая все мои движения. Стоило мне подумать о том, чтобы  вести свою палку вперед, его имитатор отводился назад, но тут же без остановки, в отличие от моего, скользя, обрушивал очередную атаку. Его действия представляли одну непрерывную цепь. В движении он стал объяснять мне свои требования
     – Вчера я смотрел, как ты атакуешь, сегодня – как защищаешься, я доволен твоей базовой техникой, однако все твои движения имеют широкую амплитуду. Большим размахом хорошо перерубать связку бамбуковых прутьев укрепленных на палке, но размахивать мечом, находясь перед противником – небезопасное занятие. Ты слишком увлекаешься и у тебя все очень конкретно: или оборона или нападение, но и в том и в другом случае ты открыт, поскольку «меч» твой гуляет вдали от тебя. Старайся, чтобы в любом элементе он находился строго между тобой и противником, не выходя за силуэт твоего тела, меч должен всегда разделять вас. К чему широкий размах там, где может быть достаточно одного правильного прикосновения. Ты должен научиться, быстро изменять в любой момент траекторию, и не парируй до предельного отвода руки, делай это коротко, в скользь, с моментальной атакой. Если ты только защищаешься, ты даешь противнику возможность повторной атаки. Действуй так, чтобы, еще не успев начать своей атаки, он был вынужден уже парировать  твою. И не делай пустых движений, ты тратишь энергию и сбиваешь дыхание. Все равно, только один удар решает исход поединка, все остальные – лишние.
     В тот же день, ближе к вечеру мы еще раз вышли на тренировку. Тэцугаку сказал, что мы не будем отрабатывать какие либо элементы, а проведем настоящий поединок. Мы стали в позицию. Я ожидал, что он сразу будет атаковать, но Тэцугаку стоял неподвижно, его словно окаменевшее лицо ничего не выражало. Несколько осмелев, я попытался провести атаку и нанес японцу косой удар снизу вверх. Мой имитационный меч, с  силой, чуть не вырвавшей его из рук, взлетел вверх, совершенно не коснувшись японца, тогда как имитатор Тэцугаку довольно чувствительно ткнул меня в горло чуть ниже кадыка.
     – Никогда не старайся изменить направление атаки противника – прокомментировал старик свои действия: пусть его меч идет по выбранной им траектории, главное – чтобы тебя там не оказалось, наоборот, «помоги» ему, пускай клинок соперника пройдёт все возможное расстояние, тогда как твоему будет достаточно лишь слегка продвинуться для контратаки. Но что это? – воскликнул он  явно наигранно.
     Я с недоумением посмотрел ему в глаза.
     – Что ты принес – и он с театральной злостью указал на бамбуковые мечи в наших руках, как будто это я, а не он был ответственен за инвентарь. Разве я показываю тебе технику удочки? Жди меня здесь – и Тэцугаку, сгребая имитаторы в охапку, направился в дом. Он вышел через несколько минут, неся два прекрасных катана без ножен тонкой работы с широкими и тонким темно-синими клинками, на которых отчетливо проступала волнистая линия закалки. Не буду утверждать, что это были оригиналы работы Мурамаса, как утверждал старик, возможно, это были произведения  учеников знаменитого и опального средневекового мастера, но катана были прекрасны. Тут только я начал понимать все коварство планов японца.
     – Неужели вы собираетесь - произнес я: устроить поединок на настоящих мечах, одно прикосновение которых может искалечить человека на всю жизнь?
     – А ты считаешь  можно изучать кендо на деревяшках? У воина есть только два пути: либо ты самурай, либо женщина. Если хочешь стать воином – будь им, или оставайся тем, кем являешься.
     Не зная как отвертеться, и всячески стараясь затянуть время, я попросил Тэцугаку рассказать что такое «быть воином», рассчитывая отвлечь сумасбродного старика на поучительные разглагольствования, но тот был неумолим. Он дал мне меч и стал в позицию. Я достаточно оскорбился его последней репликой и потому не мог ни принять вызов, дабы не усугублять и без того, как я понял, не высокое обо мне мнение. В глубине души я надеялся, что это всего лишь шутка, проверка меня на «вшивость», и, в конце концов, Тэцугаку не станет проводить поединок. Ведь не ставит же он своей целью убить меня, а в подобном исходе боя я не сомневался.
Он не смотрел мне в лицо и тем более в глаза, взгляд его полный внимания был направлен куда-то сквозь мою грудь, во всем положении его тела чувствовалась предельная концентрация. Даже с расстояния  нескольких футов я отчетливо видел насколько отточено лезвие клинка Тэцугаку. Возможно, мой меч был не менее острым, но, почему-то в данный момент этот факт не имел для меня никакого значения.
     Внезапно, не поднимая остекленевших глаз, японец скорчил гримасу, выражающую состояние предельной свирепости. До сей поры, я ни разу не видел, чтобы лицо Тэцугаку наполнялось такой неукротимой злобой, будто это не лицо живого человека, а устрашающая маска самурая. Я приготовился к удару и теперь уж испугался по настоящему. Меч сразу как-то потяжелел и не поднимался для боя. За долю секунды я превратился в сжатый комок нервов. Но вместо удара Тэцугаку опустил меч и сказал, что тренировка закончена. Мы пошли в дом и все оставшееся до темноты время молчали. Лишь под вечер старик предложил прогуляться на скалу. Когда мы уселись на ее вершине, он спросил: не случался ли со мной  хоть раз в жизни какой либо случай, требующий значительного морального и физического напряжения, связанного с реальной угрозой или опасностью.
       Моя жизнь текла спокойно и умеренно. Вспомнить что-то подобное было весьма затруднительно. Хотя у меня с детства тяга к романтическим приключениям но, слава Богу, подобные приключения всегда обходили меня стороной. Я был средне статистическим обывателем, жизнь которого не попадает в заголовок тапа: «герой среди нас». Я не попадал в авиакатастрофы, не становился заложником, не переворачивался на скоростных шоссе, так, парочка незначительных городских аварий, да несколько прыжков с парашютом – это не в счет. Разве что несколько месяцев назад со мной произошла неприятная история, именно ее, поскольку ничего другого на ум не приходило, я и рассказал Тэцугаку. Как-то я проводил выходные на берегу Черного моря  на диком пляже в  районе поселка Рыбачье. Был жаркий день, кажется первое июля, во второй его половине, окончательно разморившись на пляже, я решил немного поплавать на матрасе. Зайдя покалено в воду, я взгромоздился на матрас и, значительно отплыв от берега, перевернулся на спину, уставившись сквозь темные солнцезащитные очки в абсолютно чистое небо. Стоило бы предварительно выкупаться,  чтобы остыть и взбодриться, но черт попутал меня расслабиться и закрыть глаза. Сам не заметив того, я задремал, не известно, сколько времени это продолжалось, только когда я проснулся, то к великому своему страху обнаружил, что нахожусь, как говориться, в открытом море. В первую секунду я, конечно, не испугался, но, когда смог по настоящему оценить ситуацию, то сразу запаниковал.  Я понимал, что нахожусь, нигде ни будь на необъятных просторах Тихого или Атлантического океана, а  в родном Черном море и вряд ли меня отнесло на значительное расстояние, однако день уже клонился к вечеру,  и я понимал, что если до темноты не увижу берег, то положение мое значительно ухудшиться. На пляже я был один, и вряд ли меня кто-либо быстро спохватится. Дрейфовать ночью на ненадежном матрасе, который может сдуваться или даже лопнуть в любую минуту не самое приятное занятие, тем более, я заметил, что ветер, которого в начале моего злополучного приключения не было вообще, не только появился, но и стал усиливаться, а как следствие этого: штиль сменился некоторым волнением, вполне способным перейти в шторм. Мысль о столь нелепом конце пробудила во мне кипучую деятельность. Я начал  усиленно грести и тут же спохватился – в какую сторону? Вначале я решил: коль меня отнесло от берега, а возможно сносит и в настоящий момент, естественно предположить, что земля в противоположном направлении, следовательно, необходимо определить снос и грести против течения, но это оказалось невыполнимой задачей. В отсутствии, какого либо ориентира определить дрейф было невозможно. И тут я понял, до какого шокового состояния может довести человека экстренная ситуация, от  осознания собственной глупости мне хотелось разорвать себя на части. Солнце, конечно Солнце, что еще могло более определенно подсказать в какой стороне берег. Как я не догадался сразу об такой элементарщине, просто верх идиотизма и глупости. В настоящий момент Солнце находилось от меня справа, его диск уже наполовину скрылся за горизонтом. Коль запад от меня справа, следовательно, берег за спиной. Я возблагодарил бога, что очнулся до того момента, как солнце окончательно скрылось. В противном случае мне бы до рассвета   не догадаться в какую сторону плыть, поскольку я абсолютно не ориентировался в звездах. Ночью на хилом матрасике посреди черной бездны…
     Сильно хотелось пить. Я спрыгнул с матраса и начал, держась за него,  усиленно грести ногами в сторону, где должен был находиться берег. Солнце исчезло, и темнота стала надвигаться с быстротой скоростного катера, огни берега все не появлялись. Отчаяние вновь овладело мной. Я греб как безумный и, в конце концов, полностью выбился из сил. Наступила ночь. Я лежал на матрасе, уцепившись за него мертвой хваткой, поскольку боялся перевернуться из-за усилившихся волн. Отдохнув, я прыгнул в воду и вновь начал грести. Не знаю, сколько еще продолжались мои мучения, но вот впереди себя несколько левее, я увидел яркий свет, который появился, исчез и вновь появился, он появлялся и исчезал через равные промежутки времени, и я понял,  что это маяк Рыбачьего. Я поплыл прямо на него, появились другие огни на берегу,  через несколько часов  я уставший и обезвоженный  буквально выполз на берег.
Этот, пожалуй, более курьезный, нежели трагический случай я и рассказал Тэцугаку.
     – У тебя появилось желание выжить и стремление к борьбе только потому,  что тебе стало страшно, и ты думал о гибели. Ситуация угрожала твоей жизни, но на самом деле человек постоянно сталкивается с необходимостью подобной борьбы и не важно: открытая угроза или завуалированная. Почему большинство неподготовленных людей теряются, когда попадают в стрессовые ситуации – потому что они не в состоянии контролировать свои эмоции и страхи в непривычной окружающей обстановке. Тогда как каждая минута нашей жизни, как бы мы ее не проводили – это минута борьбы за  себя. И только человек подготовленный, вдобавок ведущий себя всегда естественно, но сдержано, способен контролировать любую ситуацию, и не важно: плывет он на матрасе, ведет поединок или лежит дома перед телевизором в момент начала землетрясения. Контролирующий ситуацию  человек, переходя улицу, о чем бы он не думал и чем бы не был отвлечен, никогда не попадет под машину, он механически посмотрит по сторонам и оценит ситуацию. Там на матрасе ты испытал страх и понял, что бездействие было для тебя очевидной гибелью, тогда как активность могла спасти. Но страх от бездействия – есть страх пассивности, поскольку он требует действия и это первый вид страха. Следовать ему легко, но это только половина задачи, иногда требуется как раз обратное – преодолеть данный страх и не бежать от опасности, а  идти ей на встречу – это мужество сенси (воина).
     Тэцугаку посмотрел в сторону океана на темнеющий горизонт и, подержав поднятый вверх палец, как бы, между прочим, отметил: завтра будет хороший ветер. Нам показалось, что он был рад этому.
    Утром, поднявшись и выйдя на улицу, я действительно обнаружил довольно крепкий ветер, дующий с океана.
Тэцугаку сказал, что сегодняшнюю тренировку мы проведем на побережье, но вместо мечей взял туда крепкую и довольно толстую веревку метров пятьдесят длиной. Я очень удивился такому чудачеству, на что японец хитро усмехнулся и загадочно произнес: мы кажется, вчера говорили о страхе от бездействия, я хочу посмотреть, как ты активен в спасении собственной жизни. Для того чтобы преодолеть страх нужно сперва научиться  ему следовать, и делать это надо легко и естественно, не сомневаясь: «прав я или нет» - просто действовать во имя собственного спасения, как делает это газель, спасаясь от хищника. Я не понял смысла всех его слов, но почувствовал, что они не означают что-либо хорошее для меня.
    Тэцугаку привел нас на берег уютной бухты, над которой возвышалась уже известная мне скала. Еще на подходе я видел, как бушевал океан: на открытом пространстве волны доходили до десяти - пятнадцати метров, но в бухте волнение значительно уменьшилось.
    Тэцугаку остановился на небольшом выступе, образованном основанием утеса, куда не доходили даже самые сильные волны, лишь их брызги периодически обдавали нас соленой прохладой. Мы стояли как бы на естественном трамплине, под нами бурлил океан, до естественного уровня воды было метров девять,  а за нашими спинами высилась скала. Если бы вдруг пошла большая волна, такая как в открытом океане, нас  бы неминуемо вначале ударило о стену утеса, а  затем смыло в воду, так узка была полоска земли под ногами и так неустойчиво на ней наше положение.
    Один конец веревки Тэцугаку привязал к торчавшему над самой водой большому камню, а другой отдал мне, приказав обмотаться. Я решил, было спорить, но он так сердито и уничтожающе посмотрел на меня, что я послушался его указанию. Я обмотал веревку вокруг пояса. Он подошел ко мне и тщательно затянул узлы. Затем старик велел мне стать на край скалы, на тот самый камень, к которому был привязан противоположный конец каната и стал как будто что-то высчитывать, смотря на волны. В определенный момент он сказал мне прыгнуть в воду «солдатиком», но я не решился. Надо быть круглым идиотом, чтобы в девятибалльный шторм прыгать в море даже  на веревке,  где массы воды  будут бить и рвать меня как тряпку.
  Тэцугаку разозлившись, закричал, превозмогая сильный шум прибоя, что это единственный мой выход и если я не смогу прыгнуть сам, то он столкнет меня со скалы. Позиция моя была довольно неустойчива, достаточно было легкого толчка. Я стал ссылаться на то, что внизу могут быть подводные скалы, но Тэцугаку резко прервал меня: дно здесь достигает двадцати футов глубины и тщательно вымерено ныряльщиками.
    – Но в чем заключается моя задача?
    – Прыгни ногами  вниз по моей команде и отплыви как можно дальше от берега, жди, когда пройдет самая сильная волна, за ней будет наиболее низкая, вот на нее ты должен лечь и плыть к берегу, как бы подтягиваясь на канате. После того как веревка будет  нами выбрана и натянута в вертикальном положении, ты должен успеть подняться на безопасную высоту. Скала под выступом, на котором мы стоим, в том самом месте, где утес уходит под воду, образует небольшую впадину, поэтому у тебя, молодого и сильного, вполне хватит сил, чтобы сопротивляться слабой волне, но стоит замешкаться,  дождаться более сильной, не успев подняться наверх,  и волна шваркнет тебя о скалы.
    Сам бы я никогда не прыгнул в воду  и не стал проделывать подобное упражнение, но сейчас все пути к отступлению были отрезаны и чувство мужского достоинства задето. Мне казалось, что Тэцугаку считает меня законченным трусом, ни одной девушки в мире я не хотел так  доказать обратное как этому  ехидному старому японцу. Я опустил голову вниз и стал готовиться к прыжку бесконтрольно любуясь мощью резвившихся подо мной волн, брызги которых доставали меня даже на высоте десяти метров. Тэцугаку стоял сзади, положив руку на мою спину. Все это поразительно напоминало прыжок с парашютом: та же обстановка, похожие ощущения, только вместо потока – брызги и ветер, вместо обреза двери – мокрый край скалы, внизу – бездна, а за спиной – Тэцугаку в роли выпускающего, и те же чувства уже не страха, а возбуждения – выброс адреналина от неизбежной и осознанной  опасности. Времени на размышления нет, нужно действовать  и ты делаешь шаг…
    Я с головой погрузился в воду и тут же, помня совет Тэцугаку, немедленно отплыл от берега на всю длину веревки. Являясь неплохим пловцом, я все же страшился плыть спиной к океану, волны были высокими и мощными, стоило мне только повернуться к утесу, как очередная движущаяся масса воды накрывала меня. Я посмотрел на старика, тот сделал мне знак рукой, скорее всего означавший: не волнуйся, освойся не спеша.
    Первоначально мне было довольно сложно ориентироваться, казалось: вот прошла самая сильная волна, но за ней была еще более мощная и свирепая. Вспомнив пресловутый девятый вал, я стал считать и понял: действительно волны возрастали до девятой, последняя была самой сильной, а затем следовала наименьшая, но случались и некоторые отклонения, так я насчитывал возрастание до десятой и даже до одиннадцатой волны. Тэцугаку увидел мою нерешительность и дал знать, что будет руководить моими действиями.
    Я повернулся к нему, и огромная волна полностью накрыла меня. Вынырнув, я увидел, что японец машет рукой. Я поплыл к берегу,  а японцы стали вытягивать слабину веревки. Оказавшись почти под скалой, я схватил канат обеими руками и, подтягиваясь на нем, ринулся к скале, меня нагнала очередная волна, но она оказалась слабее предыдущей. Со следующей волной я оказался под самым утесом, с которого смотрел на меня Тэцугаку. Он показывал, что нужно немедленно подниматься и действительно: волны усиливались. Одной из них меня отнесло под скалу, хорошо, что в этом месте образовалась выбитая прибоем впадина вроде небольшой пещеры, иначе я бы сильно ударился, а так, натянувшаяся веревка приостановила мое неконтролируемое движение, когда до камней оставалось всего метра три. Я полез наверх. Вначале, пока вода поддерживала меня, это было не очень сложно. Труднее стало, когда я уже наполовину выбрался из нее, мокрые руки скользили по веревке. Я подтягивался и смотрел на надвигающиеся валы, сейчас еще высокая волна вполне достала бы мне своим гребнем до подбородка. Я влез еще выше, и в этот момент прошла самая мощная волна, она практически накрыла меня с головой, но мне удалось удержаться, вцепившись в веревку пальцами рук и обхватив ее ступнями – лишь качнуло как на качелях.
    Тэцугаку сделал знак все повторить.
    Мне очень не хотелось опять лезть в океан, но я все же послушал его и отплыл, на сколько позволяла веревка, воспользовавшись ослабевшей волной, а затем повторил все самостоятельно. После чего, уже не смотря на японца, снова  поплыл от берега, где, миновав максимальный вал, лег на волну и, выбрав веревку, вернулся под скалу. Став карабкаться наверх, я почувствовал, что силы мои иссякли. Постоянная борьба с волнами и два предыдущих лазания по канату измотали меня. Мокрые руки и мокрая веревка создавали скольжение и упражнение, выполняемое в подобных условиях, требовало тройных усилий. Я лез, видя как усиленно жестикулирует Тэцугаку, но свободная петля веревки, болтающаяся подо мной по воле волн, создавала  дополнительный  вес и била по ногам. Я почти забрался на спасительную высоту, но руки скользили, и я съехал по пояс в воду. Пришлось все начинать заново. Я попытался плотнее сжать веревку, меня отнесло под скалу, Тэцугаку не было видно. Я  отплыл так чтобы видеть его лицо, это было весьма не просто. Я  увидел, как огромная масса воды надвигается на меня. Волна находилась всего метрах в девяти, все, что я успел сделать,  это молниеносно обмотать свободную часть веревки одним витком вокруг туловища, вцепившись в нее, как мне показалось, даже зубами. Ужасный гребень возвышался над моей головой с величием двухэтажного дома. В ту же секунду огромная темно-зеленая масса закрыла от меня все остальное. Удар был такой силы, что я почти потерял сознание – глаза застлала черная пелена, но я все же не выпустил натянутую струной веревку. Меня спасла именно величина волны, верх ее разбился о скалу надо мной, и хотя в углублении удар был достаточно мощным, завихрение в нижней части волны вначале подбросило меня вверх под скалу, благо там был запас пустого пространства, а затем, натянув веревку, кинуло вниз. Вода, стремительно заполнившая все свободное пространство пещеры, так же стремительно схлынула. Вдоволь наглотавшись  воды, я пришел в себя в тот момент, когда внук и дед тащили меня наверх. Оказавшись на скале и откашлявшись, я дожидался если не похвалы, то, по крайней мере, сострадания. Но первыми славами японца были: сегодня нашлось, кому тебя вытащить, а завтра некому будет дернуть за веревочку. Воин всегда должен рассчитывать только на себя или он труп.
    Я был готов сказать ему что ни будь грубое, но сил не оказалось даже на это. Я промолчал, усевшись на скалы. Мышцы рук болели.
    Тэцугаку подошел ко мне и развязал мою веревку. Я не помогал и не сопротивлялся, признаюсь: тогда мне было ровным счетом на все наплевать.
    Тэцугаку понял, что я обиделся, он посмотрел на меня с отеческой заботой, однако в его взгляде явно проскакивала ирония, ничего не сказав, он, отошел в сторону и подозвал к себе Кихо.
    Я не слышал о чем они говорили, но мне показалось: дед ставил меня в пример, я наблюдал за их разговором без особого интереса, хотя и почувствовал прилив гордости.
    Кихо был типичным  американизированным японцем – своеобразным штампом из кинокомедии: маленького роста, щуплый, если я и говорил что он занимался спортом и был способен выполнить определенные гимнастические упражнения, то только потому, что брал легкостью и  гибкостью, но не силой мускулов. Он терпеть не мог  боевые искусства, оружие и всякое насилие вообще, был до комичности застенчив с девушками, что не редко ставило меня в неловкое положение в совместных приключениях  студенческой жизни. Он  часто исполнял роль моего прицепного хвоста и нередко мешал своим нелепым поведением. Зато он был отличным фотографом и хорошо разбирался во всякого рода электроники.
  Когда Тэцугаку вновь подошел ко мне, я спросил о цели проделанного упражнения.
    – Ну, во-первых – сказал он, дружелюбно посмеиваясь, это укрепление мускулатуры и кистей рук, а еще, ревущая волна – отличный стимул в преодолении лени, во-вторых – упражнение развивает ловкость, расчетливость в оценке дистанции и умение принимать ответственное решение не шарахаясь. Ну и самое главное – я хотел показать тебе, что такое страх, требующий действия.
    Я попросил рассказать Тэцугаку какие еще «упражнения» могут ожидать меня, но он прервал разговор, сказав: на сегодня хватит и стал связывать веревку таким образом, что из нее получилось некое подобие лестницы. Когда работа была  готова, один конец ее он привязал  к скале, там же где привязывал перед этим, а другой опустил в воду, так что он свободно болтался из стороны, в сторону имея запас в несколько футов. Закончив все, Тэцугаку приказал Кихо спускаться вниз.
    Зная своего  товарища, я ожидал схожей с моей реакции, но  к  большому моему удивлению Кихо безропотно прыгнул в воду. И все же мне удалось заметить ужас в его глазах, пропорциональный силе бушующего океана. Слава богу, плавание в университете было поставлено на высоте. Я наблюдал за барахтаньем друга, его задача мало отличалась от той, что была поставлена передо мной: отплыть от берега, где высота и мощь волн не представляла серьезной опасности и там, дождавшись «тихой» волны, используя ее как подушку, глиссировать к лестнице, забраться наверх и ожидать прохода «девятого вала». Упражнение требовало меньших физических усилий, поскольку лезть по веревке гораздо труднее, чем забраться по лестнице, но и опасней – спасательного пояса не было.
       Меня охватил азарт, а руки уже достаточно отдохнули, я сиганул в воду и присоединился к Кихо. Наше совместное купание прошло без происшествий.
       Мы вышли на тренировку лишь в шесть часов вечера. Тэцугаку взял с собой как два деревянных, так и два боевых меча, принеся их без ножен. Сегодня, вопреки своим предыдущим наставлениям, он начал не с поединка,  а с разбора техники, показывая  различные варианты парирования и контратак, стараясь нацелить меня на возможные ошибки противника. Я пытался, как можно точнее следовать всем его советам и надо отметить, не смотря на его подавляющее превосходство, в этот раз я открывался значительно реже, а бамбуковый меч мой не гулял на всю длину рук, а находился  в области возможных атак японца. Занимаясь, я изредка косился на лежащие в стороне на циновке боевые клинки, ожидая их выхода на сцену. Какую роль отвел им японец? Наконец, примерно после часа тренировки, Тэцугаку отдал имитаторы Кихо, приказав взять боевые мечи. Мы стали в позицию.
    Стемнело. В таких условиях подобные игры становились еще более опасными. Тэцугаку заметил мое волнение.
    – Почему чувствуя себя спокойно при виде бамбуковой палки, ты так нервничаешь перед боевым клинком? Я могу нанести тебе  деревяшкой вред не меньший чем сталью. Однако ты ее не боишься.
    Я ответил, что еще слишком молод, чтобы гибнуть, пусть даже от руки такого мастера. Но шутка моя не сработала, японец не отступал.
    – А почему должен погибнуть именно ты, разве ты вооружен хуже меня? Неужели в твоих глазах собственная жизнь выглядит таким уж бесценным кладом? Ты же знаешь сказку о льве с сердцем зайца. Побеждает тот, кто не трусит. Никогда не жалуйся на то, что твой противник подготовлен лучше, жизнь не делает скидок слабому. Когда идешь в бой думай только о победе. В поединке думай о борьбе, а не о ее результатах. Выжить – еще не значить победить, но победить – значит выжить. Если начинаешь какое дело, твоя цель только победа, иначе, зачем начинать что-то вообще. Страх и неуверенность -  это  проигрыш еще до битвы. Делай все возможное, а там судьба рассудит.
     Тэцугаку нанес мне удар сверху. Я парировал его классической «подставкой». Звонкий металлический  стук напомнил мне об опасности. Механически пошла моя контратака. Тэцугаку отбил удар. Я атаковал еще раз, он выполнил уход назад и нанес мне колющий удар в грудь. Я ушел влево и вывел его клинок во внешнюю сторону, мне представилась великолепная возможность нанести  короткий укол в переносицу, что я и сделал, но меч японца оказался в том самом месте на мгновение раньше моего и парировал удар. Наш поединок продолжался около трех минут. Тэцугаку практически не атаковал, а если и делал это, то движения его были строго размеренными. Я понял, он давал мне возможность почувствовать себя уверенным. Японец парировал мои атаки, лишь намечая ответные удары. Я снизил темп, почувствовав, что мои силы после утреннего испытания еще не достаточно восстановились. Тэцугаку дал команду атаковать его активней.  Ответом на мои жалобы было лаконичное: усталость для война означает - смерть! Ты, кажется в этом сегодня убедился!?
    Однако он отложил меч в сторону. Я думал, что тренировка окончена, но Тэцугаку велел Кихо принести из дома сверток воловьей кожи, а меня попросил стать спиной к стене кухни.
     Когда Кихо вернулся из дома и передал непонятный предмет деду, тот дал внуку новое задание: принести из кухни несколько свечей. Тэцугаку проверил, достаточно ли я хорошо прижимаюсь к доскам, а затем воткнул вокруг моей головы, видимо в специально проделанные отверстия в стене, четыре зажженные свечки.
Отойдя шагов на десять, японец расхохотался. Зрелище наверняка было очень забавным. Я хотел сказать, что не собираюсь веселить его подобно шуту, но Тэцугаку внезапно прекратив смех, крикнул мне не двигаться. Я  следил за действиями японца с подозрением, тот развернул принесенный сверток и достал связку  сюрикенов с отверстием посредине. Он повторил свой приказ не двигаться и вдруг внезапно для меня резко дернул рукой. Чувство близкой опасности комом застряло в моем горле. Я услышал как что-то стукнуло в дерево в нескольких сантиметрах от моего левого уха. Тэцугаку повторил движение и «звездочка», слегка задев волосы, воткнулась в стену у меня над головой. Еще один бросок и нож сюрикен застрял в досках правее меня. Так продолжалось до тех пор, пока японец не затушил все свечки. Трудно передать чувства, которые я испытывал: с одной стороны я доверял мастеру, с другой – мне очень хотелось убежать, но, поскольку в действиях Тэцугаку присутствовал элемент внезапности, я понимал, что неосторожное движение вполне может совпасть с броском смертоносного оружия – знание этого и заставляло меня оставаться на месте, став частью кухонной стены.
    Наконец мы вошли в дом. Как бы забыв про свои метательные упражнения, Тэцугаку стал наставлять меня:
    – Учись проводить поединок несколькими ударами, лучше одним, не затевай длительного утомляющего фехтования, мусоля то, что не представляет никакой опасности для противника.  Только один удар решает исход всего поединка, все остальные – лишние.
    Я поинтересовался внезапностью странного упражнения с сюрикенами.
    – А что ты чувствовал в то время?
    – Ничего приятного – ответил я. Он засмеялся.
    – Мне хотелось, чтобы ты понял, зачем иногда нужно преодолеть страх от бездействия. Видишь ли, когда тебе угрожает опасность, кажется, страшно не действовать, но не всегда действие является правильным выходом из ситуации, бывают моменты, когда нужно затаиться.
    Остаток вечера наша тройка провела за обсуждением интересующих меня вопросов из области японской культуры и философии. Мы рано отправились на покой. После бурных событий дня я спал как убитый.
    На следующее утро, легко  позавтракав, мы пошли к скале, но на этот раз Тэцугаку ничего не прихватил с собой, признаюсь – это меня несколько успокоило. Впрочем,  былого страха перед неожиданными выходками японца у меня не было. Я понимал, что в его задачу не входит нанесение мне вреда.
    Мы пришли на место вчерашних приключений. Волнение уменьшилось, волны уже не обрушивались на берег, а расплескивались и разбрызгивались по скалам.
    Тэцугаку поинтересовался, достаточно ли я отдохнул и есть ли во мне силы и уверенность. В его вопросах я почувствовал некий подвох. Видимо заметив  написанную на моем лице подозрительность, Тэцугаку уселся на камень и с самым невозмутимым видом уставился в океан. Эта сцена продолжалась минуты две. Когда я окончательно успокоился, японец встал и, велев оставаться нам на месте, пошел по тропинке ведущей с утеса. После того как он скрылся за уступом скалы прошло минут десять. Я и Кихо стали недоумевать, когда вдруг прямо над нами на самой вершине утеса показалась голова Тэцугаку. Японец жестами приглашал нас подняться к нему, причем требовал сделать это не в обход скалы, как сделал сам, а указывая на самый кратчайший путь  по обрывистому склону горы. Кихо полез первым, я последовал его примеру. От меня требовалось подняться на высоту приблизительно шестидесяти метров, и вначале эта задача не показалась такой уж сложной. Скала вовсе не представляла собой гладкую отвесную стену, а  изобиловала всякого рода выступами и трещинами. Я не альпинист, но восхождение казалось мне доступным и забавным. Пару раз камни все же выскакивали у меня из-под ног,  и кое-где рискуя потерять равновесие, цепляясь за трещины, я ободрал пальцы, но  все-таки вскарабкался по склону почти до самого верха.
    Тэцугаку внимательно наблюдал за нашими успехами. Когда до него оставалось всего метров девять мы вдруг  обнаружили что дальнейший подъем невозможен. В этом месте скала была вогнута внутрь, а над этим углублением  свисал карниз, образующий шапку утеса, откуда виднелась голова Тэцугаку. Отклониться вправо или влево мы не могли, поскольку с двух сторон скала была абсолютно отвесной. Подобие тропы, по которой мы забрались сюда, являлась единственной  линией подъема. Находясь внизу под утесом  заметить, что возможность подъема  обрывается около самой вершины, было затруднительно, неужели Тэцугаку знал об этом?
    Кихо обрисовал наше положение. В ответ японец равнодушным голосом сообщил: поскольку вы не можете продолжать свой путь вверх, единственно логическим решением остается путь вниз, в конце концов, можете оставаться на одном месте, сколько посчитаете для себя нужным.
    Я понял: конечно, он с самого начала знал о невозможности выполнить его указание и затеял все это с одной единственной задачей – заманить нас. Но каковы были его цели, неужели старик хочет, чтобы мы сиганули в океан с высоты более пятидесяти метров, наш прыжок означал бы верное самоубийство. Нет, никакими увещеваниями на счет «пути война» он не заставит нас сделать это. Мы начали спускаться и поняли, что неприятности наши только начинаются. Трещины и камушки, служившие нам опорой при подъеме, уже не казались такими заметными и надежными. Отыскать их, смотря под ноги, было непростой задачей, говоря просто: мы не знали куда ступить. Осознав весь драматизм своего положения, мы поняли, что не сможем спуститься без посторонней помощи. Обращаться к Тэцугаку было бесполезно. Его ответ был предугадан: вы сами попали в дурацкое положение и сами из него выпутывайтесь, мол, нечего слушать кого попало, а надо иметь свою голову на плечах, а если мы будем просто стоять, трусливо взывая о помощи, то он вовсе уйдет домой, так как не желает опаздывать к обеду, наблюдая столь жалкое зрелище.
  Я понял, что рассчитывать нам не на кого, оставалось только стоять, распластавшись по скале на высоте десятиэтажного дома, в растерянности проклиная коварство старика. Стоять можно было сколько угодно, поскольку нынешнее наше положение представлялось довольно устойчивым, если нас и могло что-то сбросить, так это штормовой ветер, но по сравнению со вчерашним днем он заметно ослабел и не представлял угрозы, лишь свистя в ушах да трепля складки одежды. Я начал испытывать те же чувства  что и тогда  на матрасе, когда понимал: надо действовать, но не знал как. Понятно было одно – надо спускаться, но делать именно это больше всего и не хотелось. Кихо, который стоял чуть выше меня, ждал моих действий. Пересиливая страх, я переставил одну ногу ниже, затем другую. Из-за страха перед высотой я не желал смотреть вниз, но перебирать ногами вслепую был опасно. Почти сросшись со скалой, прилипая к ней, по паучьи широко расставив руки, будто пытаясь обхватить ими всю каменную толщу, мы начали карабкаться вниз, постоянно рискуя сделать ставку не на тот камень. Трещины, так прекрасно наблюдаемые при подъеме и столь удобные для ног, сейчас просто спрятались от меня, я сползал вниз, полагаясь только на собственное чутье и удачу. Любая ошибка стоила бы нам жизни. Поразительно было то, что я вдруг почувствовал некое новое чувство равновесия. Страх не прошел, но я был уверен в своих действиях. Не буду пересказывать всех перипетий этого спуска, продолжавшегося раз в десять дольше  аналогичного пути вверх, скажу лишь: несколько раз я оказывался на грани, когда неправильно поставленная нога, сорвавшись, делала мое положение очень сомнительным, в такие моменты я попросту «размазывался» по скале стараясь утонуть  в каменной броне, схватившись руками за уступы трещин шириной не более сантиметра. Только потом после спуска я  смог осознать всю реальность грозившей нам опасности, но тогда, пока я не достиг нижней площадки, во мне  не было  ничего кроме желания выжить. Любопытно: я не испытывал никакой злобы. Тэцугаку, который уже давно спустился, обойдя утес и наблюдая за нашими успехами, был удивительно дружелюбен. Он похлопал нас по плечу, что было с его стороны высшим проявлением похвалы, лицо его освещала одобрительная улыбка.
    – Я рад, что ты не сердишься - начал он разговор со мной: я знал, что с вами ничего не случится, Кихо неплохой гимнаст, и я видел, что и ты готов к подобным упражнениям. Моей целью было показать тебе, что такое страх действия, это второй вид страха, который нужно научиться преодолевать. В отличие от страха, призывающего к активным действиям, этот требует замереть, отказаться от намерения и т. д. Человек слабый, испытывая данный страх, способен отказаться что-либо делать, но воин понимает: действие есть единственный выход и он действует вопреки чувству самосохранения, поскольку знает –  только преодолев страх, он сможет выжить, тогда как, поддавшись ему – погибнет. Однако глупо не отдергивать руку от струи кипятка. Ты должен научиться не только преодолевать любой страх, но и разбираться: когда действовать, а когда замереть. В любом случае, не чувства должны управлять тобой, а ты – чувствами. Атаковать первым или ждать атаки противника в расчете на контратаку – и то и другое по-своему правильно, в любом случае драться придется в обоих вариантах. Научись пользоваться и тем и другим страхом, а главное – навсегда похорони тот свой страх, который унижает, но не решает проблемы.
    После обеда мы вышли на тренировку во двор и, став в позицию, начали фехтовать. Через некоторое время Тэцугаку остановил меня.
    – Ты стал меньше бояться, и твоя техника хоть и далека от совершенства, но развивается в правильном направлении, если бы не одно но – она мертва.
  Это заявление задело меня.
    – Что значит мертва?
    – Твой меч мертв, для тебя это обыкновенный гимнастический снаряд, ты относишься к нему так же, как относился бы к находящейся в твоих руках бейсбольной бите или клюшке, хотя для любого мастера в своем деле амуниция это несколько больше чем амуниция,  раньше мастера наделяли меч собственной душой. Ты же знаешь легенды о мечах Муромасу и других мастеров. Если ты попросишь показать тебе жизнь как нечто определенное, я бы посоветовал тебе взглянуть на отточенную грань клинка, если ты попросишь показать тебе смерть, я скажу: посмотри на клинок. В старые времена меч  для воина означал жизнь и смерть одновременно, и обращались с ним  как с собственной жизнью и смертью. Меч должен стать твоей частью.
    Мы продолжили тренировку, и как бы для укрепления сказанных слов меч Тэцугаку чиркнул  мне по лицу. Прикосновение было слабым, но и его вполне хватило, чтобы образовался порез, из которого потекла кровь. По телу прошел легкий морозец. Мы прекратили поединок.
    На следующее утро я проснулся удивительно рано от охватившего меня смутного беспокойства. Это был последний целый день на острове. Завтра рано утром нас должен был забрать  рыбацкий катер, который часов через семь-восемь при хорошей погоде доставит меня и Кихо в Йокосуку, оттуда экспрессом мы доедем до Токио, чтобы вылететь в Москву ночным самолетом. Видимо из-за  волнения перед дорогой и скрытого сознания того, что это заключительный день в компании Тэцугаку, тогда как мне еще очень многого хотелось бы узнать от японца, я проснулся еще до рассвета. Я зажег свечу. Кихо спал, уткнувшись лицом в маленькую подушку. Встав, надев джинсы, рубашку и накинув куртку, я собрался выйти на улицу, предварительно заглянув в комнату старика. Она была пуста. Я вышел во внутренний дворик, но там никого не оказалось. Вернувшись в спальню Тэцугаку и осмотревшись, я обнаружил, что боевых мечей нет на месте. Мне стало интересно: куда мог направиться японец еще до рассвета, прихватив с собой оружие. От дома вели только две тропинки: одна в глубь острова, другая – прямо  океану, а точнее – к утесу, ставшему местом нашего паломничества. Именно этот путь был избран мной как более правильный. Я шел к утесу в предрассветной тьме,  еле различая дорогу. Забравшись на скалу с первыми  лучами солнца, я увидел расположившегося на толстом бревне Тэцугаку. Он сидел, скрестив под  собой ноги, держа раскрытые ладони перед животом, его голова была слегка наклонена вперед, а глаза полуоткрыты. Перед ним на циновки лежал один меч без ножен, его ножны были заткнуты за пояс кимоно, еще один меч в ножнах был вертикально привязан за  спиной японца, как бы предохраняя его шею от удара сзади. Я остановился шагах в десяти и стал наблюдать за странной медитацией. Старик казалось, не замечал моего присутствия, хотя наверняка слышал в утренней тиши шум приближающихся шагов. Он сидел, повернувшись лицом к восходящему Солнцу ожидая его восхода. Понаблюдав минут десять за данной сценой, я понял: место, где сидел Тэцугаку и лежал его обнаженный меч выбрано не случайно. Встающее Солнце освещало сталь меча, и тот отбрасывал слабый световой блик на раскрытые ладони старика. Когда Солнце окончательно поднялось над горизонтом, японец закончил своеобразную молитву, вложил меч в ножны и предложил мне сесть рядом.
    – Вы покланяетесь Солнцу – поинтересовался я?
  – Видишь ли, у каждого должно быть такое место, где он может в одиночестве, слившись с окружающим, осознать силу, данную ему богом. Эта скала -  место моего общения с высшими силами. Я не покланяюсь Солнцу как Богу, но оно для меня - источник энергии, здесь я достигаю полной концентрации и черпаю силу из самого себя. Внутри каждого из нас есть сила, ее только надо уметь сосредоточить. Умей из всего извлекать силу, она есть везде, вокруг и внутри тебя, сила – это сама жизнь, будь  естественен!
    Солнце полностью осветило остров, океан и нас на вершине скалы.
    Тэцугаку предложил провести тренировку прямо здесь. Он протянул мне  меч, и предложил вынуть его из ножен, после чего достал второй из-за спины и, не вынимая его из ножен, стал в позицию. Я  стал против старика, попросив показать мне какой либо хитрый прием, что-либо особенное из арсенала прославленных мастеров. Он только улыбнулся. Наше противостояние продолжалось около двух минут. Тэцугаку ничего не предпринимал, не выдержав, я решил атаковать и, выполнив имитацию бокового рубящего  удара, нанес укол снизу. Я атаковал очень быстро, но мой клинок, вместо того чтобы поразить японца в грудь, проткнув складки его кимоно, прошел под рукой Тэцугаку и остался там в этом  положении, тогда как его меч сильно ударил по моей шее. Если бы не ножны, то моя голова совершила увлекательную прогулку с вершины утеса, заметно опередив туловище. Я попросил повторить прием в медленном темпе. Он проделал его еще раз. К величайшему разочарованию, я не нашел в данном элементе ничего сверх сложного о чем и поделился с японцем.
 Тот засмеялся: ты ожидал, что мой меч превратится в шаровую молнию или у меня вырастут крылья? Я такой же человек, как и ты, только значительно старше, а значит не такой гибкий и подвижный. Мои руки не могут вырасти больше чем они есть и не крутятся в плоскости, не предусмотренной природой. Ты должен быть куда более хорошим фехтовальщиком, только тебе не хватает чутья. Ну ладно, становись в позицию.
    Я опять атаковал, Тэцугаку резко  криком  выдохнув воздух, подскочив ко мне на один шаг. Мой меч прошел мимо цели, тогда как ножны японца «лишили» меня руки. Я продолжал атаки, но не изменено оказывался поверженным, а когда мы переходили к разбору того, что произошло, я постоянно убеждался что в победах Тэцугаку отсутствовало волшебство или таинство. Это были базовые формы кендо, но исполненные с мастерством расчетом и точностью. В действиях японца чувствовался огромный опыт и филигранная точность.
Он предвидел все мои действия и легко противопоставлял им свои.
    – Никогда не гонись за сенсацией, нет ничего секретного и тайного противостоящего знанию. Просто я чувствую тебя как противника и знаю, что нужно делать. Только каждодневным трудом над простым можно добиться сложного, ибо все сложное составляется из  простого. Собери фигуру из того, что уже создано природой и не пытайся превзойти самого себя, такой человек – смешон.
    – Почему вы никогда не атакуете первым?
    – Мне не зачем придумывать собственные комбинации, за меня думаешь ты, и, стремясь к одному, упускаешь другое. Учись использовать ошибки других, пусть за тебя думает противник, ты лишь лови его, но помни: жизнь и смерть находятся  на острие меча и только один удар решает исход поединка, все остальные – лишни.
    – А почему вы не достаете своего меча?
    – Прилюдно обнажить меч – значит совершить ритуал: когда сталь видит  свет, а ее видят люди, должна наступить, чья то смерть. Когда сталь видит свет, кто-то из присутствующих должен перестать его видеть. У нас не принято просто так обнажать меч.
    Послеобеденную тренировку Тэцугаку предложил провести не во дворе, а  здесь, на вершине скалы.
    Наверху было безветренно и спокойно, океан дремал, и красно-оранжевый диск над ним также готовился ко сну.
    Я предложил японцу оставить ножны дома как делали всегда, но старик отказался. Мы стали в позицию. Тэцугаку обнажил свой меч и приказал мне сделать то же самое. Я в очередной раз удивился его чудачеству, совсем недавно он сам учил меня не совершать этого, но старик сказал, что сегодня как раз тот день, когда мы должны так поступить, потому-то сегодня один из нас должен умереть.
    От удивления я даже несколько отступил назад, вопросительно приподняв брови. Если японец не собирался совершать убийство, тогда он, может быть, хочет чтобы я лишил его жизни – что за абсурд, я согласен следовать его указаниям, но не до такой же степени. Я смотрел на Тэцугаку как на сумасшедшего. Он предложил начать поединок. Я отказался, заявив, что не собираюсь  совершать убийство, равно как и становится самоубийцей. Он сказал, что я идиот и если бы я был воином, то понял смысл его слов, а так только отнимаю у него время.
    – Человек, разделенный с тобой мечом – противник, у тебя нет времени думать, надо действовать, убей любого, кто поднимет меч на тебя или сам готовься к смерти.
    Я еще больше удостоверился в сумасбродстве старика, из его слов я понял:  или мне предстоит умереть, или его намерение - окончить свой жизненный путь от моей руки. Я твердо решил не предпринимать никаких шагов, связанных с риском для жизни, но, чтобы не вызвать неудовольствия старого маразматика, мне пришлось стать в позицию. Наступила поразительная тишина. Я старался смотреть сквозь Тэцугаку не концентрируя свой взгляд на чем-то конкретном, а охватывая как бы все сразу. Мы простояли так очень долго, мне казалось: я слышу, как бьется сердце. Время фактически потеряло всякий смысл, для меня существовал только  противник, не враг, поскольку я не испытывал злобы. Бодрящее чувство опасности  спровоцировало выброс адреналина, но не сопровождалось ознобом. Я не различал уже Тэцугаку, кто стоит передо мной – было все равно, меня охватило  страстное желание победить, в руках у меня был клинок острее бритвы, против меня такой же клинок и больше ничего во всем окружающем мире, казалось, весь мир повис на лезвиях наших мечей. Я так и не разгадал намерений Тэцугаку, поэтому был особенно осторожен, во всяком случае, я помнил о пресловутой восточной хитрости и жестокости и понимал: старику ничего не стоит убить меня, а затем скинуть тело со скалы, кто будет расследовать подобный несчастный случай, правда, я не понимал цели такого поступка, разве убийство ради убийства. За неделю Тэцугаку не раз ставил меня на край гибели с упорством маньяка. Уж не «выкармливал» ли он меня как свинью, чтобы потом заколоть с удовольствием. В любом случае пути к отступлению я не имел, можно было просто убежать, но что  стоит ему убить меня ночью, не стану же я скрываться в горах до отъезда, в доме: деньги, документы и обратные билеты. Нет, отступать было некуда. Я решил защищаться, в конце концов, у нас равные шансы, он опытней, я моложе и нахожусь даже в более выгодной позиции, поскольку садившееся солнце светило ему в глаза. Мы так и стояли  на вершине скалы, приготовившись к поединку и никто не решался сделать первый ход. Все потеряло для меня цену, никакие  мировые события не имели для меня значения кроме этой битвы. Я не мог видеть собственного лица, но могу сказать с уверенностью: оно не уступало в окаменелости лицу Тэцугаку, ибо я отрешился от всего. Я старался не думать, а чувствовать, чувствовать наступление того момента, когда от меня потребуется нанести решительный удар. К огромному стыду признаюсь: мое решение не навредить старику совершенно вылетело из головы, любая нерешительность или растерянность могла дорого обойтись мне. Не знаю, как долго продолжалось наше молчаливое  противостояние, вдруг я почувствовал некое движение в свою сторону легкое колебание воздуха, не думая ни о чем, инстинктивно я направился навстречу этому потоку всем телом, ведя впереди себя меч рукоятку которого крепко сжимали мои руки. В этот момент я не видел ни своего клинка, ни клинка противника, только почувствовал, как мой меч встретил на своем пути некое препятствие, я толкнул его от себя вниз и тут же, как во сне, слегка ослабив хватку, дабы ускорить вращение клинка, почувствовав, что меч принял параллельное рукам положение,  став их продолжением, нанес жесткий удар, сжав рукоятку. В следующий момент я как будто пришел в себя. Тэцугаку отскочил метра на три назад, по его лицу текла кровь, он опустил меч, но казалось, был очень доволен случившимся.
    – Тебе бы ударить чуть сильнее и моя старая голова лежала сейчас у твоих ног. Тебе придется еще очень много работать над собой, но случилось именно то, что должно было случиться. Ну, закончим тренировку, скоро совсем стемнеет.
    Мы шли домой и опять, как в первый вечер, меня преследовало непонятное ощущение тоскливой грусти, чего-то такого, что и объяснить было трудно. Я стал размышлять о случившимся, не знаю: то ли японец поддался, дабы дать мне почувствовать себя уверенно, то ли я действительно чему-то научился. Здравый смысл вел меня к первому варианту, самолюбие – ко второму, истинного смысла произошедшего я так и не понял. Я слишком мало узнал о духовном мире Тэцугаку, но, видя перед собой прекрасный экспонат в плане этнографии, религии и культуры,  решил расспросить его за ужином, что он подразумевает, когда говорит мне о неком «пути война».
    Проявив должное уважение, какое следует оказывать сенсею, я спросил его, что он подразумевал, когда говорил мне: «если бы я был воином» и т.д.
    – Вы подразумеваете: если бы я был самураем?
     Подумав, японец предложил прогуляться на утес, взяв с собой столько хвороста, сколько мы сможем унести.
Взяв три вязанки дров, наша компания в полном сборе отправилась на скалу. Придя туда, старик развел огромный костер таким образом, что со временем огонь должен был охватить также некоторые большие бревна. На тех, которым не суждено было сгореть, расположились мы. Сухие дрова вспыхнули словно порох. Получился мощный костер, великолепно осветивший весь пятак вершины. Наверное, огонь мог бы служить превосходным маяком для проплывающих кораблей, если бы те продолжали вести навигацию по картам и маякам. Возможно, вершина данного утеса некогда служила для этой цели. Стало жарко. Тэцугаку посмотрел на меня внимательно: так что ты хочешь узнать? – спросил он.
    – Вы постоянно намекали мне о неком  пути,  которым нужно следовать, приводя в пример те или иные качества присущие  воину, что это за  путь - бусидо самурая, философия синтоизма, что вы имеете ввиду?
    – Ну, я совсем не настаивал, что тебе нужно ему обязательно следовать -  хитро ответил старик. Я сказал только, что существуют два пути: женщины и воина. «Путь женщины» - это путь любви и красоты, но слабости и зависимости от кого-то или чего-то,  это отсутствие  выбора. «Путь воина» - жизнь полная силы и свободы, но одиночества и борьбы, борьбы без устали и перерывов, усталость в которой означает смерть. Причем половые признаки выбирающего тот или иной путь не имеют никакого значения. И то и другое – искусство.
    – И с кем «воин» должен постоянно бороться?
  – В первую очередь: с самим собой.
    – Но неужели нет золотой  середины, а только слабость и сила?
    – Именно в «золотой» середине и прибывает большинство людей, но это не путь, это состояние полученное нами от рождения. Ребенок не может быть «женщиной» или «воином», он чистый лист для письма, тесто из которого должен в последствии сам себя вылепить, но большинство людей так и остаются никем: слишком грубыми для любви и слишком беспомощными для «воина».
    – А могли бы вы привести пример для наглядности, кто из исторических личностей был «воином»?
  – Никто, Кришна, Рама, Шива, Будда, Иисус, но не будем говорить о богах. Были люди, следующие этим путем и добившиеся неплохих результатов, их множество.
    – Позвольте, но ведь Иисус призывал к любви. А вы говорите, что это удел «женщины»?
  – Под любовью «женщины» я подразумеваю нежность, идущую от слабости, если бы цветы могли любить, они делали это именно так, но существует и любовь силы  и заботы –  это  любовь  «воина». Разве Иисус не пошел на казнь добровольно, осознавая необходимость собственной жертвы, я думаю, он  имел все возможности отказаться от «чаши сей», и был момент, когда он хотел это сделать. И «воин» и «женщина» могут пожертвовать собой, только один делает это выбором разума, другой – выбором чувств. Никто не может жить без любви, но «воин» в первую очередь стремиться к силе и независимости. Любовь «воина» не привязывает, и в любви он остается свободен.
    – Вы противопоставляете себя обществу?
    – Смотря, что ты представляешь под обществом: собрание личностей, робкое стадо, служащее кому-то на потребу. Я принадлежу к обществу только в той мере, в какой не завишу от него как личность, но являюсь частью общества в той мере, в какой связан с ним. Для меня главное – сила моего духа, если общество не пытается сделать меня слабым мне с ним по пути.
    – Вы сказали: никто не был «воином», а разве вы не считаете себя таковым?
    – Нет, я только стремлюсь быть им. Человек может стать «воином» лишь на сколько, на сколько он близок к идеалу. Нельзя достичь совершенства. Человек не может стать богом избавившись от всего человеческого. «Воин» - это воплощение чистоты и силы, лишенный какого либо греха, порока и желания! Если ты стремишься  быть сильным, ты должен стремиться к силе,  но это не означает подражать кому-либо. Твой путь принадлежит только тебе и кумиры здесь не нужны. Людям свойственно в ком угодно искать объект для подражания. А вспомни хоть, что говорил ваш Иисус: «не сотвори себе кумира». Я стремлюсь быть «воином», но путь «воина» - путь всей жизни и может быть стать им не самое главное, гораздо важнее: идти. Я старался, научит тебя преодолевать страх смерти, но не наперекор чувству самосохранения. Многие стараются забыть о смерти, «воин» помнит о ней и не боится. Получить полное наслаждение жизнью можно только тогда, когда каждую минуту живешь как последнюю.
  – А что вы понимаете под «силой»?
    – Большинство людей воспринимают только трехмерное пространство, так приучили смотреть нас с детства, хотя вокруг бесчисленное число пространств, но только «видящий» способен получать знания от этих миров и жить в них так же, как живем мы в видимом мире. Учись чувствовать себя частью окружающего мира, чувствовать миллионы нитей связывающих тебя с ним и, почувствовав это, ты обретешь «силу». Именно так я знаю все, что ты хочешь предпринять в поединке, я стараюсь уловить нити пространства и времени вокруг нас. Почувствовав их, ты поймешь, на сколько не имеет смысла то, что кажется тебе нужным и главным. Можешь возразить мне: раз все не имеет смысла, так не проще ли ничем не заниматься. Но и состояние покоя также бессмысленно, как самое кипучее действие – все равноценно и находится в равновесии. Следующий дорогой «воина» может делать все, что приносит ему радость, но не к чему  ни привязываясь. Откажись от чувств делающих тебя слабым,  и ищи силу во всем. Если дело заранее обречено на неудачу, оно не имеет смысла, но победить оппонента также бессмысленно, как и проиграть самому. Все равнозначно, нет важного и второстепенного, и все имеет смысл только потому, что ничего не имеет смысла. Поэтому можешь себе ни в чем не отказывать, но во всем знать меру, всегда оставайся хозяином самого себя. Делай все, что приносит радость, счастье и наслаждение, но оставайся при этом господином, а не рабом того, что делаешь. Идущий этим путем во всем будет хозяином вещей, событий, привязанностей и ситуаций.
    – Я начал терять смысловую нить его изречений и вопросительно посмотрел на старика. А как же привычки, обязанности и прочий уклад жизни?
    – Не привыкать к чему ни будь  – не значит отказаться от постоянства, важно только чтобы это постоянство не перерастало в манию. Избегать расстройств и стрессов можно, только если относиться ко всему с готовностью как к должному чтобы не случилось,  ничему не удивляясь.
    Я пожал плечами: а в чем здесь «путь воина»?
    – А разве я обещал рассказать тебе о каком-то пути? Просто будь всегда естественен, не бутылка красит вино, а вино – бутылку, и чего стоит золотая личина, коль  скрыта за ней пустота. Поэтому не пытайся выдать себя за другого, а будь  с  окружающими таким, какой ты перед самим собой. Любая маска сорвется рано или поздно и не будет долго жить имидж, если создан он, но нет за ним человека, тогда как человек проживет и без имиджа. Истинная и естественная красота грима не требует. Живи легко и свободно.
    – А как же «путь воина» - не унимался я.
    – У каждого человека свой путь и в каждом есть смысл, ибо нет смысла ни в чем и нет вещей важных более или менее. Ты спрашиваешь: в чем смысл «пути воина» и зачем нужно следовать ему?
    – Ну да, мне интересно узнать, в чем отличие и сходство вашей философии от учений классического синтоизма и буддизма.
   – Не стоит засорять голову очередной чушью - в этом и заключается особенность моего миропонимания. Моя система стоит именно из отсутствия системы, или каких ни будь заранее подготовленных заповедей. Любая стена поддается ломке, любое препятствие можно опрокинуть или обойти. Все заповеди и ограничения прочны лишь на время, так как созданы для своего времени с определенной конкретной целью, но проходит срок и любые, казалось бы, самые нерушимые истины рассыпаются в прах. Наоборот, отсутствие заветов, как преград – есть чистая вечная дорога, на которой нечего ломать или перестраивать.
    – Это и есть «путь воина»?
    – Это есть преимущество естественного перед навязанным, которое «воин» использует в своей жизни. Сама природа учит нас этому.
    – Вы отрицаете необходимость законов, установленных в обществе?
  – Нет, но признаю только те из них, которые опираются на законы естественного.
    – Что вы подразумеваете под законами естественного?
    – На протяжении долгой вечности идет борьба. Борьба всего со всем и против всего. Это не только борьба за существование идущая на животном уровне, это не только естественный отбор в природе, это не только жесткая конкуренция внутри человеческого общества – вся материя, существующая на бесконечном пространстве вселенной, в любых формах и любом состоянии: твердом, жидком, газообразном, плазменном, атомном  либо ином другом постоянно участвует в этой борьбе «полей и напряжений», естества с пустотой, разрушения с созиданием.
    – Ну, это философия «Янь и инь», пять стихий и так далее, а как это можно применить на конкретных примерах.
   Тэцугаку посмотрел на меня с удивлением.
     – Когда море подтачивает берег или берег наступает на море, когда ветер обтачивает породу, но вместе с тем, сам разбивается о толщу скал и тонет, затухая в ущелье, когда полноводная река, круша все на своем пути, пробивает новое русло или когда солнце превращает в истрескавшийся грунт то, что еще вчера называлось рекой – это и есть борьба всего со всем, беспощадная, но справедливая, поскольку побеждает  всегда тот, кто должен победить. И самое главное: здесь нет победителей и побежденных, поскольку все это имеет одно название – мироздание, и человек  - часть его. А под естественными законами я подразумеваю, законы общественного устройства, в которых отсутствует элемент условностей и надуманные догмы, ну, к примеру: «что позволено Юпитеру, не позволено быку» и прочее. Жизнь людей должна быть естественной как сама природа.
    – Вы считаете, что основная сила, строящая этот мир – борьба за выживание?
    – Слово борьба лишь очень ограниченно по «человечески» характеризует данный процесс, на самом деле – это просто и есть жизнь, потому что силы, участвующие во всеобщей борьбе невозможно разделить,  нет ничего, что можно было бы назвать абсолютным, все, добро и зло запутано в неразрывный клубок и не способно существовать отдельно друг от друга. Нет правого и левого, черного и белого – все едино. И нет жизни без борьбы.
    – По-вашему понятие добра и зла отсутствуют вовсе?
    – Нет, существует и то и другое, но не всегда добро является «добром», а зло – «злом». Все зависит от стороны «наблюдателя», другими словами: от системы отсчета, и без одного мы бы не видели второго. Нельзя судить о предмете только по «замыслу» или его внешним проявлениям. Чтобы докопаться до истины, надо видеть все целиком и  со стороны, а это как раз и невозможно. Всегда на наше окончательное мнение влияет личностный элемент или собственное мнение, сформированное в процессе жизнедеятельности. Не бывает беспристрастного подхода.
    – В таком случае, скажем, младенец или животное способны быть «беспристрастными судьями», ведь их мнение еще не сложилось?
    – Не совсем так, «мнение» – это не только продукт высшей нервной деятельности, результат работы головного мозга, приобретенные инстинкты, чувства и чувствительность.  Наше мнение – это наше место «под солнцем», во всяком случае,  оно зависит от этого. Я бы сказал: и камни не беспристрастны. Добро и зло – все относительно, и даже неживые предметы  вряд ли способны быть идеальными судьями. Меч твой в твоих руках добро для тебя и зло для твоего врага, а если он попадет ему в руки, станет злом уже для тебя, но в нем самом нет ни того, ни другого. Также как добро и зло могут находиться во всем, так и не бывает вещей совершенных или несовершенных. Совершенство есть во всем, ибо оно во всем отсутствует, и любые человеческие поступки также относительны. Как там у вас: благими делами выстелена дорога в ад? Человек может творит зло, руководствуясь добрыми помыслами, а, сделав зло, получить положительный результат.
    –Я с этим не могу согласиться, злом никогда не добиться доброго и хорошего!
  – А я и не навязываю тебе собственное мнение, если ты способен легко отделить праведное от грешного и нужное от лишнего – дерзай. Для меня мир един и неделим, бесконечен и вечно изменчив, таковы и мы, люди,  желания и поступки – такой же неделимый неразрывный сложный и запутанный организм, подчиненный единственному закону – естественной постоянной борьбе всего со всем внутри всего. Следование этой борьбе и есть «путь воина». Мы все на этом пути, только те, кто следует им осознанно – следуют «путем воина», остальные, те, кто идут слепо или бегут от борьбы, все равно выполняют великий закон природы: битву за свое место.
    – Но в таком случае подобная битва бессмысленна?
   Тэцугаку сделал паузу  несколько секунд, он посмотрел на чернеющую даль океана, на яркий огонь вокруг нас и вдруг неожиданно громко расхохотался.
    – Ты быстро схватываешь, просто налету – произнес японец, еще недостаточно оправившийся от смеха, легко похлопав меня по спине: но о смысле и бессмыслии мы поговорим несколько позже, а сейчас я хочу объяснить тебе другое. Если принять на веру необходимость данной борьбы в силу ее глубокого смысла - и старик заговорщицки подмигнул: то ты должен согласиться что тот, кто ведет ее осознанно, всегда имеет больше шансов победить, поскольку всегда готов к борьбе, в отличие от прячущего голову в песок. Кто идет на битву с радостью и спокойствием, чей путь осознан им самим – есть «воин» и не важно дает ли что-то эта борьба, несет в себе смысл, преимущества, скрытые истины или она такой же самообман, как и уклонение или полное ее отрицание. Нужно ли постигать то, что навсегда останется недостигнутым? Но с другой стороны: разве можно узнать вкус саке, саке не попробовав, разве можно судить о спектакле, его не увидев, разве можно критиковать что-либо, не умея достичь большего, и нужно ли объяснить что дает «путь воина» человеку не идущему данным путем. А прав идущий по нему или нет, кто знает истину? Когда океан борется с берегом кто прав из них и есть ли смысл в их противостоянии.
    – В таком случае, в чем видеться вам смысл человеческой жизни?
    – Cмысл жизни в том, в чем ты его видишь! Ты можешь считать: он в накоплении богатства и это будет так, он в достижениях, он в любви, добре, борьбе, адреналине, служении богу, в чем-то еще. Смысл жизни будет во всем, что ты изберешь смыслом. Ты можешь считать: жизнь не имеет никакого смысла и это будет действительно так. Ты можешь не знать в чем он, и тогда смыслом для тебя станет неизвестность жизни, ты можешь смутно догадываться о наличии некого смысла, и эта полу открытость станет для тебя истиной.
    – Но что тогда счастье?
    – В обретении смысла! Счастье – это наше внутреннее состояние, парадокс, но оно не зависит от внешних факторов. Нельзя заставить себя или кого-то быть счастливым. И вместе с тем для обретения счастья нужно безумно мало – захотеть этого.
    – Вы считаете: счастье в достижении полного спокойствия через отрешение от всего?
    – Какая разница, что считаю я, главное: что считаешь ты. Я не могу определить, в чем счастье для всего человечества. У каждого свое счастье, как и свой смысл жизни.
    – И все же: счастье в нирване?
    – Не всегда, к примеру: любовь – очень беспокойная вещь, но и она способна осчастливить некоторых. Счастлив то, кто не считает себя несчастным, и не важно как он добился этого: в богатстве или с протянутой рукой. Счастье – это гармония с самим собой.
    – Но как достичь этой внутренней гармонии? Означает ли это, что не стоит стремиться к чему-либо трудно достижимому, чтобы потом не жить разочарованным?
    – Достижение внутренней гармонии вовсе не обязывает отказаться от стремлений, иди избранной  дорогой, но будь счастлив уже тем, что имеешь, будь счастлив каждым днем своего существования. Тот счастлив, кто считает себя счастливым. В это трудно убедить, это нужно понять, почувствовать.
    – Вы хотите сказать, что не бывает несчастья самого по себе?
    – Совершенно верно. Все что происходит с нами – это единственное что должно происходить.
    – И, стало быть, является божьей благодатью?
  – Благодатью или нет, какая разница, но происходит всегда то, что должно произойти, что проку пенять на неизбежное!
    – От чего, по-вашему, идут несчастья?
    – От алчности и завести, от потребностей и желаний которые невозможно выполнить, от отсутствия самоконтроля.
    – Но люди жалуются не только на недостаток материального.
    – Какая разница. Когда невозможно вернуть близкого человека – это тоже невыполнимое желание. Глупо желать невозможного, стремись всегда к тому, чего можно достигнуть и будешь, счастлив, но прилагай все усилия.   
    – А кто может отличить реальное от мнимого?
    – Человек, обладающий «знанием».
    – Кто такой «человек обладающий знанием»?
    – Идущий «путем воина», тот, кто может отличить реальное от мнимого. Причем не только в глобальных вопросах, мелочи повседневной жизни также требуют тщательного отбора.
    – И чем руководствуется «человек обладающий знанием пути воина»?
    – Он старается во всем найти истину, что бы это истины придерживаться.
    – Но ведь истины нет?
    – Истиной для каждого является то, что является для него истиной.
    – Вы можете объяснить более конкретно?
    – Ты хотел бы иметь собственный «Роллс-ройс»?
    – Да!
  – Почему?
    – Дорогой автомобиль известной компании – это престижно.
    – Вот в этом и есть твоя истина – и Тэцугаку посмотрел на меня прищурившись.
    – Я вижу, вы смеетесь, что-то не так?
    – Нет, я вовсе не хочу сказать, что твой ответ неправильный, если смотреть на автомобиль как на украшение хозяина, способ пустить пыль в глаза – все вполне справедливо. Просто у вас, современных людей общества потребления не редко истинное предназначение вещи заменяется ее статусом.
    – А в чем ваш смысл?
    – Каково основное предназначение автомобиля?
    – Ну, видимо, быстро и комфортно доставлять своего владельца в нужные ему пункты, еще – надежность и безопасность. Американцы говорят, что собственный автомобиль  - это символ свободы.
    – Стало быть, основной критерий при отборе автомобиля – его качество! Заметь, я не сказал что твой выбор неправильный, я лишь указал на разность подходов. Большинству престижных вещей свойственно качество, тем не менее, тебя в вопросе выбора авто больше интересовало мнение других о твоем автомобиле, тогда как «идущий путем воина», прежде всего, ориентируется на себя, другими словами: в данном выборе главное - качество, которое будешь ты использовать по основному назначению, все остальное – лишнее.
    – Большинство людей общества потребления видят смысл жизни в материальном достатке, вы осуждаете подобный подход?
    – Видишь ли, каждый должен делать то, что ему удобно или хочется, но при этом не наносить прямого вреда или неудобства окружающим и еще: за все нужно платить. Того, кто безудержно, не зная меры, гонится за благами,  рано или поздно жизнь наказывает за стяжательство, а тот, кто не гонится, попросту говоря, их не имеет,  и жизнь наказывает его за то, что не гнался. Есть ли середина – не знаю, с одной стороны: умеренней потребности – меньше плата, но с другой: не иметь потребностей вообще может только мертвый и чем меньше их у человека, тем ближе он к подобному состоянию. Основная потребность индивидуума – жажда удовольствий, уровень которых зависит от культуры жаждущих. Для  успешных людей удовольствие – это то, что приносит деньги и избавляет от потребности в них, но и за это тоже нужно платить, не всегда деньгами.
    – Что такое для вас любовь, признаете ли вы ее реальность, или по вашему это тоже нечто относительное?
    – Какую любовь ты имеешь в виду: братскую, родительскую, любовь к богу и его творению, мужчины и женщины, все это разные чувства?
    Вначале я хотел задать общий вопрос, но, поняв его неконкретность, передумал: ну, хотя бы, мужчины и женщины?
    – Для меня, любовь это не эфир или дух, живущий независимо от нас наподобие греческого амура. Она находится внутри всего подобно силе, любовь – это тоже борьба, борьба за единство. Посмотри, как огонь охватывает дерево, как волны накатываются на берег, посмотри, как ветер нежно путается в складках одежды. Ради чего происходит эта борьба, разве не ради единения. Любовь для меня – это когда различное стремится стать общим, но чем сильнее желание, тем больше разрушений несет оно. Сравни два пламени, большое и малое, где сильнее жар, где дерево охвачено лучше – там, где огонь сильнее, однако, сгорит древесина – погибнет огонь, малый костер – слабое чувство, нет страсти – меньше разрушение. Когда штормовая волна в безумном порыве соединения накатывается на берег, круша все на своем пути, что это:  любовь или разрушение?
    – Но вы уклоняетесь от ответа: объективна ли любовь?
    – Объективны ее общие начала: желание к единению, но конкретная человеческая любовь, к сожалению, относительна, потому что зависит от впечатлений конкретного человека.
    – Объясните понятней!
    – Это наподобие самовнушения или гипноза, мы часто любим нарисованный образ, а не то реальное, что скрыто за ним.
    Я абсолютно не согласился с подобным определением, но спорить не стал. – Так что же, вы предлагаете: вообще не влюбляться?
    – Это невозможно, ты никуда не денешься от Фрейда, в смысле я хотел сказать от природы. Любовь – борьба, все мироздание настроено на это, нелепо подавлять то, из чего ты создан.
    – Тогда,  что, по-вашему, настоящая любовь?
    – О молодость, тебя все интересует, что есть настоящая любовь противоположных полов? Когда мужчина и женщина в порыве не поддающихся контролю чувств превращаются в  клубок страсти – это и есть настоящая безумная любовь. Пока сознание, табу, расчет и здравый смысл держат верх  - это не любовь, а игра или лицемерие. Настоящая страсть подобна взрыву, когда уже ни что не в состоянии остановить разлетающиеся осколки сознания. Но подобно бешеной стихии, такая любовь всегда разрушительна, потому что она не останавливаясь ни перед чем, крушит и ломает все, что встречает на своем пути, в этом ее трагедия, но только это любовь, все остальное – ложь.
    – Слушая вас, я делаю выводы, что идущий «путем воина» не сможет жить в обществе, вы призываете к уединению?
    –  «Воин» в состоянии жить где угодно, его место там, где он находится.
    – Общество устроено по определенным правилам, некоторые из них являются догмами, а чем руководствуется «воин», ведь для него все относительно?
    – Думаешь, в изучении техники меча нет учения техники жизни?
    – А как можно применить это к жизни?
    – Прямым образом! Бери хоть общественное устройство, хоть состояние души: твои поступки – твой меч, относись к любому из них так, будто от него зависит вопрос жизни и смерти. Каждый твой шаг: или жизнь или смерть. Не бойся, но чувствуй и не обнажай меч понапрасну. Не обещай людям того, чего не в силах выполнить, но если твой «клинок увидел свет», доводи дело до конца, и еще: только один удар решает исход битвы, все остальные – лишние. Стремись быть всегда сильным, потому что твоей слабостью воспользуются другие, всегда найдется тот, кто сделает это. Твоя сила нужна только тебе, умей пользоваться слабостью других – таков закон природы, никогда не становись игрушкой в чужих руках. «Путь война» способен подарить тебе весь мир и сделать тебя счастливым, поскольку счастье измеряется не внешними атрибутами, а внутренним состоянием души. Мир – это ты, здесь все создано тобой и принадлежит тебе.
    – Но разве подобный эгоизм не порождает потребительство и тиранство!
    – Я еще не встречал человека, который бы искренне и окончательно желал себе плохого. Мир – это и есть ты!
    – И чем руководствуется «воин» живя в подобном собственном мире?
    – Есть только одно слово – свобода и нет других понятий как: равенство, справедливость, демократия, только свобода является гарантией всех этих вещей. Никакая власть, никакие чувства не должны лишать человека свободы – свободы выбора, и когда человек понимает это, он становится на «путь воина», ибо ни что не способно отнять свободу у «воина». Жизнь с подачками, льготами, законами, правилами, правами и обязанностями, нравами и общественными устоями – это всего лишь театр, декорации, бутафория. Настоящая жизнь идет  «за кулисами», и там не существует условностей, только жесткая конкуренция, борьба за выживание без табу, правил  и послаблений, в которой каждый видит только собственную цель духовную или материальную, и никого не интересует, да, к сожалению, и не должно интересовать, что или кого они топчут ногами.
    – Вы говорите жестко и цинично, а как же быть с человечностью, состраданием, милосердием, с ответственностью, в конце концов, или вы отрицаете эти понятия?
    – Не отрицаю, но, помимо добра, существует зло и то и другое относительно. На этом и основана высшая справедливость.
   – Не понял?
    – Знаешь, почему солдат на войне стреляет? Абсолютно не из ненависти к противнику, просто он сам не хочет быть убитым. Он вчера мог еще брататься с неприятелем, может брататься с ним и завтра, но сегодня они стреляют друг в друга и идут в рукопашную по причинам, не зависящим от их собственной воли. Можешь быть пацифистом, любить людей, но, попав на совершенно безразличную для тебя войну,  будешь стрелять в такого же солдата с другой стороны, только потому, что тот стреляет в тебя, конечно, если ты хочет выжить и вернуться домой. Часто первый выстрел совершает подонок, а потом начинают стрелять все подряд, ибо им ничего не остается: либо умереть, либо выжить. Кода мы рождаемся, с появлением на свет, мы уже втянуты в эту войну и дальше каждый сам за себя с кем не объединяйся.
    – Существуют ограничения?
    – Одинаково нелепо: как фатальная покорность судьбе, так и непримиримое сопротивление ей. Человек волен действовать как ему угодно, но при этом он всегда должен помнить, то, что происходящее с ним – есть ответная реакция на его же поступки. «Воина» не интересует чужое мнение, его невозможно задеть или оскорбить. Он знает – любое мнение относительно, причем, его собственные суждения также не объективны, как и у остальных. «Воин» балансирует на грани реального и условного. С одной стороны: чем иметь необъективное мнение – лучше вообще не иметь никакого, но с другой: не иметь собственных суждений обо всем – значит не жить вовсе. Наше мнение – это наша  реакция на происходящее. Данное балансирование означает необходимость собственного взгляда на все и вместе с тем, понимание неспособности данного взгляда, ввиду иллюзорности, изменять что-либо кроме самой иллюзии. Наше мнение не меняет сути предметов, оно только показывает отношение к ним.
    – Тогда, каким образом познается суть вещей?
    – При помощи «знания».
    – А чем отличается «знание» от «мнения»?
    – Объективностью. «Мнение» складывается о том, что вне нас, «знание» идет изнутри.
    – Я не совсем понимаю.
    –  «Знание» всегда ограничено, оно верно только для определенной системы координат и в этой замкнутой системе два умножить на два всегда равно четыре независимо от мнения кого бы то ни было, но объективность знания  действует только в пределах своей системы и привязано к точке отсчета как мост к берегу, но стоит реке выйти из берегов и мост разрушиться. Мнение действует в любой системе, потому что исходит от самого индивидуума, подобно кругам от камня, брошенного в воду, но мнение нигде не бывает точным, оно всегда иллюзорно и неуловимо как расходящиеся круги, в нем нет объективности. Так стоит ли уделять внимание чужому мнению. «Воина» интересует только «знание», объективное для его системы, и еще: чувство, которое следует отделять от мнения. Развитая чувствительность редко обманывает ожидания, тогда как мнение – это необъективное и предвзятое отношение к чему-либо.
  – Когда следует использовать знание, а когда чувство?
    – Если «мост не разрушен» - действуй согласно знанию, но когда «река вышла из берегов» и система координат сдвинута, тебе остается надеяться только на чувство, оно способно построить новый мост к новым точкам отсчета.
    – И все-таки: как отличить одно от другого?
    – «Знанием» -  делятся, мнение – навязывают, что касается чувства – его можно лишь испытывать, но объяснить невозможно. Тэцугаку сделал паузу.
    Мы сидели, втроем уставившись на колеблющиеся языки пламени, за которыми просматривалась полнейшая темнота океана. Где-то там, на расстоянии более одиннадцати тысяч километров были мой дом, семья, знакомые, с которыми провел я множество впечатляющих мгновений своей еще относительно короткой жизни. Не могу сказать чтобы я слишком близко к сердцу воспринимал откровения старого японца, но обстановка осенней ночи на берегу, как казалось, бездонного и мрачного океана, вдали от родины была романтически впечатляющей. Может и вправду, подумал я, мир, в котором я жил, любил, учился, работал, развлекался, строил планы на будущее – сплошная иллюзия, плод моего субъективного воображения, неопределенная относительность, состоящая из знаний, мнений и чувств, и где же тогда точка отсчета – «абсолютный» хребет, на который можно опереться. На сердце стало тоскливо. Душа, провалившаяся в дырявую пустоту, интуитивно искала точку опоры.
    – Тогда, что такое Бог, где он в вашей системе?
    – Во-первых: такого понятия как система просто не существует. «Воин» может находиться в любой системе, а во-вторых: сама система – и есть Бог.
    – Но кто тогда выбирает точку отсчета?
    – У каждого она своя.
    – Получается: у каждого свой Бог?
    – Нет, он один.
    – И где он?
    – Бог – это мир!
    – Но ведь мир иллюзорен!
    – Мир – это совокупность знаний, мнений и чувств всего живого. Это слияние мировоззрений и миропониманий, сплав мыслей и философий, а если мы не одни во вселенной, то сумма представлений о мире тех, других, и это тоже Бог. Но он не просто мешанина всего со всем. Бог – это что-то вроде общего знания, единого мнения, всеобщего чувства. Он - ось мироздания, и все что происходит во времени и пространстве, происходит вокруг данной оси.
    – А можно ли разделить все происходящее.
    – Все помещается в две области: «знание» и «незнание».
– Я ничего не понимаю, что такое «знание» и «незнание»?
    –  «Знание» включает в себя «известное» и «забытое», а «незнание» - «познаваемое» и «непознаваемое».
«Незнание» - это то, что человек не чувствует, не видит, не понимает, о существовании чего в данную минуту не догадывается, но это тоже мир и тоже бог. Некоторые называют «не знание» антимиром, но все едино.
    – А чем отличается «познаваемое незнание» от «непознаваемого»?
    – «Познаваемое» - реально познать, «непознаваемое» - останется неизвестным. Это смешно звучит, но познавать нам мир помогает «знание», линия между «знанием» и «незнанием» - это линия чувства, где поджидает коварный враг – мнение, потому что оно не может использоваться иначе как во вред самому себе. Мнение затмевает разум и притупляет чувства, и только победив мнение, человек может рассчитывать на достижение нового горизонта познания. Мир «воина» лишен предвзятых схем и условностей, он свободен, а потому открыт для восприятия нового. Мир «война» живет естеством и потому не знает идеала.
    – Что вы называете идеалом?
    – Надуманную общую истину: то, что подходит без всяких оговорок, с чем соглашаются абсолютно все, что устраивает при любых обстоятельствах. Идущий путем «воина» не знает идеала, он живет в нем. Для него – это жизнь, тогда как для других -  это цель жизни. Но, достигнув цели человеку нередко свойственно разочаровываться. «Воин» не знает разочарования, потому что его всегда устраивает происходящее, в каком бы трудном положении он не был. К тому, что имеет идущий «путем воина» всегда относится бережно, к тому, что теряет – равнодушно. Его идеал – реальность всего мироздания, но реально ли оно  и есть ли что вокруг нас кроме нас самих. Разве видит краски мира тот, кто не различает цветов, разве существуют звуки мира для глухого, что есть любовь для того кто не любит и знает ли боль тот, кто не чувствует боли? Что есть мир для слепого?
    – Вы хотите сказать, что я существую только потому, что кто-то знает о моем существовании?
    – Ты существуешь только потому, что знаешь о своем существовании, ты существуешь только потому, что я знаю о тебе и так со всеми и во всем.
    – Другими словами: если бы я не знал вас, а вы не познакомились со мной, нас бы просто друг для друга не существовало?
    – Да, в наших системах отсчета, и это было бы также правильно, как и то, что ты мог существовать для Кихо, но в моем мире попросту отсутствовать. Человек живет в собственном мире, где все, о чем он знает, является наполнителем его системы и одновременно, он сам является элементом других систем. То, о чем не знает никто, просто не существует, потому-то этого нет нигде.
    – Это область «непознаваемого знания»?
    – Нет. Любое знание или незнание всегда привязано к чьей-то системе, например: твое, касается только тебя. «Непознаваемое незнание» для тебя то, что не сможешь познать ты, но это вовсе не означает полного отрицания самого предмета, он может быть известен кому-то другому. То, о чем никто не знает – есть «Ничто», этого просто нет.
    – То есть: для того чтобы существовать, надо быть частью какой  системы?
    – Да, если о тебе никому ничего неизвестно – тебя нет. Но этим кем-то не обязательно должны являться люди, информация о тебе может заключаться в чем угодно и пока есть она, существуешь и ты. Мир для каждого – это сумма его «знаний», «мнений» и «чувств», он таков, каким представляем его мы.
    – Но существует объективный закон диалектики: суть предмета не меняется от знаний о нем. Если я о чем-то не знаю – это же не значит, что такого вообще нет.
    – Не существует такого понятия как «вообще». Все находится в определенной системе. Вещь может существовать для других, но в твоем мире отсутствовать. Если я не знаю предмета, его для меня  просто нет, и так будет до тех пор, пока я не узнаю о его существовании.
    – Но коли мироздание таково, каким мы его представляем, есть ли что вокруг нас кроме нас самих? В таком случае: мир – это иллюзия!
  – Не совсем, иллюзорно наше «мнение» о мире.
    – Например?
    – Можно ли объяснить глухому от рождения шум морского прибоя?
    – И боль вы тоже считаете иллюзией?
    – Есть люди, не испытывающие боли.
    – Но это вызвано нарушениями.
    – Какая разница – перебил меня Тэцугаку: если можно не испытывать боль, значит она – иллюзия, если можно избавиться от страха, значит страх – иллюзорен, «воин» всегда помнит об этом. Человек живет в придуманном мире, в том мире, какой он ощущает, видит, слышит, знает и для него не существует никакого другого. Мир таков, каким мы его знаем. Если я чего-то не знаю – этого для меня просто не существует.
    – Но ведь это могут знать другие?
    – Мы опять возвращаемся к пройденному: значит, для других эта деталь существует, а для меня – нет.
    – Но это абсурд! Ведь многие вещи существуют независимо от нашего сознания!
    – Например, какие? Расскажи мне о том, чего не знаешь.
    – Как я могу рассказать об этом, если я не знаю о чем рассказать?
    – Потому что мира, которого ты не знаешь, для тебя просто нет – это область «незнания»; мир, который ты знаешь – область твоего «знания»; мир, о котором никто не знает – «ничто». Вещи для тебя существуют только потому, что ты знаешь об их существовании. Чем больше у человека область знания, тем более разнообразен  и велик его мир, в этом ценность «знания».
    – А как быть с тем, о чем пока никому не известно, но что появится в будущем?
    – Это область «познаваемого незнания».
    – Но ведь об этом сейчас никто не знает, значит «предмета» нет вообще, он «ничто».
    – А разве я говорил что «ничто» не существует? Оно – это то, что никому не известно, «незнание» - то, что неизвестно тебе, оно всегда чье-то, не путай одно с другим.
    – Получается «ничто» тоже можно познать?
    – Нет  вещей, неподдающихся познанию.
    – А существует ли что-либо, чего познать никому не удастся?
    –  Все бесконечно.
    – Не понял!
    – Только вечность познает бесконечное. Этот процесс конца не имеет, а потому нелепо говорить: я знаю все, или можно познать только это, остальное непознаваемо -  не правильно и то и другое. Познание бесконечно.
  – В чем тогда смысл?
    – В бессмертии!
    Японец явно меня путал. Я не совсем понимаю, что вы подразумеваете под «бессмертием»?
    – Я вижу нужно начинать все сначала. Не существует вещей  без нашего «знания» о них, но грань эта постоянно меняется.
    – Расширяется?
    – Изменяется, ведь помимо «узнаваемого нового» происходит еще «забывание старого», то, что забывается, переходит в область «забытого знания», то, что забывается всеми, переходит в "ничто".
    – Как может перейти в пустоту то, что было хорошо известно?
    – Что ты знаешь о древних цивилизациях? Все что известно нам – действительно было, все забытое – для нас не происходило, и не важно: как было на самом деле, нет такого понятия. Если тебе что-либо не известно – этого не было до тех пор, пока ты не узнаешь об этом. То, о чем не знает никто, в данную минуту не существует, а того, о чем не узнает никто – просто не существовало.
    – Как тогда быть?
    – Стремись к «знанию»
    – А в чем смысл «знания»?
    – В бессмертии.
    – Как обрести бессмертие?
    – Звезда, о которой никто не знает, просто не существует пока свет ее не дойдет до видящих его. Существование чего-либо во вселенной начинается с того момента, когда кто ни будь узнает об этом существовании. Если о существовании объекта все забыли или не знают – его нет!
    – Он исчезает?
    – Он просто не существует. Все мы живем только в том мире, о котором что-либо знаем, но и сами известны лишь потому, что есть мир вокруг нас. Пока существует он, будем и мы.
    – Вам не кажется, что данная теория слишком противоречива, ведь согласно ей: «все» - иллюзия. Может ли быть иллюзия вечной?
    Тэцугаку театрально почесал себе лоб, его узкие восточные глаза смотрели на меня с нескрываемым сарказмом.
    – Если я сейчас сообщу тебе: мир – это иллюзия, или: мир – это реальность, изменится от моих слов хоть что ни будь вокруг нас? Какая разница: объективен мир или субъективен, он таков, каков есть, и твое дело жить в нем, поменьше забивая голову подобной ерундой.
    – Но зачем вы рассказываете мне то, в чем сами, как я понял, сомневаетесь?
    – Ты хотел услышать о «пути воина».
    – Так, «путь воина» - это ерунда?
  – Не больше чем любой другой «путь».
    –  И все-таки,  вы верите в бессмертие?
    – Давай представим, что во всем бесконечном мироздании не осталось той или иной, хоть какой ни будь формы материи, тем более – разумной, бога, души, силы, энергетических полей, святого духа, чего ни будь там еще. Но тогда, подумай, если не осталось ничего способного воспринять хоть что-то и не появится больше всю «долгую-долгую вечность», будет ли существовать само мироздание? Если мир это мы, то с уходом каждого человека наступает и «конец света», тем не менее, жизнь продолжается, но что остается от человека: «знание», «сила», «душа», «дух», «память» - называй, как хочешь, но пока есть это, мы бессмертны.
    – Ну, вот вы и сами подтвердили абсурдность вашей теории: мало ли скажем, в том же древнем Египте происходило событий и было людей, о которых не только я, но и никто другой из ныне живущих не знает, да и не узнает, однако это совершенно не значит, что их не было вообще, просто время скрыло их навсегда.
    – Расскажи мне об этом!
  – Я не могу, века стерли историю!
    – Тогда для тебя на данный момент есть только то, что ты знаешь, не больше, не меньше!
    – Опять мы возвращаемся к относительности?
    – Нет никакой относительности, как нет и абсолюта! Ты видишь листву зеленой, а небо – синим только потому, что так видишь – это твой мир и он правильный, но если собака воспринимает все в сером цвете – это ее мир и он не менее правильный, чем твой.
    – Так значит: небо не синее, а листва не зеленая?
    – Не совсем так, синее и зеленое – для тебя, но серое – для собаки.
    – А какое оно на самом деле, само по себе? – меня забавляла наша дискуссия об элементарной физике.
    – Нет ничего «само по себе», все такое, каким мы способны его воспринять. Ты наблюдаешь форму листа и считаешь: она такая, какой я ее вижу и это правильно, зрение лягушки построено по-другому и она не воспринимает четкую форму, а только движение – что для нее лист неподвижный или колышущийся. Если ты способен обрести скорость тигра, ты бьешь как тигр, если, выходя на бой, ты напуган противником, ты проиграл, не потому что он сильнее тебя, а потому что ты так решил.
    Меня начали смешить наивные рассуждения старика, наконец-то за столько дней общения я впервые почувствовал превосходство цивилизованного современного образованного человека над  почти средневековой философией полудикаря. – По-вашему, для пингвинов, живущих в Антарктиде, вообще никаких листьев не существует?
    Несмотря на присущую Тэцугаку Ками жизнерадостность, я только сейчас узнал, насколько японец может долго и заразительно смеяться. Наконец успокоившись, старик взял в руку уголек и нарисовал на гладком белом камне, лежащем у нас под ногами, благо было довольно светло, правильную окружность.
    – Что это – поинтересовался я?
    – Сложно изобразить бесконечность. Представь себе, что данная окружность – прямая без начала и конца или граница мироздания, бесконечная сфера или говоря поэтическим языком – окружность неразгаданного круга.
    – Ну и что?
   Вместо ответа Тэцугаку провел прямую линию, разделившую круг на две симметричные половины. – Это линия – ось мироздания или Бог, создатель, о котором мы говорили. На одной половине круга японец нарисовал иероглиф означающий время, на другой – пространство.
    – Это вечное пространство – прокомментировал он, где время и расстояния бесконечны, а материя – неизвестна. Все, находящееся здесь – «ничто».
    – А где же область «знания»?
    Из двух точек, являющихся основой «оси мироздания» японец нарисовал странную фигуру, напоминающую две соединенные синусоиды, так изображается наша галактика в плоскости. Эта фигура симметрично вписалась в центр окружности, захватив среднюю часть «оси» внутрь себя, а верхнюю и нижнюю – огибая с двух разных сторон.
    – Видишь эти границы, они – расширяющиеся и сужающиеся грани познания или границы известного мира, все, о чем мы знаем, находится внутри.
    – Получается, мы только частично знаем бога?
    – Да, и там, где мы его знаем, происходит иллюзорная линия пути индивидуума. Тэцугаку несколько раз обвел ось находящуюся внутри «области знания» – там, где эта линия пересекает грани познания, находятся иллюзорные точки начала и конца пути индивидуума, другими словами: приход в этот мир и уход из мира.
    – Почему вы называете линию жизни иллюзорной?
    – Потому что она на самом деле лишь отрезок, тогда как все остальное – бесконечно.
Тэцугаку нарисовал множество отрезков параллельных первому, но менее жирных. – Эти штрихи – произвольно рассматриваемые «пути мира»: отдельные события, предметы, судьбы, другими словами – известная история вселенной. Их точки соприкосновения с гранями познания также: начало и конец, созидание и разрушение, рождение и смерть. Ты видишь, между этими линиями имеются промежутки – это то, что тебе не известно, область «незнания», забытая или неизвестная история мироздания.
Японец провел одну линию перпендикулярную всем остальным отрезкам.
    –  Данная ось – постоянно изменяемая линия настоящего, где материя или наше «знание» о ней максимально, а значит «ничто» стремится к минимуму. Все, что происходит в настоящее мгновение, находиться на данном отрезке и то, что происходило или будет происходить, также было или будет расположено на данной оси, поскольку время здесь стремится к минимуму, как и «ничто». Теперь я покажу тебе «центр» бесконечной окружности – это пересечение отрезка пути индивидуума и центра изменяемой линии настоящего. Условный центр мироздания, ибо окружность бесконечна, я называю точкой силы, некоторые – точкой озарения. Она переходит в иное измерение.
    – Что значит «переходит в иное измерение»?
    – Мироздание бесконечно, в данном случае, окружность – это его условная внешняя граница, но на самом деле границы нет. Все  что я нарисовал тебе, бесконечно повторяется как «во внутрь» так и «наружу». Вся большая окружность с областью «знания», «ничем», «осью Бога», бесконечными линиями событий как в зеркале отражается в этой маленькой точке - своем центре, и сама данная точка, стремящаяся к нулю и бесконечности одновременно, также является продолжением такого же мира, и у него есть аналогичная точка – центр. Но и сама большая окружность, нарисованная мною - ни что  иное, как очередной центр мироздания или точка силы другого измерения и так до бесконечности. Да, чуть не забыл, и Тэцугаку заштриховал два участка между линией «непознанного Бога» и границей «области знания».
    – Это что?
    – Отрезок «оси мироздания» выходящий за «область знания» - «непознаваемая реальность» или «высшая сила», ты, наверное, слышал такое понятие как «вселенский» или «высший божественный разум». Заштрихованные области между ним и границей «знания» - участки «непознаваемого», то, что причисляется к нематериальному миру. Кривые линии, отделяющие «знание» от « непознаваемого» - есть «границы миров».
    – Безусловно, все изображенное вами весьма интересная игра ума, но причем тут «путь воина»?
    – Притом, что «путь воина» находится внутри данной системы.
    – Это «линия индивидуума»?
    – Нет, жизнь индивидуума, это всего лишь отрезок собственного «я», он мало чем отличается от остальных путей.
  – А где же « путь воина»?
    Тэцугаку нарисовал две точки в верхней и нижней части окружности там, где ее пересекала «ось мироздания». - Это точки бесконечной пустоты на грани мироздания.
    – Почему они так называются?
    – Потому что мироздание безгранично в отличие от точек рождения и смерти. Точки бесконечной пустоты не ограниченны временем, они – конец отрезка именуемого «осью мироздания», но данная ось не является отрезком, она – прямая. Время и пространство в этих точках бесконечно, а область «знания» стремится к нулю. Они – переход в иное измерение.
    – Также как и «точка силы»?
    – Да, но в «центре мироздания» время и пространство стремятся к нулю, тогда как материя достигает наивысшей плотности, «знание» в данной точке всегда максимально, потому что находится на линии настоящего, а в точках «бесконечной пустоты» все наоборот.
    – Это парадокс?
    – Это парадокс мироздания. И то и другое – ворота измерений, горизонт событий, только одни – «внутрь», другие – «наружу»
    – Ну и где же здесь «путь…»?
    Старик провел кривую через центр окружности так, что ее концы выходили из обеих точек. Если отбросить все множественные линии и штрихи, нарисованные им ранее кроме окружности и последней кривой, проходящей через центр, то получилось бы ни что иное, как монада борьбы и единства «янь» и «инь».
    – Эта линия без начала и конца на грани вечных переходов в различные измерения и есть «путь воина». Посмотри внимательно: одинаково справедливо, как и то, что он находится внутри мироздания, как и то, что мироздание находится внутри его. А теперь ответь, когда получаем мы новые знания что меняется: наше представление о мире, мы сами или весь мир и где он: внутри или вокруг нас?
    – Вы считаете, мир стабилен?
  – Не знаю, но если все бесконечно изменяется, переходя из измерения в измерение, каков смысл подобных изменений, не являются ли кажущиеся перемены «пульсом статического организма» потому что все течет и меняется, но все возвращается на круги своя.
    – Но какой смысл в том, что вы мне рассказали?
    – Ты спрашивал о «пути воина».
    – Мне было интересно, что значит этот «путь» для человека, как применять вашу философию в повседневной жизни?
  – Ты спрашиваешь, зачем я рассказал тебе о мироздании. Все услышанное тобой является для «воина» тем самым, что обычно остальными именуется верой в Бога. Человек не может без вдохновения, и самый окрыляющий образ – образ бессмертия. Однако тебя интересует что значит «путь воина» для меня? Это постоянное совершенствование умения жить. Чтобы выжить «воин» вынужден непрерывно совершенствовать мастерство боя. Жизнь для «воина» - поле битвы, в ней нет хорошего и дурного, есть только борьба, смысл которой – все та же борьба. Она существует везде и всегда, тайно и явно, между всеми и всем. От нее нельзя убежать, как нельзя убежать от самого себя, как нельзя убежать от того, что везде. Бегство – лишь форма этой борьбы, но отступающий вечно – не «воин». «Воин» идет на борьбу сознательно и явно, а если ему случается отступить, он бежит легко и свободно, бросая то, что не нужно. «Воин» всегда контролирует ситуацию и если старая тактика и стратегия не соответствует новым требованиям, он изыскивает новую, и не редко, внезапно повернувшись к преследователю, поражает его в тот момент, когда тот меньше всего ожидает удара. Путь борьбы – это «путь воина»!
    – Неужели возможно всегда контролировать ситуацию и принимать правильные решения?
    – Разве  я сказал, что можно стать «воином», просто действуй решительно и смело, но взвешенно – в этом сила.
    – А как быть с сомнениями?
   Ты должен  помнить случай из библии, когда Петр вначале поклялся в верности, потом при всех отрекся от Христа и, в конце концов, стал испытывать угрызения совести? Пути господни неисповедимы, как у вас говорится, но конкретное поведение Петра – это не поступок «воина»!
    – А как бы поступил «воин»?
    – Или не отрекайся вовсе и иди до конца или откажись, но тогда не мучайся сделанным. Душевные терзания сомнения, трепетания – не «путь воина»!
    – А если это всего лишь изыскание новой тактики?
    – «Воин» меняет планы смело и решительно без колебаний и сожалений. Изменение тактики у него вызвано необходимостью нового действия, а не сомнениями или   переживанием об уже содеянном.
    – Человек не может жить без сомнений – это невозможно!
    – Человек не может быть «воином», я, кажется, говорил об этом, он лишь в состоянии пытаться следовать данным путем. «Путь воина» - это путь силы чистого духа, потому что только чистый дух способен быть по настоящему сильным. Но где ты встречал абсолютно «чистого» человека?!
    – Человеку дано приблизится к подобному состоянию?
    – То, что я скажу, наверняка вызовет в тебе бурный протест, но только одинокий человек может стать достаточно сильным, потому что ему не на кого рассчитывать кроме как на себя и не для кого стараться кроме как для себя, конечно, если речь не идет о показной силе. «На миру и смерть красна» - пословица слабых. Сила перед кем-то – это роль, человек в обществе не может быть чистым как белый лист бумаги, поскольку живет по навязанным правилам игры. Истинная сила в одиночестве.
    – А как же Иисус Христос, Будда?
    – А разве не уходили они от мира, чтобы очистится и набраться силы, вспомни их житие. И потом, кем считается Христос или Будда – богами. А разве в каждой религии нет института отшельников?  Жить в обществе и быть абсолютно чистым может только Бог, любой из нас грешен! Ты спрашивал про сомнения? Не сомневаться могут только Бог и дурак.
    – Но Иисус сомневался в Гефсимании перед распятием.
    – Я тоже читал библию, правда, это было давно, однако помню, как там сказано: «…бремя наших грехов лежало на нем угнетало его». Ради кого принимал он «чашу» страданий, кем был тогда: богом или человеком, и потом, кто слышал как «скорбел и тосковал» он, ведь ученики его спали, предоставив учителя самому себе и господу,  уж не придумано ли многое после… Вряд ли сам он рассказал им про молитву, разбежались они проснувшись. «Воин» никогда не сомневается, но это идеал, в жизни так может только бог и дурак. Для человека, идущего «путем воина» сомнение – главная защита против сомнения, в этом парадокс.
    – Почему?
    – Потому что нет абсолютного добра или зла, как нет и абсолютно правильных поступков, все перемешано.
    – В чем тогда заключается смысл всего?
    – В истине!
    – Где эта истина?
    – Истина – есть «путь воина»!
    – «Воин» считает себя равным Богу?
    –  Никто не может быть равным Богу, он есть во всем и вокруг всего, ему нельзя уподобиться, можно быть только Богом. «Путь воина» исходит от Бога и уходит в него, пересекаясь с ним на линии настоящего.
    – Значит «воин» - это Бог?
   Тэцугаку ничего не ответил, однако я не унимался: а как быть человеку, избравшему данный «путь»?
    –  Исткать истину, стремиться быть «воином»!
    – Значит, стремиться быть Богом?
  Тэцугаку опять промолчал.
    – Хорошо, но коль вы считаете себя Богом, вы такой же всемогущий как он?
   А в твоем сознании вбита мысль, что ты червь – парировал Тэцугаку. Считаешь себя червем – будешь жить как червь, считаешь себя Богом – будешь Богом!
    – Но Бог может выпить океан яда как Шива или усмирить бурю как Христос, он в состоянии совершить множество чудес не подвластных вам!
    Японец поднял с земли уголек и подал мне.
  – Ты можешь написать свое имя правой рукой?
    – Да.
    – А левой?
    – Могу.
    – А в состоянии ты написать свое имя, ну скажем, ухом?
    – Нет, но ведь оно не приспособлено для подобных целей.
    – Но ты же не хочешь сказать, что твое ухо не часть тебя, однако оно не в состоянии сделать все то, что умеешь ты; так и человек, и все остальное в мире имеет свои функции и определенные ограниченные возможности, но это не отрицает наличия во всем божественного. Все существующее создано для определенной цели и по отдельности слабо и не совершенно, но, в целом, образует всемогущего бесконечного Бога, подобно тому, как отрезки образуют прямую, или дуги окружности соединяются в окружность. Как части тела создают единый организм, так и все мы образуем Бога.
    – Стало быть, вы считаете себя частью Бога?
    – Так говорить – не ошибка, но не точность. Бога нельзя разделить на части, он един: это я, это ты, это все что вокруг нас, он есть во всем. Организм, поделенный на части погибает. Нельзя быть частью Бога, можно быть только Богом.
    – Но если мир – единая целостность, зачем борьба, с  кем?
    – С самим собой, борьба – это единство!
    – И все-таки: как я могу быть Богом?
    – Если ты скажешь: мое ухо – это я, все кругом рассмеются, но если ты его прищемишь, то закричит не ухо, а ты.
    – А каким должен быть Бог?
    – Естественным, чистым и сильным.
    – Что вы подразумеваете здесь под силой?
    – Силу духа.
    – Вы призываете к одиночеству?
    – «Путь воина» везде.
    – Значит и во мне, чем же я подобен Богу?
    – Тем, что сам отвечаешь за свои поступки.
    – То есть?
    –  Во всем что происходит или не происходит с тобой, виноват только ты сам, как бы ни было заманчиво и легко обвинить в этом других, судьбу, родителей, Бога. От момента рождения и до смерти человек вынужден, желая того или нет, отвечать за свои поступки. Мы не всегда способны заметить причинно-следственные связи, но ничто не проходит безнаказанно кроме времени, только оно в состоянии само наказывать всех, оставаясь недосягаемым.
    – Значит, только я отвечаю за собственную жизнь?
    – Абсолютно! Все происходящее и существующее происходит и существует только потому, что, так или иначе, проходит сквозь нас. Чего мы не знаем – просто не существует и так продолжается до той поры, пока нас не «оповестят» о существовании данного. И когда мы говорим, что хотим изменить мир, не означает ли это то, что мы должны изменить себя, измениться в ту сторону, которой нам так не хватает в окружающем нас. Изменить мир – это изменить себя, собственное поведение, миропонимание, мировосприятие. Мир таков, каким мы его хотим видеть. Но при этом нужно помнить: не всегда получается ожидаемое.
    – Почему?
    – Жизнь сама расставляет все по своим местам, повинуясь законам мироздания, познать которые вряд ли удастся.
    – Значит, есть нечто неподдающееся нашей воле?
    – Борьба вечной жизни с вечной смертью, где ни то, ни другое не стоит, ни гроша!
    – Почему?
    – Потому что человек, как и все живое, не платит ни за свою жизнь, ни за свою смерть, все это он получает даром, и есть только одно, что человек в состоянии взрастить сам и то, что остается после него, всегда существуя между полюсами живого и мертвого: это сила духа, мысли и воли, но не та, порождающая гордыню, а та, не дающая сломаться и исчезнуть, превратившись в жалкую пыль. Эта сила – «дух воина»!
    – Что такое «дух воина»? – переспросил я.
    – Сила, которая позволяет преодолевать любые трудности и испытания, сила, которая дает великую любовь к жизни и неизменное презрение к смерти, какой бы не была жизнь и какой бы не казалась смерть. Сила, позволяющая не боятся ни бога, ни дьявола и всегда помогающая выстоять.
    – Вы можете привести конкретные примеры силы духа?
    –  «Дух воина» достаточно воспет и используется во множестве национальных философских, религиозных, воинских системах. Именно благодаря этой силе, положенной в основу жизненного пути, приобретали свои превосходные качества, неустрашимость и мощь: рыцари, самураи и иные представители духовных и воинских искусств. Но носители приходят и уходят, дела их заносит песками времени, все есть пыль и прах и ничего не стоит ничего, но «дух воина» как чистая энергия ярости живет вечно.
    – «Сила  духа воина» – это бог?
    – Бог есть в каждом, сила не у всех.
    – Получается что существует «дух бессилия»?
    – Существуют бессильные души. У вас, подобные души называются покинутыми.
    – Это те, которые отвергли Бога и отвергнуты Богом, потому что Бог – это сила, и «дух воина» - тоже сила.
    – А что есть дух в вашем понимании?
    – Не совсем то, что принято у вас.
    – В смысле?
    – Я не рассматриваю дух, как душу, скорее наоборот, душа – это дух, он что-то вроде ядра атома или элементарной неделимой частицы. Как ядро несет в себе заряд атома, так дух заключает в себе «заряд» человека. Сила духа – величина этого заряда.
    – Дух материален?
    Тэцугаку рассмеялся: тебе во всем нужна наглядность. Помнишь главу из Библии, где пророку Валааму преградил дорогу ангел с мечом, чем тебе тот вооруженный ангел не «дух воина»!
    – А если серьезно.
    – Когда ты лез по веревке из последних сил, спасаясь от волны, когда спускался со скалы или становился против меня с боевым мечом, ты надеялся только на свои силы и в тебе говорил «дух воина».
    – Так что такое «дух воина»?
    – Это состояние хладнокровия, спокойствия и равновесия из которого ничем никогда ни при каких обстоятельствах нельзя вывести. «Воин» примет помощь извне, если ее окажут, но он всегда рассчитывает только на себя.
    – Но каким образом можно достичь подобного состояния?
    – Физически – через постоянные тренировки, духовно – через презрение ко всему.
    – Не понял?
    – Нельзя уметь презирать смерть, не научившись презирать жизнь!
    – Вы предлагаете от всего отказаться?
    – Абсолютно нет, живи, как хочешь, пользуйся любыми благами жизни, но помни: сила достигается через презрение ко всему.
    – Что подразумевается под «всем»?
    – Презрение к богатству и бедности, к счастью и страданию, к родине и чужбине, к себе и другим, к жизни и смерти, к богу и дьяволу, к мукам ада и благодати рая.
    – То, что вы предлагаете абсолютно невозможно даже для самого отпетого циника и негодяя!
    – Человек не может стать «воином»!
    – Тогда в чем необходимость такого отрицания?
    – Презирать все – значит не нуждаться ни в чем, значит не зависеть от чего-либо, а не имеющий привязанностей не имеет слабых мест. Только через презрение ко всему можно стать поистине сильным!
    – Значит «путь воина» - это путь презрения?!
    – То, о чем рассуждаем мы – идеал, дух. Ни один человек не в состоянии достичь такой силы, чтобы та позволила ему все презирать, а значит: ни один человек не может обрести «дух воина».
    – Что означает презрение для обычного человека, можно ли использовать силу духа в повседневной жизни, отбросив идеал?
    – Презрение ко всему есть не что иное, как победа над человеческой слабостью. Борьба здесь должна вестись бескомпромиссно: либо ты победишь свои слабости, либо они победят тебя, но, как и везде, здесь есть выбор. Презрение не означает отказа от всего, оно лишь дает независимость.
    – Но должны же существовать какие-то нормы, чем руководствуется человек идущий по «пути воина»?
    – Все, что совершаешь ты – правильно, все, что не делаешь – происходить не должно, все, что делается с тобой, для тебя, против тебя – справедливо.
    – Значит все происходящее уже заранее определено?
    – Не совсем «определено», мы сами своими предыдущими действиями определяем будущее и за каждый совершенный или несовершенный поступок мы платим и плата эта справедлива.
    – Но как быть с понятиями о добре и зле?
    – Ты опять возвращаешься к пройденному: во всем, что существует вокруг, есть добро и зло одновременно, причем и то и другое необходимо, поскольку все относительно.
    – С каких это пор зло стало вселенской необходимостью?
    – Речь идет не о зле, ради зла, а о необходимости каких либо действий имеющих отрицательные последствия для других.
    – О чем вы говорите?
    – Ну, ты же дышишь кислородом, а в условиях промышленного прогресса чистого воздуха становится все меньше и меньше, мы сидим рядом, и ты поглощаешь мой кислород, того и гляди, я начну задыхаться – и Тэцугаку судорожно зашлепал губами, словно превратившись в большую  рыбу, вытащенную на берег: ты совершаешь зло.
    – Какое же это зло, все получается непроизвольно  неумышленно! Зло – это то, что совершается с умыслом, сознательно.
    – Так немедленно перестань дышать, ты ведь уже знаешь, что делаешь мне плохо!
    – Но дышать моя естественная потребность, иначе я умру – ответил я с наигранным раздражением.
    – Наконец то ты заговорил о естестве. По-твоему: если зло вызвано необходимостью, значит это не зло?
    – Данный пример не совсем удачен.
    – Я могу привести тебе сотню подобных парадоксальных примеров: мало ли кому ты «перешел дорогу» испортив человеку может быть всю жизнь. На конкурсе «удачи» никогда не хватает призовых мест. Когда хищник убивает жертву чтобы насытиться и спастись от голодной смерти – это зло, но он не может поступать иначе и то,  что плохо жертве – добро ему. Существует естественный ход жизни в котором все перемешано, докажи мне обратное если сможешь.
    – Ну, знаете, до чего мы можем договориться! Человек  - не зверь, он живет в обществе, где должны существовать  понятия жалости и сострадания.
    – А разве жалость – не зависимость?
    – Что же мне нужно быть естественным подобно зверю?
    – Не поступай безжалостно и тогда жалость тебе будет ни к чему. Когда двое сходятся в битве ради одной цели битву  «не интересует»  кто подготовлен и вооружен лучше, а кто – хуже, ее «не интересует» причина этого. Всегда один подготовлен более, другой – менее, но высшей нелепостью является утверждение, что подобный бой не честен. В битве не действуют никакие оговорки. Если ты настроен на битву, значит ты готов к ней. Если один вооружен хуже и потому проигрывает – это только его проблема, и такой бой не менее справедлив, чем поединок равных, потому что  бывает неравенство друг перед другом, но все равны перед битвой и жизнь дает каждому равные стартовые условия.
    – Я с этим не согласен.
    – Ты говоришь о материальном, я  - о воспитании духа. История знает немало примеров, когда рожденные рабами становились властителями империй. Когда человек сходится с тигром, в каких бы условиях они не встретились, бой этот будет справедлив и честен, а победит тот, кто лучше подготовился, поскольку перед жизнью все равны.
    – Ну а как быть с понятиями о чести, морали, справедливости, о том, чтобы не бить первым, не бить в спину?
    – А разве я учил тебя бить в спину? Но, если такой удар получишь ты и проиграешь – это будет справедливо, потому что ты не подготовился к такому развитию событий.
    – Не возможно прожить все жизнь в таком напряжении!
    – Человек не может, «воин» - да. Я не оспариваю благородство перечисленных тобою  понятий, но попробуй выбрать их трех вариантов, что более справедливо перед Богом: когда ты повстречался с разъяренным тигром безоружным, когда ты вооружен прекрасным огнестрельным оружием или когда ты оказался перед ним вооруженным только холодным оружием – какой вариант более благородный?
   Не смотря на всю примитивность и наивность вопроса, я затруднился что-либо выбрать. В любом случае либо я, либо тигр оказывались в невыгодном положении. В конце концов, я пришел к выводу, что лучше вообще избегать подобных надуманных ситуаций.
    – Ты считаешь ее надуманной, хорошо, но я могу привести тебе сотни примеров, когда в жизни человеку приходится выбирать между жизнью и совестью.
    –  И все-таки: лучше не попадаться…
   Он засмеялся: гениально, именно так бы и ответил любой нормальный человек, но коли это случилось…
    – А какую ситуацию выберете Вы?
    – Для «воина» справедлива та ситуация, в которой он оказался.
    – Стало быть: нравственны все три?
    – Нет, только реально произошедшая, две другие – несправедливы, потому что справедливость – это жизнь.
    – Но мы ведь говорим про мир людей, а не хищников!
    – Какая разница, для «воина» важна только ситуация. Не важно: кто перед тобой, важно: как ты поступишь. Я был офицером японской армии во время оккупации Китая в 1941 году, мой взвод охранял лагерь военнопленных, власти организовали там  ни то лабораторию, ни то больницу, объект был секретный, ни я, ни другие офицеры не знали об истинном назначении подобных экспериментов, всем командовали военные врачи. Только потом, при эвакуации архива мне удалось приоткрыть тайну их деятельности.
    – И чем они занимались?
    – Наш объект являлся центром по изучению нервной и психической деятельности человека. Один из опытов был циничен и прост: двух пленных, предварительно поставив в известность, закрывали в газовой камере, в которой находился только один противогаз. Подача отравляющего вещества была слабой, дабы у подопытных  оставалось время на действия. Конечно, подобная ситуация искусственна дика и бесчеловечна…
    – И как вели себя «подопытные»?
    – Видимо совершенно по разному. Я вспомнил данный ужасный пример только потому, что он наглядно демонстрирует ситуацию, когда мораль глупа, а подлость естественна. Если человек оказавшийся в подобной ситуации сделает все возможное чтобы выжить это не будет подлостью, это будет жизнью.
    – Все ваши примеры  из ряда вон выходящие крайности, слава богу, не каждый день мы оказываемся в столь душераздирающих ситуациях.
    – Восприятие всего происходящего как должного и единственно правильного – вот вдохновляющий источник силы для избравшего «путь воина». Любые волнения, страдания, переживания и прочие эмоции ослабляют человека и делают его уязвимым. «Воин» не должен быть беспомощным.
    – Но в жизни не избежать стрессовых ситуаций, где выход?
    – Существует один путь: не избегать стрессов, а готовится к ним. Кто-то из древних сказал: «необходимость обостряет разум», в состоянии подобной «необходимости» пытается существовать «воин».
    – И все-таки, что касается морали, я не могу с вами во всем согласиться, существуют прописные истины, например: заповеди Христа.
    – А разве я отрицаю ценности, названные общечеловеческими? Человечество давно бы установило рай на земле, если бы каждый следовал им. Люди с готовностью соглашаются с вселенской  моралью, но и не думают следовать ей. Хочешь, я приведу тебе приблизительный диалог человека с собственной совестью? Твоя совесть говорит: нужно соблюдать моральный принципы, в твоем случае: заповеди Христа, ты соглашаешься с ней, но тут же отвечаешь: я бы соблюдал их, но в том случае, если бы их придерживались все окружающие. Совесть возражает: все так говорят и потому их никто не выполняет, а надо начинать с себя, не смотри на других, начни с себя. Ты опять соглашаешься, но снова возражаешь: все так говорят, но сами не соблюдают, а начать первому – поставить себя сразу в невыгодную позицию, это гибель, подобно распятию. Иисус следовал им за всех и был распят, а я хочу жить нормально, и вынужден, живя с волками, выть по-волчьи. И человек прекращает этот спор, хотя и он и совесть его признали как прекрасны заповеди божьи.
    – Вы предлагаете что-либо лучшее?
    –  Трудно придумать что-то лучшее чем «нагорная проповедь», но дорога Христа – путь бога, «путь воина» - дорога человека.
    – В чем ваша нравственность?
    – В естестве. Ты можешь подумать, что я якобы отрицаю мораль, приличие, ну и тому подобное и призываю опуститься до звериного уровня, а я лишь утверждаю: все существующее – нормально, иначе его просто бы не было.
    – Значит то, что вы критикуете в людях тоже нормально?
    – Я выступаю за «знание» в противовес «мнению», но и то и другое – естественно.
  –  И никаких определенных установок кроме размытого понятия «естества», но хоть на что ни будь да опирается «воин» на своем пути?
    – Он руководствуется «искусством воина».
    – Это еще что такое?
    – Говоря очень коротко – это чутье, более конкретно -  это умение сочетать воедино все то, что может показаться на первый взгляд не сочетаемо: бесстрашие и страх, осторожность, и решительность, великодушие и жестокость, справедливость и хитрость, жесткость и податливость, аскетизм и ненасытность, другими словами, все противоположное: черное и белое, холодное и пламенное, легкое и тяжелое, янь и инь. То, что противоположно, а потому борется, борется, а потому – едино.  Умение использовать разное во имя своей цели зовется «искусством воина».
  –  На сколько это возможно?
    – Любой воин имеет в комплекте как оборонительное, так и наступательное оружие, а каждый отдельный его элемент в свою очередь может использоваться  для атаки или защиты. Воин, владеющий только одной частью: защитой или нападением – уязвим. Но овладевший и тем и другим может считаться опытным бойцом. Ты понимаешь, о чем я говорю, нет предела совершенству. У мастерства нет только нападения или только защиты. Обороняясь – нападай, а, нападая – защищайся. Искусство жить – это искусство выигрывать – в этом и заключается «искусство воина». Психологически ты должен перед битвой думать о битве, в момент битвы думай о победе. Накануне сражения следует решать, как его выиграть и это есть стратегия «воина», в разгар боя думать некогда, надо только действовать, чувствуя как победить, и это есть тактика «воина». Думать «перед» и чувствовать в «в» - вот воинское искусство. Для «воина» одинаково глупо выжить, но проиграть, или победить, но умереть. Хороший воин только тот, кто умеет побеждать, выживая, ведь победа лишь тогда становится победой, когда победитель  может ее праздновать. И «воин» знает, как победить и выжить, потому что он знает: когда думать, а когда чувствовать. И главное: не бери ничего на веру, в том числе и мои слова.
    – Я не должен вам верить?
    – Ты не должен создавать себе кумира для безусловного почитания и доверия, подобно тому, как каждая новая религия возникала из-за необходимости смены старых догм и доктрин ввиду их несоответствия потребностям наступившего времени, но, на обломках старого, незаметно для самих себя создаем нового кумира, который также окажется не лучше предыдущего, ибо нет ничего вечного кроме «незнания».
    – А знание?
    – Любое «знание» ограничено «рамками» познающего – это один мир, мир другой – «незнание» и оно, как безграничное кольцо расположенное вокруг первого.
    – Так стоит ли чему-то учиться?
    – Только ты сам можешь быть себе учителем.
    – А как же  традиции школ и учений, безропотная вера и подчинение учеников учителю?
    – Если ты сам не способен учить себя, никакой учитель тебя не научит, вы только потратите время. Наставник направляет, но учишься ты.
    Не знаю, сколько было времени, но ночь полностью вступила в свои права, костер, поначалу казавшийся таким огромным, практически потух. Не смотря на близкое расстояние, я не видел лица собеседника, лишь силуэт. Завтра, точнее уже сегодня, предстоял долгий путь  домой. Вряд ли мне суждено еще хоть раз встретится со странным японцем, жизнь разведет нас по разным углам бытия. Я многое отверг из его философии и возможно поступил бы подобным образом со всей, слишком противоречивой и дикой, слишком наивной и первобытной, чтобы заинтересовать цивилизованного человека и  чуждой моей славянской душе, если бы не сила и уверенность, исходящая от старика и поражающая красотой непреклонного мужества. Казалось, если он и не знал всего наперед, то уж точно был всегда готов ко всему.
  – И все-таки, Тэцугаку Ками, кто такой «воин»?
    – Ты хочешь некого итога всему сказанному, он невозможен. Сколько бы мы не говорили, да и без толку говорить, надо жить. «Воин» - человек, не имеющий слабостей, но это не значит, что ему чуждо все человеческое, это человек, не имеющий привязанностей, но это не значит, что он никого не может полюбить, это человек, чувствующий себя свободным даже в тюрьме, но это не означает, что ему следует туда попадать, это человек, который и на чужбине, да хоть и на Луне будет чувствовать себя как дома, но это не значит, что он не должен любить родину, это человек, который не знает страха, но это не означает, что он не уязвим, а значит и не осторожен.
    – Но это все тезисы похожие на заклинания, а какие реальные качества отличают человека следующего этой философии?
    – Прежде всего – восприятие, неразрывное восприятие себя и мира как единого организма малого и смертного, но великого и вечного. Он воспринимает все происходящее как единственно правильный путь высшей справедливости и никогда не сожалеет о случившимся, понимая – это также нелепо, как и сожалеть об отсутствии третьей руки. Разве не сказано в ваших  христьянских заповедях: «не делай себе кумира», но не переводятся идолы, «не убей», но прекратились ли воины и убийства,  «не прелюбодействуй», но разве разврат стал менее желанным, «не кради», но разве воруют меньше, «не произноси ложного свидетельства», а подлецы и лжесвидетели не переводятся. «Воин» знает, что нет добра и зла, есть только наше восприятие того или иного факта, поступка или события, зависящего от стороны воспринимающего. Если даже миллион скажет «да», а один – «нет», будет ли право большинство по отношению к «единице». Если я, дыша и делая себе добро, забираю кислород у тебя, что будет истиной? И если человек, доведенный обществом или властью  до отчаяния, идет на преступление дабы спасти свою семью, где здесь добро, а в чем – зло? Есть только жизнь, и нет ничего другого, и «воин» всегда доволен временем, в котором живет. А идет он по пути борьбы, не потому что желает что-либо изменить, а потому что борьба – это форма существования.
    – Вы рисуете какого-то терминатора – машину убийства со стальными мускулами.
    – Нет, «воин» - всего лишь человек с изначальным, данным ему природой набором естественных слабостей и потребностей, но сила воли его такова, что он никогда не становится рабом этих слабостей, а наоборот заставляет  служить  их себе, воспитывая собственные желания до степени послушного пса. «Воин» всегда способен справится с любым чувством, если оно уменьшает его силу. Цель его пути – совершенство во всем, но «воин» знает: достичь совершенства невозможно, ибо оно безгранично как мироздание, потому что совершенство – это само мироздание. Твердо и уверенно идя к своей цели «воин» понимает, что идет к горизонту, за которым будет новый горизонт, да и само место, где он находится, тоже является горизонтом, если смотреть с расстояния. И понимание этого делает «воина» подобным ветру. Он не ожидает прозрения, находясь в томительном  неведении, жизнь – и есть откровение, а потому любое ее событие приносит радость как божественная воля и такой же радостью будет для «воина» смерть, ведь он борется за жизнь, не потому что та представляет для него некую большую цену, а лишь из-за того, что коль она дана «воину», он обязан сохранять жизнь до момента смерти. Я понимаю твое осуждение: стремление к силе через победу над своими чувствами и слабостями,  и стремление к победе над всеми посредством приобретения силы самоконтроля в некоторых случаях может казаться аморальным, особенно если смотреть со стороны трусости и безволия, испуганно спрятав голову под подушку. Но разве я отрицал святость  твоих личных или общечеловеческих ценностей или необходимость следовать принципам морали? «Воин» ничего не отрицает, потому что любое отрицание противоречит естеству, все существующее – уже есть, значит необходимо, но он старается в собирательных терминах типа: законность, этика, мораль, нравственность, чувственность и т.д. отсеять все относительное и прийти к абсолютному, которого, кстати, нет. Ты прекрасно знаешь как ловко люди в тех или иных случаях или условиях бытия могут играть подобными понятиями, подгоняя их «под себя». Я говорю не об идеале: как хотелось бы или как надо, «воин» живет в реальном мире. Кстати, подобные выворачивания других, «воин» воспринимает как должное и естественное, потому что такова природа человека, он никогда не изображает из себя возмущенного моралиста, жизнь такая, какая она есть.  «Мораль воина» строится «кирпич за кирпичиком» в процессе получения знания и накопления жизненного опыта. И он никогда диаметрально не поменяет свою мораль, поскольку она не навязана ему против воли. А «знание» собирается в течение всей жизни, потому что глуп человек, утверждающий: изменить мое мировоззрение невозможно. Каждый день и час несут в себе что-то новое и даже кардинальная, но искренняя  смена убеждений говорит не о предательстве, а о накоплении новых знаний. «Воин» открыт для окружающего мира, он и есть этот мир, где любой замысел – стратегия, любой шаг – тактика. Как бы «воин» не поступал, он не совершает предательства, потому что с кем бы он ни воевал, «воин» всегда сражается сам с собой. И разве опытный полководец не меняет своих планов, если прежние не ведут к успеху? Нет событий, к которым не был бы готов «воин», хотя он, как и любой другой человек не знает будущего, просто он всегда готов ко всему и что бы не случилось и относится к происходящему со спокойствием. В жизни совершается только то, что должно произойти, от мелочей, до самых кардинальных событий и трагических поворотов. «Воин» всегда уверен в себе, поскольку знает что делает. Я ожидаю твоего замечания относительно данного утверждения. Установка на постоянное спокойствие и уравновешенность многим покажется жестокой и циничной, если такое вообще возможно. Я предвижу и другое возражение: невозможно жить без эмоций, переживаний сомнений и страхов, в том числе за собственную жизнь или жизнь своих близких. Я не ставлю своей целью тебя переубедить. С самого зачатия, с появлением в утробе матери, человек вынужден вести борьбу за себя хочет он этого или нет, знает или не знает, и побеждает тот, кто оказывается сильнее, в любом бесконечном аспекте этого слова. Так правильно ли поддаваться тому, что делает нас слабыми и зависимыми?
    – И все-таки, для меня «путь воина» - философия не реальная, либо это философия безжалостного деспота, добивающегося своей цели любыми средствами – вставил я.
    – Значит, я не правильно объяснил тебе суть, или ты неправильно ее понял, мы, кажется, уже говорили об ученике и учителе. «Путь воина» - это, прежде всего готовность идущего на самопожертвование и смерть без страха и упрека в любой момент своего существования, но так как результатом любой борьбы может быть либо смерть, либо победа, стараться победить. И поскольку победа не приходит сама собой, а требует длительного самовоспитания, подготовки и закалки духа и тела, подготовить себя к сражению. Но, в отличие от солдата в реальном смысле этого слова, у «воина» нет времени на подготовку в тренировочном лагере. Битва начинается с началом жизни и «воин» вынужден, готовится  к бою в процессе самого боя «атакуя» и «отбивая атаки». «Воин» не бывает жестоким, пока этого не требует сама жизнь, подобно тому, как лев не трогает пасущихся вокруг антилоп пока те не подойдут слишком близко, а он не проголодается.
    – Но если я правильно трактую все вами сказанное: «воин» не может любить, иметь семью, друзей, какие либо привычки или привязанности?
    – Он может иметь все это, но только в том случае, если подобный набор не ослабляет его, не делает зависимым и уязвимым, не заставляет страдать и волноваться,  а наоборот: придает силы и уверенность.
    – Но как можно любить и не волноваться за любимого человека?
    – А что толку в пустых волнениях, если за ними отсутствует действие. Что проку в волнении матери, ждущей своего сына или дочь не возвращающихся поздно домой, если она ничего кроме этого самого беспокойства не предпринимает. Придет ее чадо домой, или, скажем, не дай бог, попадет под машину, естественно ей не безразлично, но коль она не в состоянии изменить что-либо, зачем предаваться бесполезному. Либо действуй: ищи, иди навстречу, если можешь, или спокойно жди, если ничего предпринять, не способен! Что толку волноваться мужу перед серьезной операцией у жены, если он сделал все возможное и теперь осталось только ждать! Бесполезно волноваться перед экзаменом, надо сдавать, готов ты или нет!
    – Позвольте, но ведь для того, чтобы произошли действия, необходим первоначальный приход чувств - нервный толчок. Вы говорите: какой прок переживать, раз уже сделал все что мог, а станет ли вообще действовать человек, если душа не болит за происходящее?!
    – А разве я сказал: «воин» бесчувственен как полено, просто его волнение – рассчитанный осознанный поступок. Его действие – это сила, а не паника. «Воин» «сражается» пока это возможно, но если шансов или возможности нет – он не действует,  и это не отказ от борьбы, а понимание безысходного.
    – Об этом от вас я еще не слышал, «воин» способен на смирение?
    – Какой смысл исступленно страдать на похоронах близкого родственника, если, как не впадай в истерику, обратно его не вернуть. Все это проявления человеческой слабости, приносящей лишь дополнительные страдания, но не способной изменить что-либо, а значит: не стоящей ни гроша. «Воин» всегда спокоен и уравновешен, для него нет понятий: беда, несчастье, неудача, есть только естественный ход событий, без которых жизнь невозможна. Хорошо это или плохо, жестоко или справедливо – решай сам, но в борьбе побеждает сильнейший, а путь силы – это путь ее накопления. Для «воина» не существуют свои и чужие несчастья, оказавшись перед лицом смерти, он остается не менее спокойным, чем в любой другой ситуации. Это не значит, что ему не знакомо чувство сострадания или желание оказать помощь попавшему в беду, просто он не «страдает», а действует, делая то, что считает необходимым, а если помочь не может –  устраняется. «Воин» может оказать помощь кому угодно, даже врагу, но при этом никто не услышит ничего, что может быть принято за слабость или проявление волнения. Он никогда не играет на публику и, оставаясь один, он не сорвется в истерику и не предастся отчаянию. Ему незнакома нервная дрожь безвольных переживаний. Все что делает «воин», он делает с чувством собственного достоинства, но без заносчивости и единственная эмоция знакомая ему – смех. «Воин» живет с улыбкой и умирает с улыбкой на устах. Ничего, никакие беды, невзгоды и трагедии не способны изменить кривую уголков его рта. Он тренирует свои эмоции, поскольку они могут быть такими же управляемыми, как и действия, и так же, как действия, эмоции влияют на судьбу человека, поскольку они возникают у человека раньше мыслей и управляют последними. Человек, научившийся контролировать свои эмоции, способен влиять на предчувствие и тем самым добиваться перехода желаемого в действительное. Чувства ненависти и злобы также не являются «оружием воина», поскольку они не делают человека сильнее, а только ослепляют глаза и туманят разум. Но ему знакомо чувство здоровой ярости, которое, подобно лавине или волне, обрушивается на противника в нужную минуту,  эта ярость - не гримаса злобы, она - неумолимость действия, эта ярость холодна и точна, она подчиняется тщательному расчету, а не безумному буйству гнева. «Воин» никогда не идет напролом, если это ему не по силам, но и не бежит, уподобившись трусу, перед превосходящим противником. «Воин» может отступить, но любой отход выполняется только для того, чтобы обходным маневром зайти в тыл или ударить с фланга. Любовь его, как и ярость, взвешена и точна, потому что любовь «воина» не есть торопливая паника чувств, сила  его любви вымерена и всегда направлена в нужную точку как стрела, выпущенная опытным лучником. «Воин» всегда спокоен, потому что он живет в своем собственном мире, созданным и управляемым им самим, но этот мир не панцирь, не скорлупа, не футляр которым человек тщетно пытается отгородиться от не устраивающей  реальности. Его мир – это то, что есть на самом деле и к этому нечего больше добавить или описать конкретно. Мир сложен только потому, что таким его в страхе, непонимании или бессилии изображают люди, мир прост только потому, что таким его в страхе, непонимании или бессилии изображают люди. На самом деле – он не прост, не сложен, не плох, не хорош – он естественен и все, что происходит в нем подвластно одному единственному закону - закону естества. Все законы мироздания выходят из естества, все науки держаться на нем, все события происходят по его смыслу и лишь Оно, «Естество» существует само по себе и не нуждается ни в чьих подтверждениях. И «воин», зная это, руководствуется принципом: если не можешь изменить мир, измени свое восприятие мира. Он всегда видит мир именно таким, каким  удобно его видеть и все события, происходящие в нем, «воин» пытается воспринимать так, чтобы затем можно было использовать их в собственных целях. Другими словами, как там у вас: что Бог не делает – все к лучшему.
    – Этот принцип не нов, и я бы сказал, что это высказывание слабых – вставил я.
    – Да, но «воин» старается использовать его как человек старается использовать камни для перехода через быстрый поток. Мир «воина» реален и иллюзорен одновременно. Он реален, а значит, существует, потому что воспринимается органами чувств, его можно увидеть, услышать, почувствовать и т.д. Он иллюзорен, потому что органы чувств передают только наше собственное восприятие, они рисуют символы, модель, образ мира, но не сам мир и каждый воспринимает его несколько по-своему. Наш разум, анализирующий входящую информацию, не может объяснить или даже просто представить  выходящее за рамки его понимания. Отдельный индивидуум никогда не охватит весь мир, он в состоянии только домысливать и фантазировать, опираясь на известную ему логику сообразно собственному знанию. Мир «воина» всегда таков, каким он хочет его видеть и не обстоятельства диктуют условия, а он, используя сложившиеся обстоятельства. «Воин» подобно хамелеону, изменяющему свою окраску, умеет приспосабливаться к любым условиям, потому что когда его преследуют неудачи, когда происходит поражение, когда приходится испытывать нужду, душевные муки или физическую боль, наконец, когда «воин» оказывается перед лицом смерти – мир и все происходящее в нем становится иллюзией, не достойной внимания. Когда «воину» улыбается счастье и удача подбрасывает его на гребень волны, мир воина – прекрасная реальность. Но и в том и в другом случае «воин» никого не винит и ни кого не хвалит, он просто пытается использовать создавшееся положение с максимальной выгодой для себя, а игра в реальность и иллюзию позволяет при любых обстоятельствах сохранять присутствие духа, спокойствие и достоинство. «Воин» не подвластен разочарованию, потому что не верит ни во что. Даже относительно себя у него существует не вера, а уверенность. Единственная его вера – это вера в правильность всего происходящего. Он готов ко всему, поскольку никогда не замыкается на себе, он всегда открыт для мира, потому что он и есть мир. Растворившись в окружающем, «воин» живет имеющимися обстоятельствами и любые события не неожиданность, а естественный ход жизни, имеющий свои причины и последствия, где одно всегда порождает другое. «Воин» - это тот, кто не знает страха, потому что всегда осторожен, это тот, кто не знает случайностей и внезапностей, потому что всегда готов к ним, это тот, кому мало благ всего мира, но и то, кто может обходиться самым малым, потому что ему ничего не надо, это тот, кто уверен в себе, потому что никогда не берется за то, что ему не по силам. «Воин» всегда одинок, потому что его дом – вселенная. И «воин» борется со всеми только потому, что не желает быть ничьим рабом. «Воин» никогда не предаст свою или чужую жизнь, зная, что она не имеет цены, но именно потому, что жизнь бесценна, «воин» не ставит ее ни во что, считая, что неподдающееся оценке – ничего не стоит.  Он приходит для борьбы и, слившись с ней,  уходит, веря в бессмертие. Он сосредоточен и погружен в себя, но видит весь мир. Его борьба подчинена одной единственной цели – выживанию, но он бесстрашен, потому что относится к собственной жизни с презрением, зная: время ухода не зависит от воли союзников и противников, оно не зависит даже от самого «воина», это время настанет тогда, когда оно должно настать и в том не будет ни чьей вины или заслуги.
    – А как быть с жизнью других?
    – «Воин» не имеет права распоряжаться чужой жизнью, только собственной, но когда вопрос ставится так: «я или он», «воин» делает выбор и, кстати, ни всегда в свою пользу, но, если он оставляет себя, «воин» убивает без сожаления и содрогания, он делает это также естественно, как и все остальное, он делает это подобно хищнику, убивающему жертву, дабы не умереть самому.
    – И вы считаете это нормальным, с точки зрения нравственности, чтобы так заявлять на весь мир?
    – Да, если нет альтернативы! Когда на тебя нападает преступник, нет времени  на раздумье о гуманности и законности самозащиты, превысишь ты необходимую самооборону или  нет. Нужно просто выжить и не важно: убьешь ты его или убежишь – все естественно. Если два человека остаются на изолированном пространстве с запасом пищи и воды только на одного, второй должен умереть. А разве в мире конкуренции и бизнеса не так?
    – И как выбрать жертву?
    – Здесь нет выбора, побеждает всегда тот, кто меньше всего думает о страхе, но больше всего думает о борьбе и поступок будет честным и справедливым, потому что так распорядилась природа, а значит и Бог. Смертельные схватки всегда выигрывает  не тот, кто больше боится за свою жизнь, а тот, кто меньше  боится смерти.
    – А если тот, другой, кому суждено умереть будет моим другом, родственником, близким мне человеком?
    – «Воин» не имеет друзей и врагов, у него есть только «противники» и «союзники», и тех и других «воин» выбирает по своему усмотрению, но делает это так, словно не он, а они остановились на нем.
    – То есть?
    – Старайся жить так, чтобы тебя никто не мог «выбрать» против твоей воли. Относительно близких – у тебя всегда есть выбор возможности самопожертвования, если ты готов к этому, главное – действовать сознательно. «Воин» не может иметь друзей и врагов, ибо все переменчиво: «союзник» может стать «противником» и наоборот, и то и другое – явление временное, а друг и враг – навсегда. Измена другу – это предательство и «воин» не имеет друзей, чтобы не терять их, не предавать и не знать предательства, ведь в жизни всегда может возникнуть ситуация когда «вышли вдвоем», но «дойдет лишь один». И «воин» не имеет врагов, чтобы не знать ненависти. Он живет без любви и злобы, поскольку и то и другое может стать его болевой точкой, уязвимым местом.
    – А как строить отношение с «союзником»?
    – Тебе не на кого надеется кроме как на самого себя, ты можешь просить помощи и волен воспользоваться ею, если она предоставлена, ты должен оказывать помощь сам, но никогда не рассчитывай  на других. «Воин» стремится использовать «союзников» и «противников» как бы незаметно для них самих. Само их наличие уже подразумевает помощь независимо от того, хотят ли они этого сами, подобно тому, как в битве, стоящий рядом сражаясь сам, прикрывает тебя, а противник не может размахнуться в тесноте плотного боя. Но в любом случае, в любом окружении «воин» всегда одинок и ему не на кого рассчитывать кроме как на собственные силы. У него нет «ахиллесовой пяты». Он доводит все до конца и всегда готов к смерти.
    – А можно ли использовать смерть?
    – Как и все остальное, смерть – это всего лишь «противник» или «союзник» в зависимости от обстоятельств.

    Мне безумно хотелось спать. Разглагольствования Тэцугаку потеряли для меня всякий смысл с той самой минуты, когда я понял: он говорит об одном и том же. Дальше я мог продолжать уже сам: «воин» - это идеальное, почти мифическое состояние человеческого тела и духа, в его понимании, не имеющее слабых мест, потому что ни к чему не привязан, в том числе и к собственной жизни в нашем прямом человеческом понимании. Тот, кто не испытывает страха смерти и всегда готов к ней. Тот, кто знает только то, что хочет знать, но владеет этими знаниями досконально. Тот, кто нигде не ищет Бога, принимая Бога во всем. Тот, кто не требует справедливости,  правды и сострадания, считая, что справедливость, правда и милосердие подобно Богу, есть во всем, а жестокость борьбы и ее результат – есть высшая справедливость жизни. И когда приходится «убивать» или побеждать, «воин» побеждает и «убивает», понимая, что в любой момент может оказаться на месте жертвы. Но кем бы он не был: победителем или жертвой, он принимает это без торжества или отчаяния, как высшую справедливость, идущую от Бога, потому что «воин» не различает границ между собой и окружающим миром и воспринимает все единым гармоничным организмом, где каждый может оказаться на месте каждого и потому нет  потерь или приобретений, поражений или побед, врагов и друзей, счастья и горя, смерти и жизни. Он вообще никогда ничего ни ищет, зная: все есть там, где оно есть. И «воин» живет в гармонии с собой, подобно Богу, или Мирозданию которое никем и никогда не было создано, но вечно и постоянно создает само себя и никогда не завершит "самосоздания". А подобное самосовершенствование и есть борьба материи и антиматерии, всего со всем. Эта борьба и есть смысл Всего - вечный переход из материи в энергию и из энергии в материю: из одного состояния другое. И сила движущая этим переходом  - есть «Дух божий». Именно этот Дух, «снизошедший» на человека, называл Тэцугаку «духом воина». И все-таки: «путь воина» - это всего лишь бег, бег от мира ради познания самого себя и от самого себя ради познания мира при эфемерной попытке не отделять одного от другого. Бесконечный бег из неоткуда в никуда.

    Прошло достаточно много времени после того, как я услышал  эту историю от Самсона. Около года назад я узнал, что Самсон погиб в банальной автомобильной аварии. Я не смог присутствовать на  похоронах, но уже после его ухода мне удалось побывать в его скромной квартире, где среди вещей я обнаружил три странных синевато-голубых камешка, цвет которых напоминал цвет неба в яркий солнечный день, а также скомканный листок бумаги, на котором было написано стихотворение, имеющее некое отдаленное сходство с японскими танка, как мне показалось, впрочем, весьма отдаленное. Его я и публикую ниже.
   

Исчезнет все, и даже день,
Как прошлое другого дня.
Исчезнет все, и даже тень,
Как продолжение меня.

И только капельки дождя
Все также полетят к земле.
Весна, капелью прозвеня,
Придет с грозой навеселе.

Дождем напишет высота
Стихи земле о чистоте.
Но будет та земля - не та
И капли будут те - не те.

Пройдут мгновением века.
Рассыплет ветер в прах слова.
Но знаю что наверняка
Весной прорежется трава.

И вновь с небесной высоты
Дождем омоется земля
Быть может каплей будешь ты.
И может каплей буду я.