Слёзы победы

СЛЁЗЫ ПОБЕДЫ

***

          История не моя. Рассказ мой, а история — не моя. Я её услышал и уронил в сердце.
          Была она рассказана как шутка. М-да, та ещё шутка… Смех этот так изборонил душу, боль не утихает — такая неизбывная: не могу носить её один — возьмите…

***

            Пришёл с работы поздно. Устал до чёртиков. Проект, над которым работаю, невероятно интересный и значит для моей карьеры много. Ну и времени и сил требует неимоверных.
          Как был выдохшийся — свалился в постель без ужина и уснул прежде, чем голова коснулась подушки. Пробудился — в окне ночь. Нащупал заклятого врага бессонного — будильник. Батюшки-матушки, часовая только за пять перевалила! Проснуться в такой безбожный час — из ряда вон.
          Беспокойство какое-то: забыл что-то важное — будоражит, уснуть не даёт. Потёр лоб, выстроил память в рядок. О мой бог! Да 8-е же марта сегодня, Женский день. В суматохе последнего эксперимента забыл купить жене подарок. Глянул налево. Спит, улыбается. Подарка ждёт. Еле поднялся: душ, побрился, закурил. Собираясь в темноте, придумывал, как бы это выкрутиться достойно. На часах уже около шести. Магазины ещё закрыты. Выбор невелик — сбегаю-ка я на «пятачок» позади универсама. Сегодня там будет кто-нибудь с цветами. Куплю хороший букет роз, если повезёт, конечно.

***

          Натянул спортивку, кошелёк, сигареты в карман, выскочил на улицу. Ого! Вот это холодина!!! Ветер двинул так — и тысячи иголок через тонкую одежду.
          На «пяточке» под прикрытием магазина ветер не такой кусачий. В этот спозаранок — место едва живое. Двое продают соления и овощи. На столике раскладном пластмассовая плетушка с мимозами. Хозяйки нет. Огляделся. Налево, переступая мелко с ноги на ногу, ждёт худющий высокий мужчина, старый. Тоже за цветами. Бедолага. Упреждая вопрос, мужчина говорит:
          — Она ушла, уже давно. Ничего не сказала.
          Продавец зелени обернулась к нам:
          — Ребята, вы того, не уходите, она сейчас придёт. Пошла… ну это, сами понимаете.
          У-ух, так и заболеть недолго. Как это я, идиотина, в одном костюмчике выскочил! Краем глаза соседа вижу. Он не выглядит хорошо. Нездоров, кашляет. Мороз высинил руки. Мужик явно замерзает, но ждёт стойко, не позволяет себе даже сунуть руки в карманы плаща.
          Я вынул пачку сигарет, протянул ему. Вежливая улыбка покривила его посиневшие губы, поклонился интеллигентно:
          — Спасибо за доброту Вашу, но я не курю. Никогда не курил, видите ли. Даже на фронте.
          Я закурил и скоренько сунул руки обратно в перчатки и в карманы куртки.
          — Ну и мерзопакостная холодина, — жалуюсь я в никуда.
          — Я, видите ли, и не пью тоже. Такая вот белая ворона, — ответил старик виновато, хотя я не спрашивал его об этом.
          Мужчина приоделся. Было видно, он постарался изо всех сил выглядеть в этот день презентабельно. Подштопанный плащик – хорош разве что при летнем дождичке – был аккуратно вычищен. Изношенные брюки — короткие, отрепавшаяся бахрома понизу старательно подшита — свежевыстираны, стрелки выглажены до остроты бритвы. Такой, без сомнения, — человек чести.
          Дряхл и беден был он, но прилагал неимоверные усилия не показать этого. Несмотря на горький холод, воротник плаща старик не застегнул, и я видел на груди ордена и медали. День этот был для него особым, и это он хотел отметить внешним видом. Туфли выполировал до зеркального блеска. Хотел было подшутить на этот счёт — ком в горле перехватил дыхание, я отвернулся: туфли давно развалились и были перехвачены проволокой, чтобы не дать подошве отвалиться. Ноги его, конечно же, уже онемели от мороза.

***

          Вернулась цветов хозяйка — толстая мордастая молодая горожанка. Жирные щёки горят краснотой и жаром. Свиные глазёнки шмыгают бдительно, с подозрением.
          — Ты ещё тут, босячина? — заорала на старика. — Чо ты крутишься около меня? Я не подаю.
          Мужчина подошёл:
          — Простите, уважаемая. Извините, что я беспокою Вас. Я ничего не хочу от Вас бесплатно. Я хотел бы купить цветов, пожалуйста.
          — Пошёл ты, рухлядь старая. Цветов ему купить, скажите пожалуйста. Люди добрые, посмотрите только, день ещё не начался, а этот пьянчужка уже набрался. Я не продаю алкоголикам.
          — Простите великодушно, мадам, я не алкоголик. Я только хочу купить цветов для моей жены. Она больна, родная моя. Очень больна. Она умирает. (Голос его задрожал.) Эти цветы наверное последние в её жизни. (Он с трудом удерживался, чтобы не заплакать.) Пожалуйста, мадам, простите, сколько за веточку?
          — Для тебя, пьянчуга, десять рублей. Нет — что я говорю — двадцать. Да, да, двадцать. Вот так.
          Тяжесть цены придавила старого человека. Расстроенный и потерянный, он вытащил из кармана комочек и с детской стеснительностью развернул его.
           — Вот, у меня тут девять рублей. Это всё, что у меня есть. Последние.
           — Девять рублей, ха. Всё спустил на водку, а теперь после всего, смотрите, люди добрые, он даёт мне его ср-ные девять рублей за мои прекрасные цветы для его курвы.
           Мужчина закрыл глаза крепко-крепко. Но слеза всё равно покатилась по его лицу, изуродованному обидой:
           — Простите меня, уважаемая, может у вас найдётся что-нибудь за девять рублей? Маленькая веточка. Это для моей жены. Она смертельно больна. Это может быть её последний праздник.
           — Ой, ну ты меня разжалобил. Шичас заплачу. Если ты говоришь для жены, я ж женщина тоже. Могу понять. — Она покопалась в корзине, вытащила дохлый отросток почти без цветов и листьев: — Это для твоей жены. Скажи спасибо — я сегодня сама доброта.
           Старик взял цветок и передал ей деньги. Вытащил из кармана сложенную газету завернуть своё хрупкое сокровище. Дрожащие замёрзшие руки неудачно сражались с непогодой и газетой, и ветер унёс остатки цветов, и стебелёк переломился. Мужчина взял кусочки в руку и пошёл прочь, тяжело волоча ноги.
           Продавщица гримасами и жестами показала вокруг, с каким идиотом она имеет дело и обернулась ко мне за поддержкой:
           — Ну, что я говорила? Этим рукам бутылку держать, а не цветок нежный. Жена, больная жена… знаю я эти штучки.
           — Эй, отец, подожди минутку, — окликнул я старика. Ненависть перехватила горло, лишила голоса. Чувствуя себя змеёй переполненной ядом, я подступил к цветочнице, уставился в её свинячие зрачки и зашипел:
           — Ты, кобыла толстож-пая, ты что делаешь с этим человеком? Он сражался за твою жизнь и твои вонючие цветы, а сейчас ты его как кусок дерьма. Ты животина грязная. У-у, с каким удовольствием я задушу тебя вот этими руками. (Она отшатнулась в страхе.) Сколько за корзину?
           — Корзину? За всю корзину? Я не знаю. Откуда я знаю. Я не считала. Что вы хотите от меня? Я слабая беззащитная женщина. Я позову милицию. Милиция! — закричала она.
           -- Триста хватит? Говори, тварь. Что ты мотаешь своей свинячей мордой! Хватит? Да? Нет? Вот пятьсот, — я сунул ей в руку деньги. Взял цветы:
           — Послушай отец, эти цветы твои. Возьми их, пожалуйста.
           — Я не могу. Я не могу. Я не могу. Что я объясню моей жене? Что незнакомый человек пожалел меня как нищего?
           — Отец… отец, ты ей скажи, что два моих деда погибли в той войне. И это только маленький долг тебе от меня. Возьми их, пожалуйста. Ради моей совести — возьми. Сделай мне такую честь.
           Старик взял цветы. Губы его дрожали, он не мог говорить.
Проходя мимо магазина, я увидел, что он уже открыт.
           — Зайдём отец, — позвал я.
           — Зачем? — спросил мужчина. — Мне надо домой. Она там одна.
           — Так, согреться немного. Замёрз до мозга костей. Прихвачу только пачку сигарет. — Я потянул его за рукав. — Это быстро. Ты только не уходи, отец, слышишь.
           Я взял большой торт, бутылку шампанского, хороших продуктов. Когда я вышел к старику, тот стоял у окна, глядя на улицу. Я тронул его за плечо:
           — Вот. Возьми это, мой человек милый. Не говори ни слова, умоляю тебя. Возьми это и прости нас, если, конечно, сможешь.
           Старик дёрнул головой и резко отвернулся, вытащил из кармана носовой платок и прижал его к лицу. Плечи его мелко тряслись. Я не мог сдерживаться тоже, поставил сумки у его ног и выбежал на улицу.

***

           Я бежал, и слёзы катились по лицу. От чего я убегал? От неправедности этого мира? Да, я хотел бы так думать. Только куда же мне бежать? Скажите мне, люди.

***

                Г-споди, неужели у Тебя ещё есть милость к нам!

***