Пик Ай-Петри смотрел на счастливое наше жильё

 
Свет потушен. В углу простыня.  На дубовом столе
две бутылки вина, (пили что-то тогда из десертных).
Эту ночь не забыть, даже если минует  сто лет,
ночь такую не всем небеса посылают из смертных.

То ль сентябрь начинался, то ль август кончался –  не суть! –
но смоковниц медовых плодами дразнила нас крона,
через лунные ветви и тени, мерцая, как ртуть,
наш залив можно было увидеть, я помню, с балкона.

А ещё я запомнил, как пели сверчки за окном,
как прибой шелестел, как мелодия плавала где-то,
и весь мир накрывала ночь звёздным своим полотном,
чтобы мы ощущали богами  себя в мире этом..

На заре из окна хлынул в комнату солнечный свет,
начинался наш день так божественно, свято, крамольно;
были груди твои золотыми, а тонкий браслет
так сверкал на руке, что смотреть на него было больно.

Сотой доли тебе слов любви не сказал, как хотел,
видно, речи в ту ночь ненужны были и невозможны:
мы друг с другом легко объяснялись на уровне тел,
а на уровне душ все слова нам казались ничтожны.

Пик Ай-Петри смотрел на счастливое наше жильё,
на балкон, на миндаль, на садовую разную утварь,
и не трогали нас ни приезжее в Ялте жульё,
ни шпана записная из местных, ни прочая шушваль.

Потому что влюблённых затрагивать грех – это божий закон,
Бог всегда за влюблённых, и это запомнить не мне ли?
И когда мы с тобой выходили в ночи на балкон,
хор сверчков так старался, что звёзды хрустально звенели.

Шум прибоя то слышался  рядом, то вдруг затихал,
им командовал бриз, тёплый бриз,  утомлённый и томный,
и ночной мотылёк всё таранил стекло и порхал,
чтоб слегка отдохнуть,  по веранде и комнате тёмной.

А наутро нам в окна опять лился солнечный свет
и вплывал запах лета и моря зовущего с ветром,
и ай-петринский пик, всем знакомый его силуэт,
таял в дымке туманной, как дни нашей юности светлой…