Слепок с эпохи

Владимир ИШЕЧКИН

Слепок с эпохи

Москва 2015


УДК 82-1: 321.64/929+33/625.172/331.97+398.221+365
ББК 84-8.2,5-5.63.3(0)32
И 97

Ишечкин В.А.
Слепок с эпохи. Выпуск второй, обновленный. –М.: Издательский дом «НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА». 2015. -120 с.
ISBN

Документами и памятью поколений подтвержден слепок с эпохи. Ее атмосфера окутывает небольшую железнодорожную станцию Арчеду в междуречье Дона и Волги. По законам творчества, с этой станции начинается соприкосновение Олимпа и нашей действительности. Внимание античного мира задерживается на рыцарях в оранжевых жилетах, то есть путейцах. В работе отцу наследует сын, дорожный мастер. Герой легендарного Междуречья, он приносит славу своей малой родине и стране в целом. Это потомственный казак. Имя дала ему степь, фамилию – Дон, работу – Приволжская железная дорога.
А между тем, социальный климат почти не меняется. Общество охвачено вечным жилищным кризисом. Железнодорожный транспорт болезненно ежится под двояким взглядом. Пассажирские перевозки почему-то считаются убыточными, тогда как население (те же пассажиры) служит источником прибыльных грузовых перевозок. Окружающая среда захламлена.
Поэма содержит конструктивные предложения.

УДК 82-1: 321.64/929+33/625.172/331.97+398.221+365
ББК 84-8.2,5-5.63.3(0)32
И 97
Отпечатано с готового оригинал-макета автора.
© Ишечкин В.А., 2015.
©Издательский дом «НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА», 2015.
ISBN


СЛЕПОК С ЭПОХИ


Справа батюшка Дон, слева матушка Волга.
Между ними степная колышется холка.
Да степенно в раздумье змеится приток:
То ли к западу взять, то ли течь на восток?
Золотая орда у него гостевала.
Там, где нет и следа от былого привала,
Над водою в избытке толпилась арча.
На нее из шатра указала камча.
Верно поняли знак приближенные хана.
- Арчада! – разнеслось над кострищами стана.
Имя малой реки заронила орда,
На скаку казаки вознесли:
- Арчеда!

Оплот Арчеда

Оседлали приток дети Тихого Дона.
И не знала Россия надежней заслона.
Отражался в затоне казацкий курень,
Были рядом арча и донская сирень.
На дверях оберегом служила подкова,
Но смущало от старца заветное слово.
Молвил он под иконой, вставая с колен:
- Если все хорошо, значит, жди перемен…
Он как в воду глядел! Заскрипело кормило,
На оплот паровозы наехали с тыла.
Через степь потянулась вагонов орда.
Отпадала нужда в рубеже Арчеда.
Скромный веер путей с одиноким вокзалом.
Арчеда поездам тоже стала привалом.
Но события словно срывались с цепи,
Новый мир на крови громоздили в степи.
О поречье особой не может быть речи,
Облака обожгли поминальные свечи.
Казаки, из живых, поделили табак
И сплотились в рабочий путейский костяк.
Верховодил Донецков, причем без промашки.
У него и фамилия – высверки шашки!
Да такому вовек с колеи не сойти!
И назначен он был бригадиром пути.
Контингент пребывал в состоянии грогги
От щедрот окаянной железной дороги!
Посезонно одеждой снабжала она.
Инструмент выдавала, платила сполна.
Труд среди поездов был, конечно, не сладок.
Но в дома казаков постучался достаток.
Завозили к зиме дармовой уголек,
За него не взимали с кормильца налог.
А под отпуск давали путевку со льготой.
Отдохни, подлечись! Ну, и дальше работай.
Полагался, к тому же, бесплатный проезд.
Тот, который дорожный бюджет не проест.
Мог оставить кормилец наследнику-сыну
Общий путь, социальный пакет и корзину.
Бригадир кашлянул на досуге в кулак.
Вроде правильно все, только что-то не так.
Что случилось с наследной казацкой затеской?
Сын открыто доводится Разину тезкой.
Но просить не пойдешь ни в профком ни в партком,
Чтоб его воспитали донским казаком.
Вообще в стороне с распатроненным бытом
Не доверишь судьбу лошадиным копытам.
И в армейских полках строевого коня
Потеснили мотор и стальная броня.
От подростка он прятал старинную пику,
Чтобы не было смеху и бабьего крику.
Устарела для дела, опасна в игре.
Для забавы найдется дрючок во дворе.
Вот когда окликали наследника «Стенька!»,
Бригадир веселел, отлегало маленько.
А традиции в жарких боях полегли.
С ними вместе ушли и наделы земли.
Стенька рос без коня, без клинка и винтовки.
Не попал бы и в цирк без лихой джигитовки.
Братцев-кроликов он у себя разводил.
Те не знали подпруги, уздечки, удил.
Были кролики очень милы и красивы.
Он бросал им траву, ветви тальника, ивы.
Целый день продолжался зеленый обед.
От ветвей оставался лишь белый скелет.

Олимп

И не слабо, хотя это тайной сокрыто,
На Олимпе-горе пировала элита.
Перед Зевсом белуги метали икру,
Ею он заедал Самогон, точка, ру.
Афродита без мужа - стоял он у горна -
Усмиряла коктейли горстями поп-корна.
Рядом нежился Пан. Горный полукозел
Афродиту не раз пьяным глазом обвел.
- Ты мой козлик, - шепнула она кавалеру,
Потащила его в именную пещеру.
- О, пшепрашам, панове! - вихлялся boy-pet.
Но брезгливые камни молчали в ответ.
Тамада Аполлон, бог порядка и меры,
Просто выпал осадком в норвежские шхеры.
Над пещерой сгорал от стыда помидор.
Фонари – Амстердама стыдятся с тех пор.
Как на Старую площадь вползала чернуха,
Так и Зевсу о дочке шепнули на ухо.
- Афродита, вернись! Повторяю: назад!..
И отцовский приказ подтвердил камнепад.
Голосок долетел из пещерного схрона:
- Что естественно, папочка, то не позорно.
- От Дионы она, - поддевала жена. –
Значит, папа блудил, а она не должна?
- Не разборчивы женщины в выборе цели.
- Потому что мы созданы лишь для постели.
- Что ты, Гера! А чувство? Кипенье страстей?
- Зевс, любовь – увертюра к рожденью детей.
Баба, Зевс, попадает под вашу десницу.
Но никто не убьет в нашем теле блудницу.
- Так зачем ты разбила античный сосуд?
- Ревновала.
- А в мыслях разгуливал блуд?
- Угадал!..
Ярость мужа не знала предела.
И семья континентов у нас поредела.
Сверху ринулась осыпь болидов, комет,
Будто свадьбу встречали горстями монет.
Откровенна жена – воцаряется хаос.
Хуже, если она муженька водит за нос.
Может некое диво, незнамо откуль,
Кувыркаясь, нырнуть в водоем Чебаркуль.
Тамада Аполлон жаждал мирной развязки.
Поспешил объявить песни, танцы и пляски.
Дрязги стихли, наметился праздничный круг.
И химеры в него натащили подруг.
После лиры и арфы бренчали кифары.
Хоровод разделился на группы и пары.
Подносили вакханки вино от лозы
И нарезанный сыр от овцы и козы.
Под трень-брень своих струн два известных сатира
От вина отвлекали участников пира.
Первый пел, что Харон дорожит часом икс.
А второй, с хрипотой, - что не хочет за Стикс.
Громовержец внимал им и слушал Гермеса.
И не понял из речи его ни бельмеса.
- Ты хороший лазутчик, - сказал. – Но торгаш,
Покровитель коррупции. Маму продашь.
- Я служу становлению среднего класса.
А в итоге? Упрек от отца и гримаса.
- Ладно! Выпей, отведай картошечки-фри
И доклад свой доходчиво мне повтори.
- Получил я письмо от сарматов и скифов
Под секретной охраной запутанных грифов.
В междуречье Ра – Дон… Ой, пардон!.. – Танаис
Неплохой человек в думах крепко завис.
Иногда он сидит как Мыслитель Родена.
Только локоть не давит другое колено.
Сразу видно, что он современный казак.
Опирается лоб на солидный кулак.
- В чем опасность? И есть ли на деле тревога
Для команды Олимпа и каждого бога?
- В том опасность, что люди под натиском дум
Променять могут разум на шурум-бурум.
Трудно мыслить потом о святом и высоком.
Всю команду с Олимпа смахнут ненароком.
Сгинет праздничный пир. Ни любви ни игры.
Ухнет сказочный мир прямо в тартарары.
Дабы так не случилось, решаю задачу:
Кто неправильно мыслит, я переиначу.
Кто пытается думать, у той мелюзги
Профилактики ради, прочищу мозги.
Штаб не спит, изучаются люди и риски.
Поступают ко мне объективные списки.
С казаком агентура попала впросак,
Не вмещается он в эти списки никак.
- Ты, Гермес, отдохни. Эта нервная тряска
Никому не нужна. Продолжается сказка.
Я не склонен влиять, раздвигая века,
На порядки в стране, на судьбу казака.
По сравнению с ним, ты зеленый, ты - viror.
Не мешай казаку сделать вывод и выбор.
- Батя! – вспыхнул Гермес, – Ты не путаешь слов?
Ты не так говорил на планерке богов.
Кстати! Я у тебя нахожусь на подхвате.
Еду, как на коне, на твоем постулате:
Достучаться до всех, откликаться на грипп,
Чтоб не таяла вера в священный Олимп.
Если рухнет она вместе с нами под ноги,
То людьми будут созданы новые боги.
- Ты, сынок, опоздал и пока не прозрел.
Нас в Европе давно заменил новодел.
Мы всерьез предавались обидам-печалям
И решили на днях: от планеты отчалим.
В черном небе призывно мерцали миры.
Звездолет разводил на лужайке пары.
Погрузилась команда с животными, скарбом.
Джентльмены утерли носы своим бабам.
Оставалось задраить посадочный люк,
Как случилось до боли знакомое вдруг.
На крылатых сандалиях, в чем нет секрета,
Ты везде нас нашел бы со скоростью света.
Мы не ждали тебя, мы не брали кредит.
Но услышали: кто-то снаружи стучит.
- Вылезайте! – потребовал будущий Вовка. –
На горе вам ни с кем не нужна рокировка…
Он оформил в одной из ответственных сфер
Акт, который в Мытищах заверил Notaire.
И теперь на Олимпе не бросим квартир мы.
Новодел это – наши дочерние фирмы!
Я не знаю, кто он. Но проворный сатир
Разузнал, что он в будущем любит кефир.
- Батя! Вовка сварганил великое дело.
Быть подолгу в долгу небо нам не велело.
- Мы поможем его земляку-казаку
Не осаживать мысли на полном скаку.
Ты ступай. Да Гефеста из кузницы кликни.
Мы пошепчемся…

Станция Арчеда

Степь ошарашили ливни.
В Арчеде поперхнулся раскатистый гром.
Не храпел, а крестился во сне управдом.
А на станции вовсе дошло до маразма.
Там шипела зигзагообразная плазма.
Это свежую молнию рельсовый стык
Ухватил и держал за дрожащий язык.
Подчинялись кому-то небесные силы.
Кто-то с молнии сполз, как с колхозной кобылы.
Был одет он в широкий холщовый хитон.
Пригодился бы в ливень еще капюшон.
Это прибыл Гефест, бог огня и металла.
Утихала гроза от Балкан до Урала.
Прохромал он сквозь стены в пустой кабинет
И оставил начальству от Зевса пакет.
Из конторы пустой заглянул в мастерскую.
Да, по случаю полночи, тоже пустую.
Метры рельса с торца он нарезал как сыр.
Можно было подумать, готовится пир.
Вот к нарезке слетелись ионы в растворе,
Засверкала она грудой золота вскоре.
Инкрустация света прибавила враз,
Заиграл на пластинах граненый алмаз.
Пофамильные оттиски на позолоте,
Профиль Зевса небритого на обороте,
Ожерелье из мелких блестящих подков …
Сувенир или орден путейца готов.
Всех изделий хватало на каждого в штате,
До последней технички на малой зарплате.
Ожерелье путейцам позволит, поди,
Именную награду носить на груди.
Древний бог потянул за фрамугу. И что же?
Птичьей стаей влетели портфели из кожи.
Сувениры, не тратя впустую минут,
Оценили в портфелях удобный приют.
Оттянул повелитель сильнее фрамугу:
- Окажите, как другу, вторую услугу.
Улетайте в контору (Луна вам свети!)
Арчединской дистанции ж.д. пути…
Он не знал, что смышленые с виду портфели
Сами не достигают указанной цели.
И начальник, врываясь с утра в кабинет,
Обнаружил всего лишь секретный пакет.
В нем таился приказ как подводная лодка.
Был назначен Донецков главой околотка.
Он пополнил дорожный состав мастеров.
Но зачем же на этом секретный покров?
Даже пункт о вручении всем сувенира,
Скажем прямо, поставил в тупик командира.
На какие шиши! Он не Крёз и не туз.
Пусть расходы берет на себя профсоюз.
Сам начальник был частью служебной культуры,
Знатоком ее разной аббревиатуры
Но про ЗЕВС не слыхал. Что могла означать
Эта служба, ее золотая печать?
Позвонил он коллегам в соседние дали.
Нет, о новой структуре там тоже не знали.
Вот в конце было ясно, о чем же тут речь:
Прочитать, продублировать, тщательно сжечь.
А на транспорте нашем сплелись воедино
Безопасность движения и дисциплина.
Продублировал лично начальник приказ,
И пакет, как предписано, пеплом угас.
Тем же утром любитель воздушного флота
Выбрал тихую степь для прощального взлета.
И для молний рассеял сигнал-автостоп.
Но они не слетались на этот сироп.
Слишком чистыми были небесные своды.
Нависала угроза нелетной погоды.
Нет ни змейки огня, ни вперед ни назад.
Не поймать в атмосфере попутный разряд.
Как такси пригодилась бы ведьма со ступой.
Ситуации не было более глупой.
Хоть к Олимпу беги напрямик босиком.
Непонятно, чем занят в степи Проселком
Шли часы. Бормотал он от вздоха до вздоха,
Что Россия большая, а с транспортом плохо.
От жары выцветала небесная синь.
И духи de Chanel побеждала полынь.
От густого настоя полыни – абсента
Степь дурела и - несколько стран континента.
Самогон de l`absinthe через мелкий портал
Эту сущность до самых печенок достал.
В сумасшедшей степи в роли мерзкого беса
Стал Гефеста преследовать образ Ареса.
Афродита, жена, обнимается с ним,
И скрывает двоих целомудренный дым.
Этот пасынок Зевса – серийный убийца.
Родила его Гера, серьезная львица.
Как ни врал про цветок козлоногий певец,
У Ареса не мак, а фракиец отец.
Ночью шквал разметал отравляющий полог.
К Дону сущность отнес и осел там же сполох.
Шелестела осока, но с красной строки:
- Excellence! Танаис, левый берег реки…

Дон

Отмывался Гефест от степи и полыни.
На Дону он дельфином нырял бы поныне.
Но вмешался рыбак:
- Эй, залетный major!
Ты ослабил до клёва неистовый жор!
Отплывай и плещись потихоньку в сторонке!
Дед, боюсь, ты зацепишь, запутаешь донки!
Ты же Дон распугал! Есть надежда пока
В маринаде на вилку поймать судака…
Дед вернулся на берег с усмешкой:
- Профан ты!..
Обнажала улыбка из дуба импланты.
Все одежды его постирались в огне.
И смотрелся дедуля нарядным вдвойне.
Подошел к рыболову:
- Приветствую, Вовка!
Ты меня не узнал.
- Да, мне очень неловко.
Извини, поддержи на излете строфы.
Вообще ты ко мне, или сбился с тропы?..
Дед поведал: летит он из командировки.
Рассказал о причине своей остановки.
И вздохнул:
- Громовержцу отчет я везу,
Ожидаю с надеждой донскую грозу…
В спину город дышал. Городская граница
С Тихим Доном мечтала когда-нибудь слиться.
- А зачем обретаешься ты на Дону?..
Удивился ответу, воскликнул:
- Да ну!..
Он напрягся почти до желудочной рези.
Показалось, что слышит не друга, а crazy.
Вовка выдал Гефесту фамильный секрет:
- Буду здесь я рожден через парочку лет.
А пока изучаю пешком (не в короне ж!),
Что за малая родина этот Воронеж…
С любопытством зависла вблизи стрекоза:
Что в Воронеже бросилось Вовке в глаза?
- Оклеветана родина, жертва ареста.
Брошен славный Воронеж на лобное место.
Длится долгие годы негласный расстрел.
В тайных ямах Дубовки и… тысячи тел!
Володарского, офис с клеймом 39.
Адрес проклят народом! Ты можешь проверить.
Разодет в кумачи запах пьяной мочи.
В гимнастерках и штатском снуют палачи.
Деловитый душок в кумачовом «гестапо»
Не мешает нисколько портрету сатрапа.
Ниже – фото ежовцев, снискавших почет:
Мастер бойни Лутков, мастер бойни Пол Пот…
Ветерок проявлял себя только для виду,
Иногда шевелил на Гефесте хламиду.
Дед не слышал дыхания летнего дня.
В бороде ворошилась его пятерня.
- Нам известно, - изрек он, - про казни и пытки.
Землю русскую издревле губят завидки.
Жаль, но зависть – ведущая ваша черта.
Все мерещится, что вы другим не чета.
Отвергая свои вековые опоры,
За чужие заборы бросаете взоры.
- Что за речи, Гефест? Разговору хана!
- Не дури! Вам навстречу пошли племена.
Не сумели с князьями отлавливать раков -
Отозвались-явились дружины варягов.
Со Сварогом случился разлад при дворе –
Византия славян окрестила в Днепре.
Государственный строй (ты узнаешь со школы!)
Прививали России татаро-монголы.
Европейцы охотно (бери и владей!)
Подарили мешок маргинальных идей.
Подражая тому, что творили французы,
Разорвала держава монаршие узы.
И в Кремле воцарился (а кто виноват?)
Закавказский усатый кровавый примат.
Пробил час. Результаты безумных завидок
Отторгают от жизни вас пулей в затылок.
От убийцы народа пощады не жди.
Вы взаимно чужие – народ и вожди…
Разговор поглотила глубокая тина,
Потому что на берег прокралась машина.
Ford-landau цвета тьмы, сверху съемный навес.
Начинался в истории новый замес.
Форду Дон был открыт от истока до устья.
Но свернул он сюда не случайно.
- И пусть я, -
Тут же Вовка шепнул, - не поймаю сома,
Если это не к нам, и не банда сама.
- Два ежовца. Ты прав: офис 39-й.
Не виновен, а ноги становятся ватой.
А они как идут! Берег словно продрог.
Попирает природу ежовский сапог.
Арташов и Терпицкий, что топает справа.
Это двое всего, а могла быть орава.
- Ты их знаешь, Гефест?
- Как земной инвентарь,
Как любую другую дражайшую тварь…
Арташов обошел собеседников сзади,
Повторяя:
- Стоять! С места, гады, ни пяди! –
Сплюнул. – Служба, привычка, с народом возня.
Извините, товарищи, доброго дня!
А скажи-ка, старик, вы давно на пленере?
- С ночи, солнце еще почивало в пещере.
- Значит, вспышка в полнеба для вас не секрет.
И – что здесь приземлился какой-то объект.
Вот об этом подробно мне, если не олух.
- Был действительно близкий, но слабенький сполох.
НЛО не видали мы, не повезло.
Не срывай, командир, на свидетелях зло.
Как вожжа помогает движению клячи,
Я тебе помогу. Может, станешь помягче.
По-над Доном мелькнул бестелесный Икар,
Вот его и засек потаенный радар.
- Врет! – заметил Терпицкий. – Поддастся едва ли.
Ничего! Не таких еще старцев ломали.
- Борода, ты, я вижу, и правда, строптив.
Вместо данных суешь древнегреческий миф.
Что ж, пора, так сказать, кое в чем убедиться.
Живо паспорт! В нем сказано, что ты за птица.
- У меня его нет. Как бы ни был ты крут,
Должен помнить, что паспорт не всем выдают.
- Все понятно. Так, ты из какого колхоза?
- Я с Олимпа.
- Название выше навоза.
Кем работаешь там? Говори, наконец.
- Догадаться могли бы, что там я кузнец.
- Ну, допустим, кузнец. А чего это ради,
Ты шатаешься тут в театральном наряде?..
Подал голос Терпицкий:
- Оставь кузнеца.
Мы еще не слыхали ответов мальца.
- Ну? – спросил Арташов, и задергалось веко.
Был ответ:
- Я заявка на пост человека.
- Что ты мелешь, ребенок? Тебя еще нет?
- Нет, конечно. Я только великий проект…
Вновь Терпицкий:
- Берем их с собою, коллега.
Не топтаться же здесь от июля до снега.
- Да, - кивал Арташов. – Не народ, а труха. –
И лицо отирал он листом лопуха. –
Меньше часа полезной работы мотора,
И навеки свидетелей примет контора.
Старика-кузнеца и того, кого нет,
На допросах она перекрутит в паштет.
А Лутков, комендант, на опилках в подвале
Два патрона истратит для новой медали.
Мимо квоты и списка, сверх плана, за так
Яма скроет казненных, где хутор Ветряк.
- Твой прогноз это – долгие смертные муки.
Арташов, мы же люди ежовской науки.
Человечней для них, неподсудно для нас
Прямо здесь и сейчас нанести Сoup de gr;ce…
Чувство долга ежовцу расправило плечи.
А еще мужика вдохновляли предтечи.
По бедру он на ощупь искал кобуру
С пистолетом служебным ТТ, точка, ру.
Затянулась минута для жертвенных агнцев.
У ежовца слепая растерянность пальцев
Перешла в беспокойство и панику рук.
Пересохло во рту, перехвачен был звук.
Вся фигура его, искажаясь и узясь,
Представляла собой нескончаемый ужас.
Что с ним будет? И где раскидал он за день
Кобуру, портупею, армейский ремень?
Арташов поспешил успокоить собрата:
- Это все у тебя при аресте изъято.
Ты, Терпицкий, расстрелян недавно – прости! –
Чтобы офис от польских агентов спасти.
- Матка боска! Расстрелян! Не помню распыла.
- Пуля память отшибла.
- Когда это было?
- В день рожденья вождя. Пистолет палача
Твою жизнь возложил на алтарь Ильича.
Ты же знаешь верхушку и комплексы страхов.
Вертикаль избавлялась от собственных ляхов.
- Я действительно был нашим органам свой.
Чертов год! Я не помню…
- Год 38-й.
- Я ничто, Арташов.
- На сегодня ты призрак.
Мы дружили, и ты мне по-прежнему близок…
Эту память о друге, смывая порок,
Как белье во дворе полоскал ветерок.
Арташов не смотрел на мальца и мужчину,
Но скомандовал:
- Быстро садитесь в машину!..
Бородач возразил ему:
- Как бы, не так!..
Он булыжник метнул и пробил бензобак.
Камень был раскален как космический странник.
Взрыв осоку потряс и прибрежный кустарник.
Ford в огне погибал, даль надела вуаль.
Ручейками стекала шипящая сталь.
Арташов обезумел, сверкал пистолетом:
- Прав Терпицкий, а я не подумал об этом.
Повернитесь спиной, уложу на лугу.
Если смотрят в глаза, убивать не могу.
- Арташов, я кузнец, бог огня и металла.
Вижу, сходишь с ума.
- Врешь! Ничуть ни бывало!
- Плачь презренный палач! И ТТ свой не прячь.
Пистолет заменяю на детский пугач…
Два пудовых замка над пейзажем зависли,
Арташова покинули всякие мысли.
Полулежа в траве, за которой - река,
Он водил пугачом от замка до замка.
Зримы были замки и незримы ворота.
Но стонали они под напором чего-то.
Раздавались удары. Вот так океан,
Берега сокрушая, идет на таран.
Не давили ежовца вина и расплата
При порталах, закрытых по рыку примата.
Параллельные и зазеркальный миры
Не сходились в тоннеле кротовой норы.
А теперь? Разлетелась одна из проушин.
И погиб в ресторане воронежский ужин.
Одноухой серьгою болтался замок.
И раздался портал вширь, насколько он мог.
- Мы заявки!
- Заявки на пост человека!
- Нам не надо подачек: Орленка, Артека!..
Это вырвался, бурной стихии сродни,
Из портала грядущий поток ребятни.
- Эй, наемник примата и подлый убийца!
В наши семьи не суйте поганые рыльца!
- Мы родимся уже после смерти отцов!
- Из-за вас, палачей!
- Из-за вас, подлецов!..
Арташов заорал:
- Ну вас вместе с отцами!..
И к реке отбежал - настигало цунами.
Сапоги скинул он, попинал их как мяч.
И за пояс заткнул свой свинцовый пугач.
Он поплыл, а над ним, впереди, сбоку, сзади
Масса маленьких ножек летела по глади.
Со второго портала сорвался замок,
Прыгнул в воду и канул, поскольку намок.
По Вселенной блуждает закон обороны.
Все изъятые жизни наследуют клоны.
Кто-то явно расстрелян и списан в архив.
А в другом измерении, может быть, жив.
Нарождаются дети, за ними – внучата.
Как положено, счастьем наполнена хата.
Получается, словно, он не погибал.
Вот чем с Доном намерен делиться портал.
В то же время делишки примата и свиты,
То есть зверства, народом не будут забыты.
Не успела о вечном задуматься ель,
Как на полгоризонта раздвинулась щель.
Дону, древнему лону – бессчетно поклонов!
Вал за валом пошли поколения клонов.
- Мы былые заявки на должность людей!
- Здесь родиться не дал нам усатый злодей!..
И Терпицкий, недавний крушитель канонов,
Как на крыльях, метался среди миллионов:
- Я ищу не рожденных своих малышей!
- Небо! Раны народа лучами зашей!..
Отвернулся Гефест:
- Расстаемся мы, Вовка.
Завершается русская командировка.
Видишь, тучи ползут и съедают пробел?..
С первой молнией дед навсегда улетел.

Нарком

Вымирает Россия, огромны потери.
Истребляют державу двуногие звери.
СССР волочет на себе, на горбу
Тех, которым плевать на любое табу.
Вот они и командуют страшным обрядом.
И с вождем геноцида находится рядом
Каганович! Держава – его каганат.
Меч кагану вручил захребетник-примат.
Ни одна из наук не коснулась кагана.
Образован не лучше любого барана.
Но в его беспощадные руки попал
Также мир, сотворенный из рельсов и шпал.
Ездит он в персональном громоздком вагоне
И однажды застрял на глухом перегоне.
Волокут машиниста, и тот говорит:
- Вас в тоннель не пускает его габарит…
Каганович забегал по стенкам салона,
Чуть не выкипел яростью в окна вагона.
- В том числе, я железный нарком, а не-не…
Габарита схватить и доставить ко мне!..
В кабинете, что ваза и фрукты обжили,
Он дерзает в продвинутом ленинском стиле.
В Смольном крылась за ширмой простая кровать.
Здесь же bedroom – и Хилтону не устоять!
Как неясыть неслышно снимается с ветки,
Так нарком по ночам приступает к разведке.
Поднимает звонками низы наугад.
Демократ собирает к утру компромат.
Самодурство гнездится на собранных крохах.
Новый день зачумлён на железных дорогах.
По селекторной связи устроен разнос,
Инженеры слетают с постов под откос.
Каганович работает ради забавы.
Театрально себе преподносит расправы.
Этот мелкий нерон, от ЦК иерей,
Кабинет обратил в небольшой Колизей.
Командиры, без мысли молить о пощаде,
На ковер прибывают при полном параде.
Унижая их нагло, позорит свой сан,
Корни рода. Заводит себя как шаман.
И крест-накрест шеренгу, на выбор и в целом,
Авторучка черкает по кителям белым.
Что есть силы, наносит железный нарком
Свой коронный удар по столу кулаком.
Он разносит стекло вдрызг - на твердые брызги.
Сквозь осколки видны репрессивные списки.
Безнадежно стеклянный рассыпчатый звон
Заглушается хамским напутствием:
- Вон!..
Два бюро машинисток сидят наготове.
Документы второго потребуют крови.
Ждут команды, но с ней не спешит комиссар,
В черном кресле смакует эффектный удар.
Сам себе Станиславский и автор. Не так ли?
Не на сцене, а в жизни он ставит спектакли.
Исполняет искусством завещанный долг –
До заклания кадров железных дорог.
- Высоко залетел, а мозгов маловато, -
Возмущался неслышно завхоз наркомата. –
Кладезь девственной дури! Опять рассадил
На столе дефицитный стеклянный настил.
Коммунист, а повадки заправского хана.
Превышает лимит пятилетнего плана.
Так стекла листового я не напасусь.
Далеко не Америка Красная Русь…
И завхоз без приказа, в защиту запаса,
Пригласил за бутылку столярного аса.
Деревянных дел мастер был тоже не трус.
Жестко крышку стола приспособил на брус.
Результат диверсанты восприняли с жаром:
Не пружинила плоскость стола под ударом!
Не могли отвести они полностью зло,
Но хотя бы останется целым стекло.
Каганович не ждал в кабинете подвоха.
Повторялся спектакль, получалось неплохо.
Приближался финал, боевой эпизод.
А за ним – машбюро и двоякий исход.
Был удар, но стекло, доверяясь опоре,
Безмятежно мерцало как Мертвое море.
Завертелся нарком – от стола и к столу.
Сам в себе заподозрил живую юлу.
Кисть руки трепетала болезненно, ибо
Пострадала она у него от ушиба.
Гибла сцена удара, неведомо как.
На стекло он вторично обрушил кулак.
Бесполезным был натиск упрямства и воли.
Каганович едва не скончался от боли.
Просветление выдал в зрачках кофеин.
Грохнул под ноги жертвам казенный графин!
- Бьет посуду нарком как скандальная баба, -
Усмехнулся завхоз паровозного штаба. –
Жаль, что губит паркет, прочит плесень стене.
А стандартных графинов хватает в стране…
От наркома, аскета в глуши кабинета,
Удирало по графику красное лето.
Не считалось, троцкистское, как ни крути,
С грандиозным объемом ремонта пути.
Над самим наркоматом устроило ливень.
Мастодонт не рискнул даже высунуть бивень.
Днем поел он, подался в служебный альков –
Отдохнуть от безделья и нудных звонков.
Непогода заставила думать на ложе,
Что в приказах стихия присутствует тоже.
И сильнее столицу берет в оборот.
Например, оставляет без Красных ворот.
Но свирепым приказом по Третьему Риму
Отменить невозможно морозную  зиму.
Для большого ремонта она не отдаст
Колею, что со шпалами вмерзнет в балласт.
План ремонта горит. Правда, сроки не близки.
Сдать путейцев ежовцам? Пойти на приписки?
Варианты провальные, оба из двух.
А лопаты на что? Отгонять белых мух!
Ливень шумно топтался, как будто, за шторой.
Варианты роились, но выбрать который?
Озарило наркома к исходу дождя:
Лишний раз поработать на имя вождя.
Арчеда – Сталинград по московскому ходу!
Сдать досрочно участок Кремлю и народу!
Сдать под речи, фанфары, китайский салют.
А другие участки пускай подождут.
Так рождался почин, что позволил наркому
Провалиться в короткую сонную кому.
Не тревожила люстра ночной кабинет.
Пал на письменный стол желатиновый свет.
Свет от лампы настольной; бывало – от свечек.
В Кагановиче ночью проснулся разведчик.
Истекал по минутам ремонтный сезон,
А селектор дремал как простой телефон.
Босс уже находился в служебном экстазе.
Позвонил для начала по внутренней связи.
- Да? – сказали. На это он выкрикнул:
- Кто?
Мог услышать ответ:
- Дед Пихто! Конь в пальто!
Мог, но не от персон своего наркомата,
И не с линий, где голос звучит глуховато.
Политес исключала система колес,
Нормой был хамоватый, но краткий вопрос.
Он услышал:
- Филатов…
Кивнул из берлоги:
- Занеси ко мне паспорт Приволжской дороги…
Беглым шагом ночных коридоров промер,
И в обнимку с коробкой вошел инженер.
Молодой, выпускник уже красного вуза.
На таких опирается транспорт Союза.
- Вот технический паспорт, товарищ нарком.
- Посмотрю при тебе, с ним и выйдешь бочком.
Так что, сядь и отведай клубничин да вишен.
На дежурство ночное не будешь обижен…
Одного, значит, паспорт дороги увлек,
А другой дегустировал мякоть и сок.
Вскоре в тело почти что читального зала
Телефонные трели вонзились как жала.
Сеть железных дорог информацией с мест
Доставала высокий столичный насест.
В кабинет из селектора рвалась когорта
Доложить: От репрессий страдает работа!
В разветвленном хозяйстве освоил простор
И никак не закончится красный террор.
Например, не услышат ежовцы спасибо
За аресты, расстрел персонала Транссиба.
За разбой на одном Красноярском узле
Заслужили кипеть в паровозном котле.
Натворили они! Не хватались за гуж бы.
Подорвали на годы дорожные службы.
Паровозы дичают, рассеял их страх
По медвежьим углам, по тайге росомах.
Свежей кровью пропитаны алые стяги.
Очередько казнили, начальника тяги.
Расстреляли Горшкова, он вел техотдел.
Словом, лучшие кадры уносит расстрел.
В исправлениях вся телефонная книга.
Время вычеркнуть также Василия Цига.
В паровозном депо был вторым он лицом.
Замели, расстреляли, и дело с концом.
Следом - Цимика Саню. Он слесарь от бога!
Инженеров, рабочих теряет дорога.
Схвачен Шахматов вместе с семьей, машинист.
Путь земной завершен или будет тернист.
А недавно, в припадке служебного долга,
Арестован Качаев Ф., кучер райторга.
Возраст – 40. Ежовцам понятно, что плут.
Хватит! В юной стране столько лет не живут.
На свободе столбы стонут с дрожью в коленках.
Люди гибнут от следственных пыток в застенках.
Паровозовагоноремонтный завод
Проклинает минувший и нынешний год.
Заводчане Полонкины, мастер и отпрыск,
Обрели на допросах безжизненный отпуск.
А Вайтусин, клепальщик! Оглох он в тюрьме.
Не вмещаются ужасы в здравом уме.
Беззащитные люди. Заржал сивый мерин
На дорожного мастера – Безин расстрелян.
Так же вышло с Неверко, рабочим пути.
Равноценной замены пока не найти…
У наркома в ночи передернуло плечи.
Кабинет наполняли словесные течи,
Бесконечный информационный поток.
Каганович предпринял компота глоток.

Звонок Ежову

Свои чувства нарком закрывал как консервы.
Только банку взрывали проклятые нервы.
- Николай! – чуть качнулся к селектору он. –
Я по стенке размажу тебя, охламон!
Я башку оторву и в сортир зафутболю.
Ты ошибочно принят правительством в долю.
- Коммутатор напутал. Безудержный лай
Должен слушать какой-то другой Николай.
- Не кривляйся, Ежов! Коммутатор в порядке.
- Чем тогда объясняются ваши нападки?
- Ты наглеешь! Вопросы здесь мы задаем.
Мы с Иосифом спросим по полной вдвоем.
На железных дорогах с задором чекистским
Предавался ты чисткам по сталинским спискам.
А потом на основе добавочных квот
Прополол коллективы еще раз. И вот
В результате селекции, то есть террора,
Новый люд подражает молчанью мотора.
На дорогах другой устаканился стиль.
Я охвостье к тебе отправляю в утиль.
Ты набрался испуга, что меркнет услуга,
Что тебя потеснили из властного круга.
И уже своевольно пускаешь в расход
Мои кадры – идейно стерильный народ.
Всюду щупальца, символ творимых кошмаров,
Наобум умыкают профессионалов.
Не желаю такого я даже врагу,
Потому что работать без них не могу.
Невозможно понять, кто живой, а кто призрак.
Тот же призрак к безумию полному близок.
Нарасхват он, в хозяйство сошедший с креста.
И за план отвечают пустые места.
Отдыхают пути, паровозы, вагоны.
А в отчетах ликуют пробеги и тонны.
Грузы сталинским стройкам не купишь в ларьке.
Пятилетка сидит на голодном пайке.
- Я паршивых овец удаляю из стада.
Заполняйте вакансии, хныкать не надо.
Знаю – справитесь. С поступью вашей знаком.
Верный сталинец вы, и железный нарком!
- Диверсант, отойди от трубы водосточной!
Суд заждался в Москве и на Юго-Восточной.
- Вообще на дорогах плохие дела.
Помогаю: гуляет стальная метла.
- Эпизоды с метлой можно вывалить кучей.
Цементирует кучу мистический случай.
От Воронежа к югу – за Россошь, вдали
Машиниста агенты твои замели.
- Мелкий случай. Налеты, аресты в глубинке
Мы проводим без шума и всякой заминки.
С чертовщиной не связан ежовский арест.
- Ты набрел на одно из загадочных мест.
На фронтоне сквозь дым проступает: Чертково.
Это малая станция, место отлова.
Не сказать, что у черта она на рогах.
Только воздух там дымом, как чертом пропах.
Да на шабаш шайтанов с хвостами вагонов
Волокутся в Чертково дымы с перегонов.
Ошалело шныряет по рельсам завхоз –
Маневровый, дымящий вовсю, паровоз.
Обитатель путей, станционных околиц
Делал все, что велел машинист-комсомолец.
Саша Писарев, сын из рабочей среды.
Он от власти народа дождался беды.
Он пропал! Паровоз била дрожь дисбаланса.
У депо одолеть ее не было шанса.
Эта нервная дрожь породила волну
На Воронеж по рельсам, в Ростов-на-Дону.
Разве Писарев враг?
- Враг? Зачем вам детали?
Ни за что ни про что мы его повязали.
- Почему ж проявили к нему интерес?
- Машинисты Гулагу нужны позарез.
- Шкет со звездочкой вместо военной кокарды!
Ты сражаешься с формулой Сталина: Кадры
(Повторяю) решают (вот именно) всё!
Не спасешься, цепляясь за то да за сё…
Обличал Каганович логично, весомо.
Встречный хохот заставил метаться наркома.
Он готов был разбить аппарат кочергой.
В тот момент под рукой не нашлось таковой.
Был он к черному креслу как будто приколот!
Н. Ежов продирался сквозь собственный хохот:
- Ха! Иосиф Великий о кадрах изрек
Дополнительный тезис, а вам невдомек.
Виновата Богиня молчанья Tacita.
В ней для вашего уха застряла цитата:
Il n`y a pas (посмакуйте) de l`homme n;cessaire.
Этот тезис подмял под себя СССР.
- Замолчи! Я не верю в подобные сказки.
Что за тезис, изложенный по-тарабарски!
- Тарабарщина эта – французский родник.
И к нему философски Иосиф приник.
Он пригубил слегка робеспьеровской мути,
Отплевался и все же добрался до сути.
Вождь воспринял чужой революции свет:
Кадров незаменимых (фактически) нет.
На два тезиса вождь расколол свое эго.
Половинки сшибаются, бьются с разбега.
Это наши инструкции, наша стряпня.
И прошу прекратить нападать на меня…
Каганович схватился за банку компота.
Он смотрелся, как после глотка креозота.
Прохрипел со слезой:
- Николай, ты не прав.
Идеолог далек от ежовских расправ.
Не забрызганы кровушкой совесть и китель.
- Верно, он теоретик, а я исполнитель.
- Ты порочишь вождя, и прощения нет.
Николай, осознай: ты истлевший скелет!
- Расстреляют, оденут ли в лагерный ватник,
Не забудет история, чей я соратник.
Вот увидите: скульптор меня повторит
В чугуне. И поставит чугун на гранит.
- Чтоб тебя на Дону обглодали миноги,
Например, за разбой на железной дороге!
- Если раньше за это же вас привлекут,
Как подельник я вам обеспечу уют.
Вы заранее можете выбрать местечко
Типа: берег, осинник и тихая речка.
Предлагаю вам также Донской монастырь,
Коммунарку, ночами растущую вширь.
Заикаться про Бутово даже не буду.
Там покой обеспечен обычному люду.
- Ты дождешься!..
Селектор дождался чернил.
И Ежова удар пузырька отключил.
А Филатов вскочил под невидящим взглядом.
Всё, теперь он не верил вождям и плакатам.
Полетело в коробку добро кувырком.
- Забирай! - приказал разъяренный нарком.
Как легко убеждения были разбиты.
Во главе государства стояли бандиты.
В полутьму коридоров слинял инженер.
Он не помнил, простился ли. Не до манер.
- Вы бандюги! – беззвучно корежились губы.
Коридоры длина обращала в раструбы.

Наркомат – Арчеда

Арчеда, по команде, была тут как тут.
Стрессу вышел капут через пару минут.
Каганович владел и приветливым тоном.
Он прикинулся шлангом, домашним питоном:
- Кто?
- Дежурный Донецков.
- Наслышан!
- И что ж?
- Как ни трожь ни бульдожь, вам неведома дрожь.
Вас, дорожного мастера, знают в округе.
Вам начальство зачтет трудовые заслуги.
Подставляйте пиджак под каскад из наград,
Если лад с колеей Арчеда – Сталинград.
Впрочем, с ней без ремонта не может быть сладу.
Лицемерить не надо, и к черту браваду!
До подошвы демидовских рельсов износ.
По балласту вопрос, он полынью зарос.
На пути от гниения вымерли шпалы.
Ржа разъела скрепления, все причиндалы.
Ветер лишь оплошал, рельсы не разметал
И оставил металл привидениям шпал.
К этим частностям я придираться не буду.
Перегоны содержатся так же повсюду.
За нехватку сырых и пропитанных шпал
Отвечает известный вам лесоповал.
Так что, ваша дистанция не виновата.
Зло я вижу в другом: лагерей маловато.
Зеков капля, на воле огромный народ.
Нужно сделать и сделаем наоборот…
- Да, по рельсам, конечно, ломаются планы…
- Верно! Зекам поручим прокатные станы.
Надо всей экономикой - это ж пустяк! -
Над Отечеством выбросим лагерный стяг…
Он откашливал будто бы климат Чукотки.
Брызнул смехом увертливым, как от щекотки.
- Есть! – припомнил нарком. – Я держал взаперти
Анекдот бородатый о ветхом пути.
Буду краток. Начальник железной дороги
Сопоставил различного вида итоги.
Не подвел аналитик таких же особ.
И глаза у особы полезли на лоб.
Зарычал на себя, аса высшего класса.
Вновь отчет перетряс, но не вытряс баланса.
Что за черт! Арчеда не в такой уж дали,
А поставки путейцам – сплошные нули.
Рельсошпальные звенья списали по акту,
И конец наступил паровозному тракту.
Что за черт! Колея - ни туда ни сюда,
А по ней, как и прежде, идут поезда!
Ревизоры нагрянули скопом и скоком,
Вскрыли тайну пути государственным оком.
Рельсы спас идеально наплавленный лед.
Антипод, а гляди-ка, вошел в обиход.
И с поставкой балласта не нужно мороки.
Этой манны небесной полно на Востоке.
Снег, бесплатный балласт, взят на лето взаймы.
Утрамбован, лежит от зимы до зимы.
Замороженный путь от высокого солнца
Защищает соломенный мат без оконца.
Сберегает конструкцию наверняка,
Так как сверху усилен пластом кизяка.
Этот сказ называть анекдотом мне жалко.
В нем искрится веселых путейцев смекалка.
Путь неважный. Я знаю, хватает причин.
Но почин подскажите, хотя бы один…
- Путь, товарищ нарком, для бригады – святыня,
Астраханский арбуз и узбекская дыня.
Мы его бережем, а себя – никогда.
На руках переносим над ним поезда.
- Молодцы! Мы поддержим и так засандалим,
Что почин разлетится по всем магистралям!
Молодцы! Но заноза большая сидит.
Это шпала и связанный с ней дефицит.
Мы караем предельщиков, косных ученых.
Тесно в нормах, от копоти времени черных.
Та же шпала томится в тисках этих норм
И годится голодным мозгам на прокорм.
Есть новатор, который отринул рутину.
Предложил заменить древесину на глину.
За свою принадлежность к пытливым умам
Принял он от самана сердечный салам.
Он саман замесил на кирпичном заводе.
Лепит шпалы…
- И как?
- Получается, вроде.
На поддоны кладет, обжигает в печи
Как почти 3-метровой длины кирпичи.
В нем бушует вулкан, продуктивный Шивелуч.
Польза та же, мешает ничтожная мелочь.
Забивают в кирпичную шпалу костыль,
И она превращается в щебень и пыль.
Безнадежное дело. Спасая идею,
Обратился талант к искусителю змею.
Проиграл он в техническом творчестве бой.
От запоя очнется и снова в запой.
А сподвижники пробуют, мало-помалу,
Снизу к рельсам приклеить саманную шпалу.
Клей густой, канцелярский, проверенный сорт.
Но не держит. Наверное, все же не тот.
Если можете, то подскажите навскидку,
Как поднять на дыбы и пришпорить улитку.
Кровь из носу, решение нужно найти,
Чтобы приняло глину хозяйство пути!
- Да, товарищ нарком! Неплохие эскизы.
Только в глину должны быть утоплены гильзы.
- Непонятно, хоть я и не туп и не глуп.
- В гильзу дюбель войдет и крепежный шуруп.
- Разобрались со шпалами глиняной масти.
Но куда костылищи вколачивать, мастер?
- Никуда не вколачивать грубую сталь.
Ей на смену придет нарезная деталь.
Вообще для скрепления траверсы с рельсом
Служит куча штуковин. Да ну ее к бесам!
С ней возиться – растрачивать время и труд.
- Я согласен, что это технический блуд.
- Да, и грезы путейские просятся в планы.
И задумка полезная: шпалы-капканы.
На себя принимая нешуточный вес,
Они намертво стиснут уложенный рельс.
- Интересно, весьма! Поручу институтам.
Только надо подумать, конкретно кому там.
- Разрешите добавить, товарищ нарком!
От самана уйти нужно резким нырком.
- Как так?
- Хрупкие шпалы из глины с половой
Для стальной колеи не послужат основой.
Разойдется как молния куртки она,
Если вовремя с глаз не спадет пелена.
- Э, да вы, убеждаюсь, заядлый предельщик.
Или все же путеец из гильдии вещих?
- Нам не глина нужна, а – железобетон.
- Арчеда перешла на диктаторский тон? 
Весь цемент поглощают великие стройки.
За порядком следят беспощадные тройки.
О бетоне забудьте на несколько лет,
Потому что цемента свободного нет.
Так что, мастер, потише командуйте в хате.
А начальнику устный приказ передайте:
В неурочное время построить мангал
С вертелом для подопытных глиняных шпал!
- Мы построим его и возлюбим как брата.
Что нам делать потом? Глиной степь небогата.
- Ничего, что природа степи такова.
Глиной по уши вас обеспечит Москва.
Дальше, вечный огонь вы зажжете кураем.
Он торчит по степи и легко узнаваем.
Не забудьте мангалу подбросить кизяк.
Перед ним тот же уголь – законченный брак.
Позвоните в Ташкент со слезами по скулам.
Он поможет мангалу своим саксаулом…
- Эй, Гермес! – крикнул с виду этнический айн. –
Убери из эфира картину on line.
Не хватало еще мне рекламы в полнеба,
Где саман – для железной дороги потреба.
- Батя! Стрелочный треснет на нем перевод.
Я не в силах придумать другой эпизод.
Дай секунду – дослушать путейца про стрелку.
- Как, секунду?
- Одну!
- И ни капельки сверху?
- Все!
Нарком согласился на мелкий конфуз:
Сохранить деревянным флюгарочный брус.

Конец декады

День набился в приятели к лени сонливой.
Зевс омылся в купели под старой оливой,
Самоцветные капли растряс бородой.
А в купели вода стала как бы святой.
Громовержец побрел на садовый участок.
Нес мотыгу, вино, кукурузный початок.
Брел по склону Олимпа, причем напрямик,
Не волнуя разбросанный козий пикник.
Он любил свой надел – шесть отмеренных соток.
Гера злилась на мужа и местных красоток.
Богу нужен был чисто земной островок,
Где не пустит Вселенную он на порог.
Зевсу радостно! Смыта пирами декада.
Бог побудет слугой виноградного сада.
День-другой проведет подшофе, но не пьян,
В роще лоз – одомашненных щедрых лиан.
Поразится он гроздьям, пройдя сквозь калитку.
В них – энергии солнца и сока избытку.
Тронет землю мотыгой, поморщится:
- Сушь!
Дрогнет небо и врубит живительный душ.
Черный вечер загонит его на террасу,
В кучу сена, что не было мято ни разу.
И к порогу цикады проводят внизу
Ту, которая вся превосходит лозу.
Расположенный к благу, прибавил он шагу.
Но увидел бумагу:
- Разводят бодягу!..
На калитке белел нагловато листок,
Сообщений недобрых знакомый исток:
День Сатурна – субботник!
День Солнца – воскресник!
Садовод! Безвозмездно работай, хоть тресни.
Как сосед помоги агрохолдингу, друг.
Филиал задохнулся без старческих рук.
Ты еще не потерян, не в сене иголка.
На тебе и бабульке – ручная прополка.
Вы должны также взять на себя сенокос,
По сезону страду и навоза разброс.
Но не надо судачить, что вы крепостные.
Садоводы, по факту, крестьяне иные.
И не стоит брыкаться, показывать нрав
И платить за неявку правлению штраф.
Вместе с тем, удалось устранить перекосы,
В садоводстве повышены членские взносы.
Увеличены резко и задним числом,
Потому что с бюджетом случился облом.
Громовержец хватил неразбавленной праны
Для кого-то, вздохнул, садоводы – бараны.
Встанет стадом народ на участки земли,
И его подчиняют себе стригали.
Пролезают в правление сущие воры.
И не выкурить этот актив из конторы.
Прохиндеев спаял обретенный общак –
Коллективная касса обычных трудяг.
Обращают в наживу садовые боссы
Целевые проекты, такие же взносы.
Был, к примеру, с участков огромный побор
Под мечту: вкруговую построить забор.
Скоро ужас превысил рекорд Эльсинора -
По границам хозяйства не будет забора!
Стригали, то есть рода людского позор,
Распилили наваристый денежный сбор.
Зевс бумажку рассеял на атомы взглядом.
Дал отбой на субботнике ветхим бригадам.
У людей он искал для души уголок
А попал в заповедник коррупции, склок.
Садоводство живет как оффшорная зона.
Стригали с общаком – в стороне от закона.
По финансовой части ничто не грозит.
Ни проверка простая ни сам аудит.
По лицу пробегали окрасы коралла.
Зевс упорно в себе подавлял маргинала.
Не заметил, что выводы делает вслух
В молчаливой толпе стариков и старух.
- Что за барщина, штрафы? –
Вошел он к правленцам.
Но они садовода спровадили к сенцам:
- Через год на собрании поговорим,
Если слово дадим и тебе и другим…
Он прочел эти лица и бросил:
- Уверен!
В генах вашей малины отсутствует эллин…
Тут мошенники подняли страшный галдеж,
Словно разом, командой, нарвались на нож.
Зевс вернулся к участку и ценностям быта.
Сердце екнуло – настежь калитка открыта.
Кто-то смачно обчавкал метровую гроздь.
Не иначе, вломился нечаянный гость.
На террасе валялся, внося беспорядок,
От зубов, но чужих, пострадавший початок.
А на сене блаженствовал пьяный осёл.
Зевс на ценную амфору взгляд перевел.
Опрокинута амфора набок в корыто,
И при этом ослиным копытом разбита.
Поневоле в осла перелилось вино,
И отчаянно в брюхе бродило оно.
Сторожа, за отдельную лепту кармана,
Есть, но где же садовых участков охрана!
Спасу нет от жулья, за налетом налет.
Прибавляет хлопот и отвязанный скот.
- Что, хозяин, стоишь, истукан истуканом?
Расслабляйся, скреби по корыту стаканом.
Я устал и террасу хвостом не подмел.
Подмету, - подмигнул Громовержцу осёл.
Зевс ответил без крика, а так, вполнакала:
- Для коллекции только тебя не хватало.
Ну-ка, парень, признайся, какое весло
На садовый участок тебя занесло?
- Можешь верить и можешь не верить, хозяин.
Зашвырнуло меня с евразийских окраин.
Твой участок, старик, я не думал топтать.
В гости вынесло время, текущее вспять.
- Ты не в форме. Крапивы пожуй и алоэ.
Хронос не возвращает землянам былое.
Эту сказку припрячь для ослиц и кобыл.
На дворе та эпоха, в которой ты был.
Отрывной календарь подтвердит мое слово.
Век XX у нас, лето 38-го…
Гость поднялся:
- Старик! Предъявить я могу
Аргументы: тавро и большую серьгу.
Присмотрись и увидишь далекие даты.
Но они из моей биографии взяты.
Я как сын XXI века клеймен,
Что тебе подтвердит мой висячий жетон.
- След на шкуре не шутка?
- Клянусь моей мамой!
- И серьга не подделка?
- Она с голограммой!
- Много лет пронырнул ты назад. И не счесть.
- Почему же не счесть? Ровно 76?
- Хорошо, я сдаюсь, но не понял урока.
Затуманена вечность обратного тока.
Ты нащупал к оазисам времени код.
А народ и не знал про таинственный ход.
Ты, конечно, титан, чудо, первопроходец.
Так тебя отразят и родник и колодец.
Представляю прыжок в мутный противоток.
Но какой же титану от этого прок?
- Садовод!
Не приписывай мне верхотуру.
Не титан, а беглец. Я же трясся за шкуру.
Я бежал к праотцам, потому что как вид
В XXI попал под прямой геноцид.
Там еще не родились – уже инвалиды.
Порошат нуклеиды, в траве – пестициды.
А в реке удобрения и ГСМ,
По воде проплывает химический крем.
Вот в Сибири народу немного вовеки.
А давно отравили великие реки.
Страждет тундра оленья от бочек пустых.
Гнал их ветер к печам переплавки, да стих.
Я прошу мне поверить, осёл не пройдоха.
Зря не стану устраивать переполоха.
Захламили природу вблизи и вдали.
Подмосковье покинули пчелы, шмели.
Это мало волнует березу и тую.
И сады расцветают, но часто впустую.
Опылением яблонь не занят комар.
В нем пока не проснулся мичуринский дар.
А меня и в предгорьях, где химии мало,
Время в Красную книгу почти что втоптало.
Я не нужен как транспорт в эпоху машин.
Без работы и корма скитался один.
Точно так же в отставку отправились кони.
Поголовье рабочей скотины – в уроне.
Но ее растерзали не волчьи клыки –
Мелкий бизнес и хищники средней руки.
На одной из шести, составляющих сушу,
Рынок ставку возвысил на конскую тушу.
Заодно – и на мертвые уши осла.
Так конина с ослятиной сушу спасла…
- Транспорт марки эко поднял кверху копыта.
Неужели история ваша закрыта?
Ты, вот, спасся.
- Я пасся. Не знал, что живой.
Думал, тоже ушел за братвой гужевой.
Лишь в последний момент осознал еле-еле,
Что меня не пустили на мясо, не съели.
Оказалось, держали осла про запас
Для почетного гостя. Меня он и спас.
- Что за гость?
- Ветеран от московской газеты.
- В самом деле?
- Не вру.
- Интересно. Приметы?
- Инженер, журналист, автор множества строк.
На лампасах начертано: Пресса – Гудок.
Гостя встретили утром совсем как родного.
Предоставили выбор удобного крова.
И меня подарили ему на шашлык.
Повязали, хоть я от веревок отвык.
Гость спешил, как спешат на работе спецкоры.
Он простился, со мною направился в горы.
Вслед кричали ему:
- Погоди, аксакал!
Захвати на дорогу дрова и мангал!..
Он замедлил шаги за могучим увалом.
Шарил взглядом по скалам и стал бормоталом:
- Горы, горы! Возьмите себе карандаш,
Нарисуйте тропинку к ущелью Ак-Таш…
Перебил его:
- Знаю, как выйти к ущелью.
Но прогулка туда опошляется целью.
Ни к чему мне в горах колгота, суетня,
Если ты согласился схомячить меня.
- Брось! – сказал он. – Да будь ты вкуснее, чем мерин,
Я питаться тобой все равно не намерен.
Не упрямься, осёл – понесу на весу.
Здесь сожрут, обречен. А в ущелье спасу…
Что ж, поверил. Ущелье вернуло привычку.
Я босыми копытами встал на водичку.
Источал ее выше, креня свой бочок,
Неприметный, прикрытый травой родничок.
- Встал и стой, - инструктировал коротко дока. –
Вот сроднишься с природой обратного тока,
Он тебя отнесет через годы назад,
Где осла не зачислят в съедобный разряд.
Друг, прошу! Разыщи там великого Зевса,
Пусть разумно прикрутит он вентиль прогресса.
Потребляют науку, скорей, города.
А за все отдувается в целом среда.
Помни также: минувшему казус не ведом.
Удаляясь, по-тихому тянется следом.
Нас разделят не звезды, не туча планет,
Просто 76 испарившихся лет.
- Что за цифры, спецкор! Это прихоть такая?
- Это мощность явления вашего края.
Все, счастливо! Мгновенье займет переход.
Покидаешь 2000-й с хвостиком год…
Не успел я с наставником толком проститься.
Под копытами вспять удирала водица.
Вахту сдал родничок, попадаю в тоннель.
Мною выстрелил времени сжатый кисель.
Проморгался, смотрю - перед носом калитка.
Ну, вошел. Ну, из амфоры принял напитка.
Виноградом, спасибо тебе, закусил.
А уйти в никуда не хватило мне сил.
- Да, приятель, фантасты гарцуют на кляче,
Потому что твоя эпопея богаче.
Ты любимец удачи, сметливый осёл.
Прямиком, по наитию, к Зевсу пришел.
- Как! Хозяин, ты кто?
- Зевс. Под сенью навеса
Говорил ты про сорванный вентиль прогресса.
Я дополню, отчасти, богатый рассказ:
Флот Америки в хламе планеты увяз.
Мировой океан – настоящая свалка.
Мне акул и торпед совершенно не жалко.
Но у каждой на морду напялен пакет.
Сколько пластика в море! Спасения нет.
Огорчу, веку вашему ручкой помашем.
Станет прошлым, а значит и будущим нашим.
- Зевс! Позволь мне на плоскую крышу залезть
И тебе оказать ревом высшую честь.
- Воздержись. Мы пока продолжаем беседу.
Чую, будет находка по свежему следу.
Что бросалось в глаза?
- Спешка. Дали бы крюк,
До ущелья жевали бы дикий урюк.
- Фигурант – журналист из воздушного судна.
Он спасает тебя, но спасает попутно.
Для чего-то другого в предгорья летал
Журналист, по солидным летам, аксакал.
- Зевс, не парься! Он думает лишь о высоком.
Против пробок. Настроен на битву со смогом.
Говорит, что статьями Москву убедит
Заменить эту гадость на цокот копыт.
А когда он еще изложил сверхзадачу,
Я заметил, что от умиления плачу.
Вот как! Мисс Экологию ищет спецкор,
Захотелось жениться на дочери гор.
Ищет экологически чистую деву.
Семьи так и шерстит, прибегает к отсеву.
- Почерк ряда поступков мне очень знаком.
Имя?
- Вовка.
- Так вот говорим мы о ком!
Не рожденный еще, он грядущему ссужен.
Собирайся.
- Куда?
- Мы уходим на ужин.
Ты грядущее наше познал не во сне?
- Наяву.
- Ты отныне оракул при мне…

Афродита

И пошли, становясь для участка изъятьем.
- Я хочу видеть Вовку когда-нибудь зятем, -
Твердо, внятно для спутника, Зевс произнес. –
Сделай в будущее этот крохотный вброс.
- Зевс, откуда у тундры полярной кокосы?
Это в урны за Ельцина делали вбросы.
Я оракул, мощу вам в грядущее гать
И не в силах его произвольно менять.
- Помолчи. Афродита объятьям открыта.
Никогда не теряет к любви аппетита.
Даже статуе шепчет при входе в музей:
- Я обычная почва, вспаши и засей…
Ты не думай, дочурка не падает низко.
С комсомольских пеленок она феминистка.
Каждым утром на Кипре заплыв у камней
Возвращает сполна целомудрие ей.
Афродита и Вовка – прекрасная пара.
С ним утихнет в богине всеядность пожара.
В поведении станет девчонка строга,
Наставлять не захочет супругу рога.
- А бывало?
- А как же! Короткая справка.
У Гефеста комплект: и рога и отставка.
- Лучше носом наткнуться в траве на ежей,
Чем узнать, что богиня меняет мужей.
- Протестую, поскольку от губ травоеда
Отделилось для женщин обидное кредо.
Не напрасно блистают они красотой.
Не приемлем для женской натуры простой.
Дочь терзалась, Гефеста она заставала
Возле горна, в гостях у огня и металла.
Он, прикинь-ка, с Аресом жену заставал.
Разгорался большой олимпийский скандал.
-Черт! Какой-то Арес…
- Покровитель фашистов.
Ходит в форме СС, ждет от нас активистов.
Открывает астрологам к фюреру шлюз,
Чтоб науськать его на Советский Союз.
Пояснил? Продолжаю. Сцепились два бога
Из-за бабы. Другого не всплыло предлога.
Был Гефестушка страшно подавлен и зол.
С чемоданчиком в кузницу жить перешел.
Дочку встретил намедни:
- А! Снова невеста!
Уложила нациста на место Гефеста.
Как о нас отзовется газета Гудок?
Хоть под поезд ложись Троя – Владивосток!
На замену нашла бы обычного грека.
- Я на ложе борюсь за права человека…
Это что за ответ Афродитки отцу!
Кипру в пену морскую швырнул как овцу.
Тпру! Пришли мы. Как видишь, поляна накрыта.
Ожидает нас пестрая важная свита.
Просканируй.
- Арес: сапоги, галифе
И повязка со свастикой на рукаве.
- Молодец! А теперь приступаем к застолью.
Хочешь черной икры?
- Нет, мне хлебушка с солью…
Общий ужин поставил Аресу на вид
Зло, фашистские речи, утраченный стыд.
Он вертел козырьком как хвостом канарейка.
- А Европа, - кричал, - область Третьего Рейха!
- Drang nach Osten!
- Блицкриг и повальный аншлюс!
- Барбаросса проглотит Советский Союз!..
Встрепенулся сатир, завитой под каракуль:
- Пусть прогноз уточнит Генеральный оракул,
Аргументов и фактов ходячий сундук…
На осла натянули парадный сюртук.
- В сюртуке, - он посетовал, - жарко, однако…
Победили сторонники белого фрака.
Галстук-бабочка, может быть, был невпопад,
Но искусно дополнил эстрадный наряд.
Зевс напутствовал:
- Шум поднимается спьяну.
Легендарным Иа! успокоишь поляну.
А затем, как швыряют в кого-то кирпич,
Ты метнешь в обалдуев расплавленный спич.
- По рукам! Я солист, но мощнее капеллы…
Он обрушил на пиршество все децибелы.
И пришла тишина. И в нее он метал,
Не слова, а расплав, словно жидкий металл:
- Был библейский, кровавые были потопы.
Будет новый, с кровищей не только Европы.
Гитлер двинет орду и на Русский Восток.
Для него это яд или пуля в висок.
На мечах, на виду у руин Сталинграда
Будут биться Арес и Афина-Паллада.
В небе, смрадном над фронтом, она победит.
Не поможет фашистам аресовский щит.
Лопнет план Барбаросса с идеей Блицкрига.
Фюрер с челкой в Берлине зачахнет от крика.
Исполнитель немецкой нацистской мечты,
Вермахт землю получит и сверху кресты.
Равной подвигу примут на Волге награду:
Образ Родины-матери, то есть Палладу.
Меч она вознесет против тех, кто не зван,
И с Олимпа сойдет на Мамаев курган.
Drang nach Osten созреет, осталось три года.
В 45-м сыграет закон бутерброда.
Рейху светит разгром и заслуженный крах.
И останется подлый Арес на бобах…
- Ненавижу! Арес, ты изгой коллектива. –
Прилегла к дастархану роскошная дива.
- Афродита, опомнись! Вина отхлебни.
Мы арийцы. А прочие, кто нам они?
- Ты мужчина не мой, ты от семени дракул.
Мне по сердцу другой – Генеральный оракул.
Пресловутая раса арийских господ -
Тоже мантра про избранный богом народ.
- Афродиточка Зевсовна! Слово богини
Зажигает. Горю фитильком в парафине.
- Кто мне нежно по бедрам копытом провел?
- Я, конечно, оракул и бывший осёл.
- Мой ушастик, готов ли? Мы делаем ноги.
Так, как будто за нами несутся бульдоги.
Мы в чертоги любви устремимся вдвоем.
А вино и закуску на месте найдем.
- Я готов, но остались условные путы.
- Не воруй у любви золотые минуты.
- Понимаешь, богиня, ты над, а я под.
- В одинаковой мере достойны свобод.
- Но мы попросту сущности разного плана.
Между нами природа, костры Ватикана.
- Все пустое. Устои, различия – тлен.
Ты в Европе себе самому суверен.
Снизойди до фантазий – счастливый, покорный.
Это в дивной Европе становится нормой.
Европейские ценности, если не трус,
Ты не сможешь принять за моральный укус.
- Неужели такое я слышу от дамы?
Эти фразы достойны Олланда – Обамы.
- Что за люди?
- Пока не мерцают вдали,
Но дождешься, увидишь на теле Земли.
И потом, ты просватана, к счастью богини!
И до свадьбы храни целомудрие дыни.
Через год или позже родится жених,
Подрастет, возмужает на радость двоих.
- Четверть века в анкетах писать: Я – невеста?
Бред какой-то, подобный отчетности треста.
И кого присмотрел для богини отец?
- Вовку.
- С ним я готова к союзу сердец!
Зевс осла оттащил от своей привереды:
- Слышал вас и доволен итогом беседы.
Ты помощник, который мне нужен как раз.
Принимай к исполнению новый наказ.
Вовка, правильно, гость не из нашего круга.
Но они неосознанно ищут друг друга.
Поворочай мозгами, скрести их пути
И дугой электрической закороти.
В разработку не входят периоды юза.
От роддома до вуза одежка кургуза.
Вот когда дорастет до супружеских уз,
С Афродитой ему обеспечишь союз.
- Будет сделано, Зевс! Жаль, пока рановато.
Да к тому же сгущается черная дата.
Отношения с фюрером как ни крахмаль,
Скоро Волги коснется фашистская сталь…

Битва в Междуречье

Междуречье. У рельсов от зноя раздоры.
Удлиняются, перекрывают зазоры.
Напрягаются, выход стремятся найти.
Прянет вбок колея, вот и выброс пути.
Сохранить безопасность движения надо!
Разгоняет слепые зазоры бригада.
Осторожно, Донецков! Не ставь на зеро,
Чтобы поезд не бросило через бедро.
Параллельно другая развернута сцена.
Происходит дефектного рельса замена.
Запасной на обжитое место не лез,
И с торца ему сделали тут же урез.
Облик рельса, весомую, кстати, пластину,
Мастер поднял и дома вручил ее сыну.
Сын, конечно, отвлекся тогда от мяча,
Потому что сжимал рукоятку меча.
Он подумал: А если в линейном порядке
В грунт вонзятся мечи дружно до рукоятки,
То по внешнему виду получится рельс.
Он был прав, отдыхает коряга Лох-Несс.
Обнаружил парнишка эффект коромысла.
Рельс исполнен, выходит, двоякого смысла.
И подспорье в труде, и подспорье в бою.
С ним казак обретает свою колею.
Разгулялась отвага при трепете флага,
С губ подростка слетела почти что присяга.
- Решено, я – путеец! – сказал он отцу.
И у Зевса улыбка ползла по лицу.
Шутку помнят путейцы:
- С командой врачую.
Пациент - перегон...
Врачевали вручную.
Степа сжился с бригадой, и создал задел.
Даже в строгих инструкциях поднаторел.
Рельсы к Волге струились искусственным долом.
А брезент на парнишке топорщился колом.
Он спешил возмужать, обогнать времена.
А навстречу ему торопилась война.
В репродуктор ворвалась в июне постылом.
Междуречье казалось незыблемым тылом.
Годом позже раздалось: Ни шагу назад!
Бились насмерть Воронеж, Калач, Сталинград.
Немцы бешено станции фронта бомбили,
Висли станции тучей обломков и пыли.
Каждый день разносили враги Арчеду,
А она возрождалась на главном ходу.
В тишине колее возвращали завалы
Мало-мальски пригодные рельсы и шпалы.
Из кусков и обрезков, без лишних затей,
Появлялась мозаика прежних путей.
Был Степан, по годам, ученик-восьмиклассник,
А в путейских делах непременный участник.
Он не мог ни прилечь ни присесть-отдохнуть.
Прибывал эшелон на мозаичный путь.
Разгружался, и в ночь уходили колонны.
Поддержать Сталинградский рубеж обороны.
Окружить, оковать в Сталинградском котле
И фашистов добить в ноябре – феврале.
Как-то после налета, разгрома, пожара,
В самоволку свалила колесная пара.
Убегала бессовестно на перегон,
А навстречу некстати дымил эшелон.
Встретит поезд ударом колесная пара,
И путейцев постигнет серьезная кара.
Потому что она им служила арбой,
А войска выдвигались за Родину в бой.
Быть крушению? Вряд ли. А сходу? Едва ли.
Но сорвут с диверсантов значки и медали.
Кто предатель, решит полевой трибунал
И уложит в сторонке его наповал.
За беглянкой бригада гналась без раскачки:
Пожилые путейцы, больные казачки…
Общий бег задохнулся и сделался тих.
Самый младший колесную пару настиг.
И поступок и подвиг подобны рекорду.
Он рванул на себя колесо за реборду.
Был нежданным для пары колес перекос,
И она соскочила на левый откос.
Руки так и тянуло приветить героя.
Кто-то всхлипнул, фашистов по-нашему кроя.
Машинист в напряжении дьявольском взмок.
В честь Степана Донецкова тронул гудок.
Та история вышла на редкость колючей.
Арчеда рассмотрела неслыханный случай.
Приказала путейцам покинуть объект.
Перепаханной бомбами станции нет.
Помогали путейцам приказы и базы.
Арчеда подвезла тыловые запасы.
Возместила потерю, рассеяла жуть.
Обходной уложила для армии путь.
Для Luftwaffe он был неразгаданной тайной.
Рядовым подъездным или трассой трамвайной.
По Народной, Спартаковской путь пролегал,
И подчеркивал будто бы каждый квартал.
Вот куда устремились потом эшелоны.
Среди прочих цепочкой втянулись вагоны,
От которых в дороге отстала мораль.
То есть их контингент не тянул на медаль.
Очевидно, бойцов набирали на зоне.
А крольчатник был рядом, и как на ладони.
Дверь глухого вагона отъехала вбок,
И в крольчиху прицелился первый стрелок.
- Королева! – дымили о ней самокрутки.
Королева была в горностаевой шубке.
С пышной ветки сгрызала листочки, кору
И не видела в людях измены добру.
Тут же тихо трудились брюнеты, шатены.
Только уши ходили – живые антенны.
Мать семейства, бабуля и даже пра-пра,
Королева была далеко не стара.
Выстрел! Хохот:
- Попал в белый свет, как в копейку!..
Тут другой мародер разрядил трехлинейку.
Королева забилась, и в души проник
Разрывающий сердце пронзительный крик.
Пуля заднюю лапку ее оторвала.
Крик пощады не ведал, не знал интервала.
На убийц и крольчиху Донецков смотрел,
Как на собственный необратимый расстрел.
У него на глазах, не в глуши, на задворках,
В королеву стреляла шпана в гимнастерках.
- Повоюем! – достал самодельный клинок
Из-за пыльной кирзы приблатненный стрелок.
Взял он курс на крольчатник – хозяйство Степана.
Не хватало гремящего в такт барабана.
Повернулся Степан к мародеру лицом.
Тот увидел в руках его лапчатый лом.
Дело в том, что путейцы, согласно авралу,
В колее поменяли ущербную шпалу.
Ломом лапчатым парень, клонясь до земли,
Поддевал и затем выдирал костыли.
Лом с расщепом не лом для долбежки чего-то.
Путевой инструмент, инструмент спецучета.
Ты его не бросай как лопату в саду.
Террористам подаришь – ответишь суду.
Разобрались со шпалой, но тянется смена,
И от дел не сбежать, как солдату из плена.
Эшелон подошел и предался стрельбе.
Так что лапушку лом он держал при себе.
- Стой! Куда? – осадил он того мародера.
Начиналась неравных противников ссора.
- За трофеем. Я зайца возьму и - назад.
- Полагаешь, тебя подождет Сталинград?
- Понесло! Красноречие тратится даром.
В эшелон полезай и побудь комиссаром.
Брысь, ребенок! К добыче не засти проход.
- Ты ошибся, ребенку 15-й год…
Лом позицию занял: сразиться, как надо.
Подоспела на помощь Степану бригада.
Скалил зубы от злости двуногий шакал.
И под крики со свистом назад отступал.
- Кто стрелял? –
Разносилось в преддверии ночи.
- Кто стрелял? –
В суматоху врывалось все громче.
Подбегал станционный смотритель от войск.
По лицу его капли стекали как воск.
Слева трюки на кольцах выделывал шмайссер.
Справа, видел Степан – подрастающий мастер –
Как смотритель легко расстегнул кобуру,
И сжимает в руке он ТТ, точка, ру.
- Ты стрелял! – указал пистолет на солдата. –
Так, и ты! И для вас наступает расплата.
Расчехляйтесь быстрее до пяток босых
И в полыни отройте окоп на двоих.
Подошел командир опозоренной части.
Он курил и обдумывал страсти-мордасти.
В нем самом бушевал непонятный костер.
Затянулся, окурок швырнул и растер.
Командир был, по званию, кубиком старше.
Значит, выглядел властью почти что монаршей.
Что смотритель? Сорняк. Командир? Девясил!
Активиста с тэтэшкой в момент вразумил.
- Не марайся! Для этого есть назначенцы.
С этим также неплохо справляются немцы.
Мародеров я брошу в атаку на дот.
Пусть приличная в дом похоронка придет…
Звезды скромно рассеялись по небосклону.
Командир приказал:
- Живодеры, в колонну!..
Изгибаясь, колонна, такой многоглав,
Уползала под звездами, словно удав.
Скоро он разрастется и в кольцах, неистов,
Между Доном и Волгой раздавит фашистов.
Все, как есть, сохранит арчединский дневник.
И, конечно, крольчихи загубленной крик.
Боль, страдание. То, что доставлено многим.
Но еще это было проклятье двуногим.
Зевс признался:
- Не ведаем, что мы творим.
Почему навсегда крик останется с ним?
- С кем? – не понял оракул.
- Да с юнгой бригады.
- А! Так он удостоится высшей награды.
- Но его не оставит – поверь, я старик, –
В королевскую шубку обернутый крик…
Доставалось ли позже ушастой квартире?
Мастер помнил:
- Бывало. Стреляли, как в тире.
- Разгромили крольчатник бойцы в пух и прах?
- Не сказал бы, стреляли они впопыхах.

Царская тропа

Утром Зевс и оракул с набором корзинок
Прогулялись, спустились с Олимпа на рынок.
Донесли им: Сизиф, надувательства брат,
Продает и не может продать артефакт.
Много зелени было, другого товара.
Но пустой оставалась плетеная тара.
Некорректные цены, предельно не те.
Без покупок осёл не прогнется в хребте.
На Сизифа наткнулись за кучами рыбы.
Возле мраморной глыбы стонал он:
- Икры бы.
Царь Коринфа, я слопал бы также арбуз.
Будь ты продан непроданный мраморный груз!
Продаю неликвид, и не ладится бизнес.
Из-за этого столько мучений я вынес!..
Зевса очень подпортил растерянный вид:
- Мрамор, облик Эллады, и вдруг – неликвид!
Если мрамор ваятелям больше не нужен
Для создания новых скульптурных жемчужин,
Для отделки не вхож во дворец или храм,
Ну, тогда это вызов минувшим векам.
- Мудрецы! Что осёл, что второй.
- Кто?
- Да вы вот.
Слову если спасибо, смягчается вывод.
Нет, в Элладе на мрамор не падает спрос.
Не воротят от глыбы товарищи нос.
Подходили ко мне Фидий, Скопас, Пракситель…
Не пугайтесь, я с древних времен долгожитель…
Гениальные скульпторы! Общий изъян:
Совершенно пустой или тощий карман.
Фидий мог заплатить мне за глыбу в рассрочку.
Предлагал до расчета соседскую дочку.
Скопас четверть цены посулил за товар.
А Пракситель рассчитывал только на дар.
Им, таким покупателям, место на реях.
Пусть витают над нами в своих эмпиреях.
- Царь Коринфа, - заметил оракул, - жесток.
Переплюнул Бандеру и Ближний Восток…
Царь воскликнул:
- Какое незнание рынка!
Не вини продавца, он на рынке песчинка.
Наседает безденежный праздный планктон.
И поэтому рынок всегда раздражен.
По закону, должно, формулирую вкратце,
Ради рынка, безденежье ваше караться.
Не торгуйся, талант, если ты небогат.
Пусть на рынке толкается твой меценат.
Зевс изрек:
- Философией сыты по горло.
На базаре она родилась и прогоркла.
Не устраивай собственных мыслей дебош.
Сколько времени глыбу свою продаешь?
- Не считал я потраченных тысячелетий.
И тем более – ветхих столетий-скелетий.
Никогда и ни с кем не сходился в цене.
- Значит, цену заламывал.
- Только втройне.
- Где же ты раздобыл этот мраморный вылом?
Он под силу Гераклу, слонам и кобылам.
- Ты приблизился к тайне промчавшихся дней.
Этот мрамор увел я из Царства Теней.
- А зачем?
- Предыстория: свергнут народом.
Атлантида при этом была кукловодом.
- Геть! –
За деньги в Коринфе бесился майдан.
Так и был я в архив неожиданно сдан.
Правит хунта – придворная свита до бунта.
План атлантам удался от пункта до пункта.
И в заливе Коринфа атланты под блюз
Против русских готовят горгон из медуз.
Боги, слуги атлантов, задали мне жару –
Сбыли в горы, за Стикс, и придумали кару.
Вечно глыбу катить на одну из вершин.
До вершины, срывалась она, за аршин.
Для теней это были спектакли без платы.
Появились болельщики, даже фанаты.
На холмы поднимались зеваки из тьмы,
Поглазеть на прообраз родной Колымы.
Вместо вечного сна при постельном режиме
Я проигрывал камню в решающем жиме.
Попросился – меня отпустили в отгул.
Не вернулся и глыбу с собой умыкнул.
- Повторяю, зачем?
- Вырвал средство для пыток
У богов, на Олимпе которых избыток.
- Дальше?
- Глыбу продам. Распрощаемся с ней,
И спокойно вернусь в заповедник теней…
Между прочим, оракул с повадкой сапера
Изучал визуально предмет разговора.
Был обломок скалы от падений щербат,
Но сумел на себе сохранить артефакт.
- Шеф! – оракул сказал театрально, салонно, -
На обломке тату – календарь Вавилона…
Мрамор мысленно сжался, влекло в камнепад.
Неизвестен Верховного бога загад.
Зевс не медлил:
- Беру! Вместе с артефасадом.
И хотелось бы также, с доставкою на дом...
Царь Коринфа издал вопросительный всхлип:
- Адрес дома?
- Олимп.
- О! Я, кажется, влип.
Покупатель, тревожит меня перспектива.
С виду сделка пристойна, почти что красива.
Ты заплатишь, но мне-то придется опять
Эту глыбу к вершине горы кантовать.
Посуди, это даже не царское дело.
- Понимаю. А что предлагаешь, fratello?
- За тобой самовывоз, а то не продам.
- Хорошо, я согласен.
- Тогда по рукам?
- Царь Коринфа, к тебе обращенное слово
Стоит пригоршни полной узбекского плова.
За возврат небожителям бывшей скалы
Ты достоин не денег, а громкой хвалы.
Спас богам артефакт… С ним нарвались на крах мы…
Нет, за подвиг тебе не положены драхмы.
Но зато не считаешься узником гор.
Слышишь? Я аннулировал твой приговор.
А страдания от нескончаемой пытки
Переплавил на aurum, вот они – слитки.
Забирай и живи на земле как халиф.
Или можешь вселиться в какой-нибудь миф.
- Кто ты? Зевс?
- Зевс, но все выпадает из вида.
Например, артефакт. И крупней – Атлантида.
Где она, ты не знаешь? Не в Царстве Теней?
- Зевс, откуда мне знать? Не следил я за ней.
- Вот как! Телепортировал кто-то державу
Неизвестно куда, по вселенскому праву.
Исчезаем и мы. Позвони как-нибудь…
Царь сказал:
- Позвоню. Глыбу взять не забудь…
А пока говорилось Большое спасибо,
Растворились и Зевс, и оракул, и глыба.
Тут под ноги царю совершенно извне,
С неба шлепнулась сумка на длинном ремне.
Что свалилось, особую встречу итожа?
Он пощупал, помял: натуральная кожа.
Сумку красило фото, свидетель чудес:
Царь Коринфа у глыбы и те, кто исчез.
А в глаза с удивительной этой картинки
Солнцем брызгали прутья плетеной корзинки.
В сумку царь погрузил натуральный тариф.
Но судьбе предпочел древнегреческий миф.
На Олимпе, где вечно накрыта поляна,
Артефакт поместили вблизи дастархана.
Но никто, и бедовый сатир-сумасброд,
Не сумел разгадать Вавилонский кроссворд.
Рокот Зевса легонько прошелся по свите:
- Расступитесь! Оракул идет, пропустите!..
Тот пролез к артефакту, как будто в дыру,
И велел развернуть Календарь, точка, ру.
- Перед вами, коллеги, - он голос повысил, -
Два продукта таинственной магии чисел.
Не сказать, календарь совершеннее чей.
Год в обоих разбит на 12 частей.
И у древних дробятся они на недели.
Только год начинается в марте-апреле.
Календарный запас ожидает в углу:
И близнец адору и близнец улулу.
По расчетам - ученые маялись с ними -
Эти месяцы в циклах бывали двойными.
- Он опять декламирует свой интернет! -
Возмутился покинутый всеми омлет.
- Извините, товарищ, который в посуде.
Дальше слушайте. Выскажусь строго по сути.
Календарь на текущий год, 38-й,
Тихо подал в отставку, ушел на покой.
Крики:
- Чушь!..
- Не бывает такого в июле!..
- Почему же? Химеры полгода стянули!..
- 28 стянули непознанных лет! –
Сдернул с факта оракул заботливый плед. –
Утром, буду по-прежнему краток,
На Олимпе царил календарный порядок.
Зевс на рынке привел меня в дикий восторг
Небывалым искусством выигрывать торг.
Глыба наша! Царю не осталось ни грана.
А забрать ее как без Белаза и крана?
Шеф идею, как видно, держал про запас.
Вместе с глыбою телепортировал нас.
Три нейтрино-потока, вне всякого срока,
На Олимпе мы были в мгновение ока.
Мрамор принял под ветками солнечный блик.
Я догнал и захлопнул губами свой крик.
Неуклюжая тонна, полпред Вавилона,
Потеряла Вселенский закон унисона.
Наверху информацию вижу не ту.
Я подумал: полет повлиял на тату.
- Глыба путает годы? Откатим и сбросим!
- На базаре считал я, как раз 38.
Через миг на Олимпе – скажу вам,что есть -
60, и за ними как выводок – 6.
Повезло, что к диковине, мною воспетой,
Аполлон приближался со свежей газетой.
Он вручил мне ее со словами:
- Браток,
Ты блуждаешь во тьме без газеты Гудок…
Я морально погиб под обрушенным сводом.
Номер был начинен 66-м годом.
Я проспорил пари, Вавилон ликовал.
Представляю, какой закатил карнавал.
Но вот как, не пойму, в этом мире отсталом
Исчезает большое в чудовищно малом.
Наша телепортация заняла миг,
А с годами - сплошной перескок-перепрыг.
28 из них для кого-то утрата,
А для нашего брата – счастливая карта.
Совершилась подвижка от сих и до сих,
Афродиту в Москве ожидает жених.
Голос Зевса:
- Руки Афродиты достоин?
- Шеф! Не знаю.
Он больше романтик, чем воин.
- Что доносит Гермесу агент Карапуз?
- Он окончил столичный технический вуз.
На три года подарен столичному тресту.
Но порядки его побуждают к протесту.
- Например?
- Он вписался в рабочий эскиз.
А в Москве ночевать не дают ему виз.
Отработаешь день, и спасибо за это.
Белым негром ищи для себя Соуэто.
А ведь он инженер и уже журналист.
Не преступник, анкетой и паспортом чист.
- Афродита, в дорогу!
- Да, папочка, слышу.
- А в Москве подготовить надежную нишу.
- Будет сделано, батя! Исполним приказ.
Я, Гермес, выдвигаю летучий спецназ.
Три вокзала обшарим, район Каланчевки.
Быстро нишу найдем для ночевки девчонки.
Есть дворец на примете, влечет как драже.
Он известен под именем ЦДКЖ…
Зевс негромко окликнул дочурку еще раз.
- Ты, надеюсь, словесный запомнила образ.
- Речь о Вовке?
- Конечно, о Вовке. О нем.
Ты и он. Только вас я и вижу вдвоем.
Ветер лоб расшибет и о дуб и о липу.
Кто не нужен режиму, не в тягость Олимпу.
Ничего, что жених у Москвы не в чести.
Ты его приголубь, ты его обольсти.

Встреча в Москве

От подъезда дворца до Стромынки и дальше
Длился день без налета вечерней гуаши.
Краснопрудная видилась улицей той,
Где московское время впадает в застой.
Не в ладу с грандиозной программой на лето
Находилась дворцовая скромная смета.
При нехватке монет не пришлет Москонцерт
В полном виде сюда комсомольский дуэт.
И сметливые люди дуэт разделили:
Пригласили Кобзона, забыли о Хиле.
Эти мысли спугнул, стихнув, уличный гул.
Штору подняли, грохнулся в обморок стул.
Краснопрудная замерла с чувством поклона.
К угловому дворцу направлялась колонна.
Жрицы в белом касались серебряных струн –
Горных струй, под которыми плачет валун.
Лирам вторили внятно кифары сатиров.
Шли шеренги рогатые, но без мундиров.
Козья шерсть согревала придворных бродяг,
А копыта печатали праздничный шаг.
Нависала над ними четверка кентавров,
На дыбы поднималась на несколько ярдов.
Снизу искры летели как пыль из ковра.
Так же здравые мысли слетают с пера.
Не желала богиня и гостья столицы
Обойтись без своей золотой колесницы.
За квадригой шагал от фаланги отряд,
Представляя собой боевой арьергард.
Не осиливал разум, тем более разом,
Что античное шествие было спецназом.
Мегафон покрывал шаловливый подлог:
- Наше здравствуй Театру железных дорог!..
Эта деза без промаха падала в лузу,
Но не будет гулять по Москве и Союзу.
С мегафоном метался агент Карапуз.
Он же снял с колесницы божественный груз.
А директор дворца восторгался у входа,
Пояснял для настырных зевак из народа:
- Театральная труппа, режим разъездной.
Семь годков выступала, вернулась домой.
Зря грешил на ее артистический норов.
Полагал, разбежалась среди светофоров.
Подалась в дезертиры она? Черта с два!
Разрослась и, гляжу, набралась мастерства.
И не хочешь, а веришь, что видишь кентавров.
Так вживаются в образ достойные лавров.
Не узнать комсомолку мою, визави.
Вжилась в образ роскошной богини любви.
Возвращение труппы на главную сцену
Обеспечит билетам хорошую цену.
Кочевого театра лихой оборот,
Безусловно, дворцовую смету спасет.
Не отозванный с линий и – здравствуйте, нате!..
Непонятно… И все же, вернулся он кстати.
Неожиданно, правда. А где в этом толк?
Мог бы дать телеграмму и сделать звонок…
- Вас встречает директор, законченный гений! –
Наступил Карапуз на зародыш сомнений.
- Помню приму! Но имя закатано в грим.
Маша, ты?
- Афродита.
- Ну, да, псевдоним.
- Вы ошиблись, директор, я прима без грима.
И приехала к вам не из Рима и Крыма.
Я прошу подготовить, как следует, бар
И надеюсь найти во дворце будуар.
И еще. Для рекламы, цветного коллажа
Пусть посты занимает античная стража.
Музыканты – фойе и со сценою зал.
Образуется древний как мир ареал.
- Нет проблем, пригласите народ за порогом!
Освежайтесь в буфете простуженным соком,
Музыканты и вся бутафорская рать!
- Хорошо. Но я вот что забыла сказать.
Оставляю квадригу у входа до завтра.
- Скажут, спрыгнула все же с Большого театра.
Неэтично.
- Не надо, директор! Уже
Полбомонда скандирует: ЦДКЖ!
- Афродита, наполнен дворец маскарадом.
Только вы не расстались с блуждающим взглядом.
- Да, блудливым. Такой от природы удел.
- Ведьма! Бросила слово – дрожу и вспотел.
Но, клянусь всемогущими Фресками Джотто,
Вы хотите увидеть конкретно кого-то.
- Это ревность?
- Ревную к сугробу пургу.
Если знаю его, то найти помогу.
- Предложение принято.
- Как же иначе!
- Он сотрудник железнодорожной печати.
Инженер, но рожденный работать пером.
Не касаюсь того, что на плане втором.
- Примадонна, позвольте дополнить приметы.
Во дворец вечерами приходят поэты.
Клуб сложился, освоил туманную даль.
Величается знатно – ЛитО Магистраль.
На примерку спешат стражи словопорядка.
Окуджаве, Куняеву впору крылатка.
На нее претендуют десятки имен.
И сегодня как раз ожидается он.
Инженер, журналист. Хороша подготовка.
Позвонил, что придет. И зовут его Вовка.
На него вы хотите набросить узду?
- Да, директор. Его я имею в виду.
- На моих без пяти. Подождем его, прима?
- Я согласна.
- О`кей, не проскочит он мимо…
Толкотню тротуарную стилем зигзаг
Вовка преодолел и одернул пиджак.
Он на место вернул галстук, сбившийся набок.
Дожевал пирожок с каплей джема из яблок.
Вытер губы хлопчатобумажным платком
И – в фойе, где античной культуры битком.
Перед ним расступились до самой богини
Жрицы в белых накидках и синих бикини.
Сердце тронули струны с обеих сторон.
Ноги Вовкины будто бы обнял бетон.
Феерический мир и явление orba.
С Вовки, кстати, свисала спортивная торба,
Словно очень большая летучая мышь.
Думай, Вовка! А то ты дворец рассмешишь.
- Это ж надо! – раздалось. – Ошибся подъездом…
Он простился с фойе примиряющим жестом.
Но богиня любви и широкой души
Задержала его:
- Журналист! Не спеши…
Странно: было поодаль, а сделалось рядом.
Прикоснулась она, и тряхнуло разрядом.
- Это ты? – наклонился он к запаху роз.
- Я, пришла из твоих восхитительных грез.
Здравствуй, Вовка!
- Взаимно, моя Афродита.
Ты на миг?
- Навсегда.
- Сердце Вовки открыто.
Правда, вечер. Закрыт, к сожалению, загс.
- Разве это препятствием станет для нас?
До утра перебьемся в моем будуаре.
- Во дворце никаких каждой твари по паре! -
Разошелся директор, ломая ночлег. –
Отправляйтесь, пожалуйста, в Ноев ковчег.
- Успокойтесь, директор! К чему трали-вали?
Не увижу сегодня друзей Магистрали.
Передайте им, что событийный поток
Журналиста уносит на юго-восток.
- Он бросает меня! – все взорвалось в богине.
- Ненадолго. Ты знаешь, мы вместе отныне.
Побегу, мне на поезд Москва – Волгоград.
На четвертые сутки прибуду назад.
- Я поеду с тобой. Хоть на краешек света!
- Не получится.
- Что?
- Не достанешь билета.
- Ты с билетом, а я не достану? Ты best?
- У меня, Афродита, служебный проезд.
- Поздравляю. Держи равновесие - poise.
У меня независимый литерный поезд.
Можем литерным вместе махнуть в Волгоград
Мимо станций, и малых и крупных, подряд.
- Прима шутит, - хихикнул директор. – Артистка!
- Нет, не шутит. Но много ненужного риска.
Если в графике места ему не найдут,
Потеряю немало часов и минут.
Афродита, пусти, уезжаю на скором.
Не смотри на меня с беспощадным укором.
Завтра двинешься следом.
- Приемлемый план.
- Место встречи на Волге - Мамаев Курган.
- Поезжай. Понимаю, что поезд – не дроги.
Ты задержишься где-то на длинной дороге.
- Задержусь в Арчеде. Я направлен туда.
Нужен очерк о новом Герое труда…

Золото дорожного мастера

Летний день был исписан до слившихся точек.
Вовка в поезде начал нащупывать очерк.
Полка верхняя, типа меня укачай.
Пассажиры внизу пили вежливо чай.
Под подушку спецкор подложил полотенце.
Задремал и сакральное понял в путейце.
Ускользнуло оно, игнорируя зов.
Снова нужен был поиск, и снова – с азов.
Значит, так. Приближается славная дата.
Все, что связано с нею, прекрасно и свято.
Над страной занимается ало заря –
Пятьдесят героических лет Октября.
Коллективы на вахту заранее встали.
Лучшим людям – почет, ордена и медали.
Высоко вознеслась в эти дни Арчеда.
Орден Ленина и Золотая звезда!
Удостоен за труд двуединой награды
Сын степной Арчеды, бывший юнга бригады.
Степь дала ему имя, фамилию – Дон.
Он со славой в Отчизне давно обручен.
Вот и рвется в печать с ходу, с первого шага,
О Степане Донецкове яркая сага.
Поздравляем тебя, Арчада-Арчеда,
Воспитала путейца, Героя труда!
С ним спецкору вести для печати беседу.
Показать его верность отцовскому следу.
На пути не ловил он удачу за хвост.
Дело делал и занял ответственный пост.
Кто Донецков? Дорожный, взыскательный мастер.
День и ночь бережет колею от напастей.
Мысль опять ускользнула. И так вот всегда.
Проводница трясет:
- Выходи! Арчеда…
Арчеда, это пара минут остановки.
И спецкор прибегает к обычной сноровке.
Прыгнул в обувь, не думая вырубить сон,
Вместе с торбой как пуля покинул вагон.
- Черт! – заметил десантник, мотая портянки. –
Уложился во время короткой стоянки…
Журналист направлялся к постройкам в ряду.
И проснулся-взбодрился уже на ходу.
Находился почти что в рабочем задоре.
А герой ожидал журналиста в конторе.
Так условлено было. Помог телефон
День и час обозначить для встречи сторон.
Он стоял у окна в опустевшем отделе.
Сплотка голых столов, никакой канители.
Упирался плечом, где ребрится проем,
Наблюдал неподвижную жизнь за окном.
Поздоровались, чтобы удариться в прозу.
Знатный мастер не переменил свою позу.
Собирался, казалось, уйти вообще,
Потому что стоял наготове в плаще.
А пока, хоть окно не дает панорамы,
Добрый взгляд он отвел снова в сторону рамы.
Разговор, не начавшись, устроил привал.
Но спецкор эту паузу все же прервал:
- Хорошо здесь. Развешаны блики по стенам.
А не будет ли лучше на стулья присесть нам?
Или едем к бригаде – смотреть колею?
- Нет, не едем. Садитесь. А я постою.
- Что ж, присяду к столу. Вы, надеюсь, поймете:
Так удобнее записи делать в блокноте…
Разговор завязался, естественно, но
Мастер снова смотрел почему-то в окно.
Отвлекало засевшее в памяти что-то,
Что серьезнее, чем аромат креозота.
Неужели крольчиха и тайна меча
Похищали Степана Ивановича?
Нет, фамилия предков казачьего кроя
Говорила другое совсем про героя.
В ней светился клинок для острастки врагов
Как Донец или Дон в ножнах двух берегов.
- От фамилии вашей возможны мурашки,
Как от сверка казацкой стремительной шашки…
Обернулся Донецков:
- Наверное, так.
Я, и правда, по линии предков, казак.
- Ваши кони в истории Родины ржали.
- Казаки помогали Российской державе.
- Вы казак, полагаю, донской.
- Да, донской.
Дон – понятие шире, чем Дон таковой.
- Но оставим в покое родные тотемы
И затронем святые путейские темы.
Как содержите путь, выше всяких похвал?
- Завышаете чуть, - мастер тихо сказал. -
Не отличники, мы хорошисты, по баллам,
Несмотря на внимание к рельсам и шпалам.
- Так бывает, конечно. Причем тут парад?
Путь во власти не только рабочих бригад.
Плохо, если эпоха – источник подвоха.
Вместо жемчуга щедро подкинет гороха.
Обновляется путь постепенно, не весь.
Поезда же набрали и скорость и вес.
Экономика дышит своим интересом.
Увлекается неравномерным прогрессом.
Поезда накопили наград на колье,
Не дают отличиться стальной колее.
Днем и ночью колотят и месят беднягу.
Я помог бы, но шпалой под рельсы не лягу…
Авторучка в сердцах залетела под стол,
Ужаснулась тому, что спецкор намолол.
Он действительно жарил как солнце в зените.
Разговор потерял очерковые нити.
Оседали слова журналиста на дно,
Собеседник помалкивал, глядя в окно.
Эпизоды войны даровал он блокноту.
Ограничил хорошей оценкой работу.
Чтобы мастера все-таки разговорить,
Журналист потянул за известную нить:
- На дорогах нельзя допускать беспорядка.
Но в бригадах бывает народу нехватка.
Ремонтируют путь и не ставят они
Сигналистов. Потом их суди и вини.
Есть флажки и рожки, не хватает солистов:
А без них угодишь в Зазеркалье с Алисой.
На участках, где вроде шаром покати,
Не щадили колеса монтеров пути.
Но подобное – редкость, почти что изжито.
Здесь большая заслуга питомцев МИИТа.
Инженер это – джин, что покинул кувшин,
Создал комплексы путеремонтных машин.
Скоро техника, видеть которую рады,
Упразднит в понимании нашем бригады.
Поведут ее те же составы бригад,
И не будет возврата хозяйства назад…
Отклонился опять, - донеслось от спецкора. –
Не могу говорить о себе без зазора.
- Почему? – от окна отразилось.
- Да вот
Не годится для очерка скудный блокнот.
Назовите, пожалуйста, лучших рабочих,
В том числе до новаций, возможно, охочих.
- Поименный подход не совсем справедлив.
Здесь на совесть работает весь коллектив…
…Одинаковы зерна любого початка.
Одинаковы банки с названием Chatka.
Вне работы людей обобщает стакан,
А в труде – дисциплина, инструкции, план…
Это под руку лезли незваные мысли.
И спецкора смущали, и записи грызли.
Есть у очерка светлый, лучистый исток.
Почему он сквозь пальцы уходит в песок?
Журналисту светила карьера с закатом.
Он вернуться не мог с нулевым результатом.
С этим строго в редакции, и не поймут,
Для чего выезжал и отметился тут.
Непредвиденный случай, грозящий опалой.
Заместитель министра товарищ Подпалый –
Кстати, командировку подписывал он -
Вскинет брови, не меньше других удивлен.
Парень живо представил себе эту сценку
И примерил тяжелую самооценку.
Через силу, поскольку довольно ершист:
Никакой не спецкор он и не журналист.
Странный вывод. Во множестве пишущих сотен
Неужели он бездарь и профнепригоден?
Если взялся за очерк столичный поэт,
То ему равных авторов в принципе нет...
Зевс – небритый, в домашнем халате, без нимба –
Наблюдал за текущей беседой с Олимпа.
Оба дороги были, спецкор и казак.
Он болел за обоих, не выразить как.
- Батя! – крикнул Гермес, - Не страдай! Разрулю я
В Арчеде обстановку степного июля.
- Сядь! Не шастай в глубинку России и вспять.
Без тебя разберутся минут через пять.
У народа к беседам отсутствует тяга.
Времена Годунова, эпоха Гулага
Приучили безмолвствовать русский народ,
И спецкор не находит для очерка брод…
Журналист погрузился в другие глубины.
В мир искусства, где были скульптуры, картины.
Струны рвались, скрипач Паганини вполне
Виртуозно играл на последней струне.
- Сделай так же, - сказал, - применительно к слову.
Опыт скульпторов тоже возьми за основу.
Им герои не дарят из фактов букет,
А шедевры живут сотни, тысячи лет!..
Гений подал совет, словно чаю с малиной.
Тут же беглая мысль прискакала с повинной:
- Я вернулась, прими. На пороге two я.
Убегала, теперь же всецело твоя.
Это вспомнилась формула будущих строчек.
Значит, будет написан задуманный очерк,
Чтобы мастер дорожный возвыситься мог
В тоге мастера наших житейских дорог.
Он пребудет таким и в граните и в бронзе,
В этих строчках и даже в технической прозе.
Станет вечным раздумье его у окна,
И замрет у шедевра родная страна.
Завершилось для очерка время исканий.
Скрылся бледный блокнот в журналистском кармане.
Напоследок вопрос был уже без удил:
- Кто герою о том, что герой, сообщил?
- Кто же? Наши путейцы. Я шел с перегона,
А со станции, вижу, герои сезона
Мне навстречу бегут и кричат вразнобой:
- К репродуктору, мастер!
- Степан!
- Ты герой!
Распрощались, и командированный вышел.
День с настоем окрестной полыни был пышен,
Путь свободен, а станция в целом пуста.
Навевали раздумье степные места.
Арчеда как леток, что умастил прополис,
Пропустить приготовилась литерный поезд.
Поскорей бы! Не будет с ним больше хлопот.
Эту станцию он просвистит напролет.
Слышны стали гудки: ближе, ближе и ближе!
Поезд требовал. Что? Догадайся, поди же.
А спецкор понимал и стоял на виду.
Мимо поезд тянулся на малом ходу.
Лихо дверь отворилась вагона-салона.
Узнаваемо встала в проеме персона.
- Вовка! – крикнул агент Карапуз. – Залезай!
Без тебя Афродита слезит через край…
Вовка - в тамбур, и дверь за ним тут же закрыта.
Покачнулся вагон как с водою корыто.
Скорость тут же превысила всякий предел.
Поезд к Волге безумной ракетой летел.
Волгоград! И вскрывается легкая шкода.
Поезд вторгся в предзимье грядущего года.
- Афродита! Сорвал мне работу заскок!
- Рассосется, вернешься в редакцию в срок...
Бросив рельсы, что было, конечно, сверх плана,
Поезд замер в желанной близи от Кургана.
Потрясала скульптурная Родина-мать.
Перед нею хотелось стоять и молчать.
Музыкальный эскорт. Жрицы, в белом и юны,
В честь защитников Родины тронули струны.
Поднялась над Курганом и выше меча
Трепетала мелодия, словно свеча.
Шепот:
- Волга была хрупким лезвием бритвы,
А путеец Донецков – участником битвы…
Это Вовка шепнул, журналист и спецкор,
Так как мысленно очерк верстал до сих пор.
Афродита спросила:
- Мне кажется или
Образ Родины выполнен в греческом стиле?
Все антично. Фигура босая, и меч.
- Ты права и сомнения можешь отсечь.
Образ Родины взят из античного ряда.
Видишь? Это богиня Афина-Паллада.
- А богиня любви говорит: Voulez-vous
Prendre le train magnifique и вернуться в Москву?

Навеки

Друг у друга не будем томиться в запасе.
Утром чувства свои обнародуем в загсе.
Создается гармонии нашей каркас.
Я целую тебя, и да здравствует загс!
- Афродита!
- Мечтаю о дочке и сыне!
- Паспорт есть у тебя?
- А зачем он богине?
- Без него не распишут.
- Меняется план.
Поселюсь у тебя, и со мной – чемодан.
- Был бы рад, но в моей биографии дыры.
По работе пока мне не дали квартиры.
- Пустяки!
Почему бы квартиру не снять?
- Не получится.
- Что-то мешает опять?
- Неподъемной для нас будет снятая хата.
Не потянут ее гонорар и зарплата.
И в жилищный не вступишь кооператив.
Но причина не деньги, не то, что ленив.
В ЖСК, сколько денег в карманах не тискай,
Не попасть – не возьмут с подмосковной пропиской.
Да и списки на эту рассрочку длинней
Бесконечных процессий к вождю в Мавзолей.
- Хорошо. Поступи по закону и чести.
Поищи ЖСК не в Москве, а в предместье.
- Справки я наводил, но не слышно пока
Что у нас под Москвой завелись ЖСК.
- Можно домик купить, наконец, в деревеньке,
Далеко от Москвы и за скромные деньги.
- Станет собственностью полусгнивший приют,
И квартиру уже никогда не дадут.
- Как же ты объезжаешь свою кобылицу –
Золотую Москву, дорогую столицу?
- Афродита! Прошу выражаться нежней.
Я ночую зимой у родных и друзей.
Нелегально, заметь. А с весны от удара
Защищает меня партизан Че Гевара.
По совету Эрнесто, товарища Че,
Летний дом я ношу в рюкзаке на плече.
Из редакции вечером, в час обезлички,
Мчу в лесные места с рюкзаком в электричке.
Помогает мне сумерек черная тушь
Продираться почти в безопасную глушь.
Выбираю угрюмые пущи погуще.
И концами гамак, что ему и присуще,
Покидая рюкзак, вяжет пару стволов.
Шнур и пленка над ним, вот и домик готов.
Представляю, как злятся враги-невидимки.
На сучках над землей оставляю ботинки.
В ход идут накомарник и спальный мешок.
Чем не дача? И сон до рассвета глубок.
- Потрясающе! Ты настоящий спартанец…
Афродита ударилась в огненный танец.
Жрицы пели, кентавры рассыпали степ.
Вовку тоже увлек музыкальный зацеп.
Он плясал, повторяя фигуры фаланги,
Как хотел бы сплясать Македонский на Ганге.
И сатиров настиг музыкальный угар.
Рвали струны на совесть электрокифар.
Олимпийцы плясали как звезды экрана.
Счастье видеть спартанца и даже титана!
Афродита отжала за пляшущий круг
Вовку:
- Ты убегаешь от любящих рук.
- Правда?
- Делится мир на семейные пары.
Не тебе адресован совет Че Гевары.
Лес прекрасней, чем те же подъезд и подвал.
Но скажи, где ты этот рецепт откопал?
- Объясняю охотно, моя половинка.
Шестьдесят первый год, продается новинка –
Книжка Че: Партизанская…
- Ну же!
- …война.
Полистал, вижу, схема ночлега дана.
На пленере, в отрыве от всякого дома.
Вот, а тяга к туризму была мне знакома.
Книжка нужная. Стоила 26 коп.
Я, тогдашний студент, эти деньги наскреб.
Я товарищу Че благодарен, как другу.
Не бегу из-под неба к печурке и югу.
- Интересное дело! Живешь как Тарзан.
Или с кем-то воюешь? Ты кто, партизан?
- Может быть, игнорирую волю чужую,
Но хочу подчеркнуть, что ни с кем не воюю.
- Ты ночуешь в лесу. Разве это не бой?
- Я в лесу, потому что воюют со мной.
- Кто, скажи. Поспешу с Олимпийским спецназом
И противники медным накроются тазом.
- Кто, не знаю. Но след их тяжел и тягуч.
Все заляпал горячий казенный сургуч.
Почитаешь законы – писали поэты.
Что же в жизни? Запреты, запреты, запреты.
Можно только работать, а жить нам нельзя.
Власть пугается пешки в короне ферзя.
А наука все годы от деда до внука
В аксиоме своей не меняет ни звука:
Поезд прибыльный, если он грузы везет,
И убыточный, если в вагонах народ.
Иерархия странная. Мы ниже груза.
Люди нашему транспорту просто обуза.
На дотации вечные выписан счет.
А ведь грузы убыточный люд создает.
Я клянусь искрометным пером журналиста,
Что в методике принятой что-то нечисто.
Пусть расскажет наука про минус и плюс,
Почему человек – нерентабельный груз.
- Вовка, хватит! Вернемся, а где заночуем?
- Не в отеле московском, не в юрте и чуме.
- Слушай, Вовка! Не будем гадать по руке.
Мы вдвоем уместимся в твоем гамаке.
- Гамаком поделиться с тобою не жалко.
Но тесниться в лесу! Это что, коммуналка?
Я тебе подарю персональный гамак.
Афродита, ты плачешь? А что здесь не так?
- Посуди, неплохой получается праздник –
Поцелуи воздушные сквозь накомарник.
Ты об этом подумал, жених или муж?
Ты идею свою на пеньке отутюжь.
- Перебьемся! Была бы о людях забота,
Весь Союз получил бы коттеджи в два счета.
К ним – участки, дороги, завоз и навоз.
Испарился бы вечный жилищный вопрос.
Есть Сибирь, на корню вековые запасы.
Есть кирпич для печей и стекло, прибамбасы.
Есть желание, силы, судки для котлет.
Только стройки народной по-прежнему нет.
Приступать надо сразу, не споря, без пробы.
Дать народу жилье! Подождут небоскребы.
Все равно каждый год полыхает тайга,
Выгорает она на немереных га.
- А теперь мне, богине, откройся как миру.
Ты реально когда ожидаешь квартиру?
- Отвечаю: в какой ни залезу хомут,
Ближе к пенсии. Если квартиру дадут.
- В институте столицы жевал ты сосиски.
А жениться не мог на московской прописке?
- Я не шкурник. Вращаюсь dans la Moscovie.
Но в Московии не приключилось любви.
- Худа нет без добра. У меня на Олимпе
Есть большая жилплощадь, красуется в клипе.
Едем! Телепортация! В тамбур бегом!
Ты получишь жену и безоблачный дом.
Можем жить мы на Кипре и можем на Крите.
Все подвластно любви и твоей Афродите.
- Афродита! Мы любим.
- О, да! Влюблены.
- Но поверь, не могу я бежать из страны.
- Хорошо, мы должны быть взаимно забыты.
В каждой девушке буйствует страсть Афродиты.
Что ты, Вовка, наделал! Прощай, mon ami.
Подойди и покрепче меня обними.
Вовка обнял богиню, ровесницу амфор.
А прижался холодный и в трещинках мрамор.
Он отпрянул, чихнул. Он едва не простыл.
Так богиня гасила сжигающий пыл.
Пыль последних столетий смахнули с шедевра
Жрицы в белом при помощи рыхлого фетра.
Заключили скульптуру в большой поролон.
И сатиры ее потащили в вагон.
Вовка начал скульптуру просить для вокзала,
Но фаланга мечами ему отказала.
Снова в дело включился научный прогресс,
Шалый литерный поезд куда-то исчез.
Вовка прыгнул в троллейбус, без дара вокзалу.
Очерк ждали в Москве, мысли сбились к началу.
Сел в троллейбус и тайный агент Карапуз,
Славный малый и с виду совсем не хунхуз.
Зевсу он передал по прямому эфиру:
Нет у Вовки надежд на любую квартиру.
Афродита и Вовка, столичный спецкор,
Подписали Великой любви приговор…
Громовержец зашелся в родительском стоне.
Заграбастал дрожащее скопище молний
И метнул их, исполненный ярости бог.
И зажег он восток. Не зарей, а как стог.
По огромной стране полыхнули пожары.
Осеклись на Таганке, затихли гитары.
Мгла в столицу вошла в черной маске врага.
Торф горел под Москвой, а в Сибири – тайга.


г. Пушкино
ноябрь 2013 – декабрь 2014 года
 




СЛЕПОК С ЭПОХИ

Содержание
со словарем поэмы
и справочной литературой

Оплот Арчеда  3
Арча – Лиственное раскидистое дерево.
Арчада (Арчеда) – Заросли арчи.
Камча – Плетка восточного всадника.
Состояние грогги – Аналогичное состоянию подпития.
Донецков – Донской казак. Бригадир пути, дорожный мастер.
Тезка Разина – Степан, сын казака.

Олимп  5
Зевс – Верховное божество, отец богов и народов.
Афродита – Дочь Зевса и Дионы, богиня красоты и любви, неверная жена Гефеста.
Диона – Дочь Океана.
Гефест – Хромой бог огня и металла, искусный кузнец.
Пан – Козлоногий, бородатый, рогатый бог дикой природы.
О, пшепрашам, панове! (польск.) – О, простите, господа!
Boy-pet (англ.) – Паренек-любимое животное (термин от автора).
Аполлон – Бог, искусствовед.
Старая площадь – Площадь в центре Москвы с архитектурным комплексом, где размещался центральный аппарат партии.
Гера – Верховная богиня, жена Зевса.
Чебаркуль – Озеро в 78 км к западу от Челябинска. Приняло фрагменты астероида 15 февраля 2013 года.
Химеры – Чудища, появляются под воздействием опасных продуктов химии, наркотиков.
Лютни, арфы, кифары – Струнные музыкальные инструменты. Кифара подозревается как прародительница гитары.
Вакханки – Жрицы Вакха, бога вина и веселья.
Сатиры – Козлоногие, рогатые лесные божества. Пьянствуют и волочатся за нимфами.
Харон – Перевозчик душ через реку Стикс в потусторонний мир. Вероятно, правильней писать харонить, а не хоронить.
Гермес – Бог торговли и прибыли, глава контрразведки.
Сарматы и скифы – Племена глубокой истории, жили от Тобола до Дуная и от Алтая до Карпат.
Ра (Rha) – Древнее название Волги.
Танаис – Древнее название Дона
Роден – Французский скульптор (1840-1917). Автор
произведения Мыслитель.
Viror (лат.) – Зеленый, зелень.
В черном небе… ...носы своим бабам - Откуда родом эта цитата, Зевс не помнил. Возможно, из книги "Чрезвычайный посол" или "Повелитель мух" английского писателя Уильяма Голдинга. 
Notaire (фр.) – Нотариус.

Станция Арчеда  8
Арчеда – Станция Приволжской железной дороги между Доном и Волгой, построена в 1871 году вблизи казачьего хутора [Архангельский А.С., Архангельский В.А. Железнодорожные станции СССР. Справочник в 2-х кн. Кн.I, с.28. –М. Транспорт, 1981]. Называлась Михайло-Чертково в честь атамана Войска Донского – Михаила Ивановича Черткова. Переименована в 1875 году, получила название речки.
Хитон – Льняная или шерстяная рубаха древних греков, чаще без рукавов.
Дистанция пути – Организация, обслуживает стальную колею большой протяженности.
Околоток – Участок дистанции пути, за его текущее содержание отвечают бригадир пути и дорожный мастер.
Крёз (595-546 до н.э.) - Царь Лидии, неимоверно богатый.
Духи de Chanel (фр.) – Дорогие духи от французской компании The House of Chanel (англ.) или просто от Шанель.
L`absinthe (фр.) – Полынь.
Арес – Бог коварных и грязных, несправедливых войн. Отбил у Гефеста жену Афродиту.
Фракийцы – Древние индоевропейские племена на северо-востоке Балканского полуострова и северо-западе Малой Азии.
Excellence (фр.) – Превосходительство.

Дон  16
Major (лат., фр.) - Старшой (обобщенный перевод многозначного термина). 
Crasy (англ.) – Безумный.
Брошен славный Воронеж На лобное место – Этим строчкам предшествуют книги:
П.В. Загоровский. Социально-экономические последствия голода в Центральном Черноземье в первой половине 30-х годов. Воронеж, Воронежский Государственный педагогический университет, 1998 http;//krotov.info/libr_min/08_z/ag/orovcky_I./htm ;
Воронежские сталинские списки. Книга памяти жертв политических репрессий Воронежской области. В 2-х т. (Издана на основании решения Комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий при областной администрации и на основании документов Государственного архива общественно-политической истории Воронежской области, а также материалов Воронежской историко-просветительской организации Мемориал). Центр духовного возрождения Черноземного края. –Воронеж, 2006-2007;
Вениамин Глебов. Тайны Воронежского управления НКВД (По следам раскопок под Дубовкой). –Воронеж, Издательство им. Е.А. Болховитинова, 2009 ;
Павел Попов. Твой крест, Воронеж. –Воронеж, 2008.
Дубовка – Левобережье Воронежа. Место тайных захоронений жертв массовых расстрелов.
Володарского, офис с клеймом 39 – Улица Володарского, 39.
Сатрап – Наместник правителя. Вершитель произвола.
Лутков Яков Ильич (1888-1951) – Комендант Воронежского областного управления НКВД в 1934- 1943 годах. По словам Е.А. Молчанова, шофера и затем следователя, Яков Лутков в дни расстрелов ходил под мухой. Расстреливал лично, полагалось по должности. Об этом говорится в статье А.К. Никифорова, заместителя начальника Управления КГБ по Воронежской области (опубликована в воронежской газете Коммуна 20.04.1994). Часть статьи включена во 2-й том издания Воронежские сталинские списки. См. стр. 222.
Пол Пот (1925-1998) – Лидер красных кхмеров. Пользуясь властью, развязал геноцид народа Камбоджи. Организовал массовые репрессии и голод, уничтожил от одного до трех миллионов человек.
Хламида – Подобие плаща у древних греков.
Жаль, но зависть извечная ваша черта – Комментирует Александр Грибоедов: Ах! Если рождены мы все перенимать, Хоть у китайцев бы нам несколько занять Премудрого у них незнанья иностранцев. Воскреснем ли когда от чужевластья мод… Горе от ума, действие III.
Государственный строй (Ты узнаешь со школы) Прививали России татаро-монголы –
«Владычество татар… способствовало установлению сильной, центральной власти… которая сделала Россию тем, чем она есть». Б. Чичерин. О народном представительстве. –М. 1866, с. 360-361.
Белинский также признавал «централизацию и возвышение княжеской власти на степень государственности позитивным следствием татарского влияния»: В.Г. Белинский. История Малороссии. Полн. Собр. Соч. в 13 т., т. 7, с. 57. – М., 1955.
Сварог – Верховный бог восточных славян, предположительно.
Приматы – Отряд высших млекопитающих: люди, обезьяны и полуобезьяны.
Арташов – Художественный образ. Сложную судьбу прототипа проследил Алексей Кондратенко в своей статье Эхо взорванного Крещатика:
www.cbsorel.ru/fices/e_lib/condratenko-a-i/kar.
Терпицкий - Прототип значится в списке от 19.04.1938, который завизировали товарищи Сталин, Молотов, Каганович, Жданов. Реальное лицо расстреляно 22 апреля 1938 года в числе 70 человек, если не больше. Все они реабилитированы:
Воронежские сталинские списки, т.1. –Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2006. С.121-136.
Хутор Ветряк – Одно из выявленных мест тайных захоронений жертв политических репрессий. Рядом проходит федеральная автомагистраль Дон (М-4), частью которой стало Задонское шоссе. По другую сторону магистрали – аэропорт Воронеж. От хутора осталось одно название. Прилегающая территория застраивается. Вырос жилой комплекс Задонье. Появились торгово-развлекательный центр Сити-парк и отель Ветряков. Продаются пентхаузы с участками. Вблизи к магистрали присоседились автозаправка и автобусная остановка. До центра города 35-50 минут езды.
Le coup de gr;ce (фр.) – Удар из милосердия, смертельный удар.
ТТ – Тульский, Токарева. Армейский пистолет (1930).
Параллельный и зазеркальный миры – Они якобы существуют одновременно с нашей реальностью, но не зависят от нее.
Кротовая нора – Тоннель для перехода в другое время или в другую Вселенную.


Нарком  17
Каганович – Близкий сподвижник Сталина. В 1933-1934 годах руководил чисткой партийных рядов. В 1935 году был назначен народным комиссаром путей сообщения и командовал взрывом Храма Христа Спасителя в Москве. В 1937- м, по совместительству, принял на себя наркомат тяжелой промышленности. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года выступил как ярый сторонник репрессий на железнодорожном транспорте, в транспортном строительстве. С другими соратниками и вождем завизировал 189 списков, по которым были осуждены и расстреляны свыше 19 тысяч сограждан. Вместе с тем на его совести дополнительный расстрел 4000 человек в Иркутской области. См. публикации в интернете.
Каганат – Государство кочевых азиатских племен.
Каган – Хан ханов (Ka-han).
Габарита схватить… - Этот эпизод привел автору поэмы историк железнодорожного транспорта Александр Николаевич Зензинов.
Bedroom (англ.) – Спальня.
Хилтон – Современный отель американской гостиничной сети.
Неясыть – Птица из семейства сов, охотится в основном ночью.
Звонки наркома рядовым работникам и дежурным линейных предприятий – Почерпнуто из разговоров в железнодорожной среде.
Вызовы на ковер и расправа, два машинописных бюро наркома, подстраховка ребром жесткости стола и битье графина об пол, разборки по телефону – Об этом автору поэмы в 70-х рассказывал пенсионер Александр Иванович Филатов, бывший член редколлегии газеты Гудок. Ранее, как сотрудник НКПС, он приносил Кагановичу технические паспорта железных дорог и ожидал у фруктовой вазы окончания их просмотра. Оглядывая довоенное прошлое, он сказал: «Во главе государства стояли бандиты». Смелое суждение полностью соответствовало сенсационным разоблачительным документам XX съезда КПСС. Отметим также, что перу А.И. Филатова принадлежит литературная запись воспоминаний генерал-полковника технических войск: Кабанов П.А. Стальные перегоны. Воениздат. –М.: 1973.
Красные ворота – Триумфальная арка была сооружена в 1742 году для торжественного въезда Елизаветы Петровны в Москву на коронацию в Кремле. Ее восстанавливали, перестраивали, ремонтировали и снесли в 1927 году.
Политес (фр.) – Вежливость.
Кадровый разгром Транссиба в Красноярске – Железнодорожники Красноярска, репрессированные в 30-е годы. Газета Красноярский железнодорожник, 10-16.11.90. memorial.krsk.ru>public/90/19901110.htm

Звонок Ежову  23
Бандитский диалог – О нем автор ни от кого не слышал.
Писарев – Александр Владимирович Писарев родился в 1912 году в Россоши. Образование низшее, комсомолец. Жил и работал машинистом маневрового паровоза на станции Чертково Юго-Восточной железной дороги. Он попал в список лиц от 5 марта 1938 года, который согласовали товарищи Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов. В декабре молодого машиниста осудили и приговорили к четырем годам пребывания в исправительно-трудовом лагере. Писарев реабилитирован 25 августа 1992 года. Воронежские сталинские списки, т.1, стр. 88.
Il n`y a pas de l`homme n;cessaire (фр.) – Тут нет нужного человека. Эта фраза не похожа на поговорку. Но с ней французские революционеры XVIII-XIX веков рубили головы. Словарь товарища Сталина она пополнила в расширенном смысловом переводе: Людей незаменимых нет.

Наркомат – Арчеда  26
Кизяк – Сухой навоз.
Саман – Глина с соломой.
Салам – Восточное приветствие.
Шивелуч – Вулкан на Камчатке.
Курай – Сухие стебли высоких трав.
Саксаул – Дерево пустыни. Ствол напоминает изогнутый и крученый бивень мамонта.
Айны –Коренной народ Японских островов.
On line (англ.) – Одномоментно.
Флюгарочные брусья стрелочного перевода – Самые длинные в комплекте, служат для установки переводного устройства.

Конец декады  31
Эльсинор – Датский замок в пьесе Шекспира Гамлет.
Голограмма – Трехмерное изображение на плоскости.
ГСМ – Горюче-смазочные материалы.
Ущелье Ак-Таш – Ущелье Белый Камень.
Урюк – Мелкий абрикос, но со съедобной косточкой.

Афродита  38
Drang nach Osten! Блицкриг, Аншлюс! (нем.) – Натиск на Восток! Молниеносная война, Захват! Призывы немецких фашистов при развязывании Второй мировой войны.
Спич – Короткая выразительная речь.
Сталинград – Второе название Царицына, города на Волге. Нынешний Волгоград.
Афина-Паллада – Богиня мудрой военной стратегии.
Исполнитель немецкой нацистской мечты, Вермахт землю получит и сверху кресты - Осколок в памяти, оставленный фронтовой поэзией.
Дастархан – Трапеза по-восточному, когда скатерть постелена на полу, на траве, на низком помосте.

Битва в Междуречье  42
Luftwaffe (нем.) – Германская военная авиация.
Шмайссер – Немецкий автомат.

Царская тропа  47
Сизиф – Свергнутый царь Коринфа, герой древнего мифа и поговорки Сизифов труд.
Коринф – город Эллады и современной Греции.
Артефакт – Рукотворный предмет, найденный или извлеченный при археологических раскопках.
Фидий, Скопас, Пракситель – Скульпторы древнего мира.
Бандера – Националист крайнего толка, нацист из Австро-Венгрии. Абвер считал его карьеристом, фанатиком и бандитом. Родился он в униатской греко-католической семье (1909). В апреле 1941-го возглавил ОУН(Б) – Организацию украинских националистов (бандеровцев). Она занималась массовым истреблением населения на территориях, оккупированных фашистской Германией. В годы войны ОУН(Б) и УПА - другое фашистское формирование под названием Украинская повстанческая армия – замучили и убили более трех миллионов мирных жителей. После разгрома Германии бандеровцы не отказались от диверсий и террора. Бумеранг вернулся к Бандере, он был убит в Мюнхене (1959). Сегодня наследники Бандеры, опираясь на финансовую и политическую поддержку стран НАТО, захватили власть в Киеве. Но фашистскую идеологию пришлых галичан и устремления атлантистов не приняли миллионы людей. По искусственно слепленной, мозаичной Украине пошли глубокие территориальные трещины. Крым вернулся в состав России. Провозглашены и защищают свою независимость Донецкая и Луганская республики. Нет исторических оснований, чтобы  Новороссия подчинялась галичанам.
Медуза-Горгона – Чудовище, взгляд которого обращал воина в камень. Настоящее зоооружие.
Аршин – Треть сажени, 28 дюймов (0,7112 м).
Тату – Татуировка.
Fratello (итал.) – Брат.
Aurum (лат.) – Золото.
Халиф – Титул султана.
Телепортация – Моментальный перенос чего и кого угодно в любое пространство и время.
Адору, улулу – Месяцы вавилонского календаря, которые удваивались, если у звездочетов год оказывался коротким.
Белаз – Белорусский самосвал на 30-450 тонн груза.
Нейтрино – Частица меньше электрона, для нее нет препятствий.
Каланчевка – Улица, соседка Комсомольской площади Москвы.
ЦДКЖ – Центральный дом культуры железнодорожников.

Встреча в Москве  54
Стромынка, Краснопрудная – Московские улицы.
Кентавры – Полулюди-полукони.
Ярд – Англо-американская мера длины (0,9144 м).
Квадрига – Колесница, запряженная четверкой лошадей.
Фаланга – Тесный строй древнегреческих воинов для лобового удара по неприятелю, растягивался до полукилометра.
Театр железных дорог – В 1925 году при ЦК профсоюза железнодорожников был организован Передвижной театр драмы и комедии. Творческий коллектив возглавил Кирилл Голованов (отец известного в будущем журналиста Ярослава Голованова). С 1930 года театр находился в ведении Главискусства Наркомпроса РСФСР, в 1931-м вернулся под власть профсоюза с вывеской Московский театр транспорта. В 1939-м Московский стал Центральным. А с 1959-го по 1966 год, то есть семь лет, которые упомянуты в тексте, носил уже современное название – Московский драматический театр им. Н.В. Гоголя.
Полбомонда – Половина эстетствующей публики.
Джотто ди Бондоне (ок. 1267 – 1337) – Великий итальянский живописец. Предвосхитил эпоху Возрождения своими фресками в храмах.
Крылатка – Пальто (плащ) внакидку, с пелериной. Мужская мода пушкинской поры.
Orba (лат.) – Сирота.

Золото дорожного мастера  58
Сага – Поэтическое повествование.
МИИТ – Московский институт инженеров железнодорожного транспорта. Преобразован в МГУ путей сообщения (МИИТ).
Зазор – В данном случае употреблено как слово, производное от наречия зазорно. Перекликается с зазором в стыке рельсов.
Chatka – Крабовые консервы, название подарила Kamchatka.
Товарищ Подпалый – А.Ф. Подпалый, известный заместитель министра путей сообщения СССР.
Донецков Степан Иванович (1928 – 1986) – Потомственный донской казак. Дорожный мастер Арчединской дистанции пути Приволжской железной дороги, Герой Социалистического Труда (1966). Художественный образ перекликается с фактами, но не служит зеркальным отражением этого скромного труженика. Земной поклон - дистанции пути, просиявшей в Междуречье. Светлая память ее герою.
Two (англ.) – Сочетание two я зрительно воспринимается как твоя, идеально рифмуясь с этим словом. При звучании ту я (два я) рифма не теряется.

Навеки  65
Voulez-vous prendre le train magnifique (фр.) – Хотите сесть в великолепный поезд?
ЖСК – Жилищно-строительный кооператив.
Эрнесто Че Гевара (1928-1967) – Сподвижник Фиделя Кастро, команданте Кубинской революции. Автор книги Партизанская война. – М.: Изд. иностранной литературы. Цена 26 к. Свой след революционер оставил в разных странах. Погиб в Боливии.
Dans la Moscovie – В Московии.
Mon ami (фр.) – Мой друг, дружок.
Хунхуз – Бродяга, бандит XIX-пол. XX века в Маньчжурии, Корее, Монголии и прилегающих к ним районах России.




Ишечкин Владимир Александрович
СЛЕПОК С ЭПОХИ
 

Компьютерная верстка С. Ю. Кирьянов
Подписано в печать  2015. Формат 60 90/16.
Бумага офсетная. Печать офсетная.
Объем  п.л. Тираж  экз. Заказ .

Издательский дом
«НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА»
Телефон 8 (495) 592-2998
Адрес сайта: www.sciencelib.ru
E-mail: idnb11@yandex.ru, info@sciencelib.ru


Ишечкин Владимир Александрович – инженер путей сообщения.
В 1963 году окончил Московский институт инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ). Работал в основном в редакциях центральной транспортной печати. Член Союза журналистов Москвы.
В свободное время перевел с французского на русский язык и в 2009 году издал в Москве книгу Александра Дюма-отца «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию».
Дружит с поэзией. Свои стихи публиковал в газете «Гудок» и журнале «Молодая гвардия». Издал сборники «Личная география. Поэзия дорог и перепутий» (2010), «Слепок с эпохи» (2015).
Живет в подмосковном городе Пушкино, где улицы унаследовали имена поэтов и писателей.