Дневник 123. Страшные сны

  Мы спали с сестрой Валей на половине бабушки. Во сне я увидел над собой зарождающееся чёрное облако. Враждебная субстанция без ног, рук и глаз – бесформенная, клубящаяся, возрастающая по мере сна в силе ужаса, опасности. И она в какой-то момент заговорила. Её речь не была речью в прямом смысле – холодящее маленькое сердце бормотанье. Как будто надо мной читали угрожающее заклинание, еле перебирая «холодные губы». Я мучительно сопротивлялся, пытался проснуться, что всем знакомо. А серые сумерки над моей головой снижались, приближались и – гнусавили, гнусавили, как чёрный человек Есенина… Я проснулся и долго не мог уснуть, напуганный видением, смотрел на дужку металлической кровати, где висело во сне гнусавящее облако. Именно после того, одного из первых страшных снов, я стал бояться засыпать, если за головой было пустое пространство, и всегда старался заснуть, глядя в него, а за собой иметь надёжную опору стены.
  В другой раз мне снилось, что я иду по нашей тёмной улочке Байбузенко. Я чётко помню, что представлял влево от себя наш зелёный барак (цвета не ощущал). Улочка была как-то уж очень узка и несколько уходила вниз от меня, я спускался и спускался по ней. Вдруг она стала колыхаться под моими ногами. Всё, что чувствовалось рядом, ушло из сна, – осталась одна подвижная, жутковато колышущаяся подо мной дорога. Внезапно она стала губчатой, пористой, а затем и вовсе обратилась в гигантскую пугающую сеть, накинутую над бездной, в которую я грозил сорваться. Сквозь её ячеи мне мерещились кишащие во множестве гады: змеи, черви.  И сетка стала крениться… Я проснулся…
  Мы сидим с сёстрами Валей и Таней в кухне родительского домика. Я замечаю, что форточка окна не закрыта. А тьма страшенная. И только тяну руку к окну, как в форточку начинает кто-то влезать, влезать странно вытянутой головой, бесчувственной, деревянной. Мы с Таней пытаемся вытолкнуть её вон, забиваем проём подушкой… Вдруг утро. Светлое, солнечное. Я на ступенях крыльца, а оно большое-большое. Отчётливо вижу дерево досок. Крыльцо припорошено свежим снежком. А на ступени из-за пределов самого крыльца, с дороги, что ли, уронил голову ночной гость. Его-то и нет по сути, а есть вытянутая абсолютно деревянная голова, которая угрожает моим сёстрам, мне, дому. Я беру в руки топор и начинаю щепить дерево головы. Я вижу, как крошится древесная труха уродливой шеи… Дорога. На дороге вырастает какое-то причудливое сооружение из столбов и досок (едва ли не виселица; о ней и подумалось). Я на верхотуре, а снизу ко мне тянутся руки ночного визитёра…
  Это три самых ранних моих сна из разряда страшных. Воплем был первый сон, а последний, как ни странно,  не сильно напугал.
  Страшные сны так устроены, что внешне  отвратительные могут восприниматься тобой как невинные в итоге, а невинные – ужасными.
  В году, примерно, 2002 я жил в районе так называемого Гарема, в Вельске. Жил трудно. Без денег. Мечтал о том, как вернусь домой, брошу неугодное мне дело «правозащитника». Всё вокруг воспринимал обостренно. Много пили с дружками, помогавшими в становлении Центра «Анна».
  Однажды, у деда, где я жил, мне приснился сон. Главным фигурантом в нём была КОЗА! Что плохого, кажется, в козе? Но Та коза была олицетворением моей близкой смерти. У неё было перерезано горло. Она бегала в моём сне плоскостной фигурой, словно вырезанной из картона.
Такова была моя коза. Её явление представлялось мне во сне страшным знамением, предупреждением конца, надвигающейся, страшной и необратимой смерти.
  И именно вестник смерти в образе картонной и безобразной козы стал началом лучшего периода пребывания в Вельске и в работе Центра. Мы получили грант, я стал работать много со школами, выпустил несколько экземпляров газеты по правам ребёнка, выступил в ряде школ, провёл несколько конференций…
  Мне раньше часто снилось кладбище. Никогда не искал на нём могилки отца, но всегда – мамы. Всегда глина. Ползущая под ногами, липнущая к подошвам, окрашивающая всё в жёлтый отвратительный цвет. Трудно идти. Трудно добираться. И на кладбище  разруха: оградки, заборчики, могилы, холмики – всё в упадке. Ветхо, зыбко, неуютно.
  Чаще никуда не прихожу, вернее – не дохожу.
  Но иногда на поверхности назойливой глины, глиняного бугорка оказывался гроб. И в нём были останки. Но когда я их чувствовал (а скорее это было именно чувствование, а не лицезрение), то они были не мамины, они были безымянными. Просто чья-то истлевшая ветошь, какие-то куколи…
Трупы, мертвецы, захоронения снятся, наверное, всем в том или ином виде. Снились мне и страшные (преступные во сне) захоронения. Добывания жутких останков из клоак могильных, сырых, вязких, чёрных. Не выразить словами страха причастности, якобы, к их сокрытию и их обнаружению – вдруг!
Однажды мне приснилось нечто вроде тоннеля или пещеры, окрашенных в ядовито-красный цвет. Цвет крови. В ней на каких-то крючьях висели несчастные, которые представлялись не умершими, мучающимися страшно. Потом по сторонам моего движения обозначились канавы, наполненные кровью и человеческой, угадываемой внутренне плотью…
  Может быть, на эти сны в несколько заходов, на их оформление во мне, повлияла книга В. Бойко, пережившего страшные мгновения плена, пыток, истязаний, сцен страшнее моих, потому что очевидно, реально пережитых.
Когда мы с Олей и детьми переселились в 1996 году в новый дом, здоровенный, необустроенный, двухэтажный и очень холодный зимой, мне несколько раз снилось проникновение в нашу с Олей комнату бесформенного зла, беспощадного и окончательного, источающего смертельную опасность и для меня и для всех нас, в том числе и детей.
  Как всегда бывает в наших снах, я всем оцепеневшим нутром чувствовал приход монстра, его медленное вплывание в нашу комнату, его обволакивание нашего жизненного пространства, но не мог пошевелить и рукой, не мог развернуться лицом к угрозе, не мог разомкнуть глаза. Беспомощность была ужасной. И спасения не было. Может быть, я и вскрикивал во сне.
Истоки таких видений, в общем-то, мне понятны: новое жилище, большое его пространство, наполненное незнакомыми гулами, звуками, голосами, шорохами. Кроме того, внизу было темно, мрачно и холодно в первые годы. Вставать ночью и спускаться вниз было поначалу неприятно, подниматься иногда приходилось с мурашками по спине… Конечно, это скоро прошло. Но до этого снились ещё и «пожары», после того, как по соседству сгорела «конюшня» (так называли молодёжное общежитие в совхозе).
  Последние годы мне почти не снятся страшные сны. Зло сна всегда в итоге смягчается, разряжается пустяком, порой даже смешным.