а ничего

стал бы я счастливее, если бы весь свет собрался в уголках губ и принадлежал мне безраздельно? стал бы я лучше и правильнее, когда в моих венах потекла бы густая эссенция преломленного спектра, похожая на муранское стекло до того, как изящный стеклодув превратит его в пеструю хрупкую рыбку?

сигарета дотлевает, похожая на трубу тэц, проваливающуюся под землю, и горьким фильтром рассыпается в ладони. она дотлевает, тут же начинается снова. ища продолжение в следующем завитке дыма, с шумом пробивающегося из легких, которые, скорее всего, уже давно не расцветают горделивой пышностью кислорода. они — под цвет пачки. такие же черные.
наверное, в тот самый момент я и понимаю, что не вытравить уже, не сбросить, не отключить: мои глаза наполняются поволокой слез, застывающих на ресницах снежинками.
курю еще одну. жизнь — вакуумная упаковка. сплошная антиреклама, отказывайтесь погружать в пепел кончики пальцев, отмыть запах уже не получится. они пропитаются прахом, смертоносным трупным ядом смол.

я оказался в чужой системе координат, физической формулой, с помощью которой, как ни бейся, не решить алгебраических уравнений. даже самого захудалого дискриминанта не вычислить. пульс учащается, вторая пачка картонным ошметком летит на линолеум; я и не подумаю ее поднимать.
водопроводная вода, прогнанная сквозь многоступенчатую фильтрацию, оставляет на языке металлический привкус. а что если в трубах течет чья-то кровь, и мы пьем ее, наслаждаясь? что, если мы всего лишь паразитирующая колония на обветшалой оснастке разбившегося судна? а что, если.

а ничего. совершенно.