Зов Орфея. Рассказ

    Что значит жить? Для вас — не знаю,
    Жить для меня — вдыхать сирень,
    В крещенский снег стремиться к маю,
    Благословляя новый день.
Игорь Северянин — король поэтов

    Нельзя познать свет, не познав тень. Тень — это ты и я. А ныне синева рассвета. Рыбак, плывущий по течению на деревянном плоту, принадлежит тени, если взять воду — за тень, а небо — за свет. Однако, созерцает он и то, и другое. В этом и заключается суть мироздания.
    Что касается поэтов, они ведь являются некими избранниками Богов. Узнавая Их потаённый голос, пытаются просветить остальных людей. И что выходит? Те беспомощные младенцы сами отправляют пророков на эшафот. И сами же воздвигают им памятники.
    Я помню одного избранника, но он уж не сможет поведать миру свою историю, так что я возьму этот долг на себя.
    Зигфрид жил в Восточном районе Германии 1980 годов, в небольшом городке, не обладающем достопримечательностями, как, скажем, Мюнхен, Гамбург, Кёльн, или высококультурный Дрезден на Эльбе, невольно ассоциирующийся с поздним вариантом самого известного стихотворения российского поэта Евгения Евтушенко. Я бывал здесь проездом из Чехии в Германию, тогда один мой спутник назвал Дрезден «Флоренцией на Эльбе», оказалось, что это распространённое название. Мой друг всегда хотел побывать здесь, но был слишком занят: по наставлению отца он с детства занимался наукой и посвятил жизнь медицине. Так мальчик был первым всегда и во всём. Поступил в престижный ВУЗ, хотя было у него увлечение, довольно-таки сильно отличное от холода белых халатов. Вряд ли Гиппократ предполагал, что его последователи не унаследуют даже самого духа милосердия и гуманности.
    Поэзия — вот, что делает индивида по-настоящему человечным и высококультурным. О, гуманизм — это не привилегия, это — достижение духа, то есть осознание. Все войны происходят из-за мелочей, отделяющих униженных и почти оскорблённых. Вспомнить Наполеона и Адольфа Гитлера — у каждого были свои демоны позора, спрятанные также глубоко внутри, как трупы под землёй. Первые зачатки культуры исходят из обычая похорон, конечно, особую изысканность мышлению здесь проявили суфии — мистики Ислама, хотя, не большую, чем турки-фаталисты.
    Любил Зиг вкрадчиво читать лишь одного поэта, гения по его словам, — Иоганна Гёте. В одной из наших встреч он как-то упомянул, что помнит всего Фауста наизусть. Проблемы сочинения Гёте описывают преграды каждого нравственного человека и постиндустриального государства XXI, несмотря на то, как давно производилось исследование. Личность обязана быть самодостаточной и свободной. Дышится легче без ощущения плетей власти тирана. Зиг и его отец знали сие свойство как никто другой, пожалуй, это и делало их нравственными людьми.
    Когда мой друг закончил обучение, одна довольно известная немецкая организация предложила ему место поэта в своих кругах. Зиг долго раздумывал, сказывалось и влияние отца, всячески старающегося направить сына на путь помощи людям. Но, в конце концов, свой путь Зиг, несмотря ни на что, избрал  сам. И это был путь поэта.
    Тем не менее, жизнь Зига оставалась покрыта серыми тонами, пока её не скрасил один случай, произошедший в 1994 году. Ночью, после очередного поэтического конкурса, Зигфрид увидел сон, тогда показавшийся ему вполне реальным.
— Я Орфей — первый из поэтов в этом мире. В награду за твой выбор я покажу тебе других избранников, изменивших ход времени и целые эпохи.
— За что же мне ниспослано такое благословение от вас, богоподобного существа?
— Мы все сыны Божие, а ты — тот, кто смог себя осознать истинным поэтом.
— Каких именно избранников вы хотите мне показать?
— Самых достойных. — Гордо заявил Орфей. — И начало будет положено древним мудрецом, величайшим из государей…
    Извне воссиял белый свет. Орфей и Зигфрид оказались в Палестине, в Царстве царя Соломона, сына Давида во время самого расцвета культуры и строительства Главного храма Яхве.
— Вот слава и разум Господа, Зигфрид.
— Почему он выглядит таким суровым и печальным?
— А ты послушай его…
— … И предал я сердце моё тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
— Если он — слава и разум Господа, то за что ему ниспосланы такие муки?
— За любовь.
— Тогда…
— Спрашивай, поэт.
— Тогда что такое любовь?
— Ты должен был уже найти для себя ответ.
— Но я…
— Вижу, ты его не нашёл. Посмотри на Соломона, неужто ты ещё не понял?
— Нет, даже не догадываюсь.
— Любовь — это дар исхода от отчаяния.
— Разве тоска и скорбь духовные не ведут прямиком к отчаянию?
— Возможно, это зависит от воли человека.
— И она настолько сильна, что может погубить отчаяние?
— Екклесиаст, так назвали Соломона при рождении, справился со своим отчаянием. — Орфей ненадолго призадумался. — А вот тебе мудрость древних славян: Первая святыня Божества — любовь, вторая — вера. Пробудившись в человеке, они составляют следующие святыни — третья — это совесть, четвёртая — воля.
— И Соломон… Екклесиаст освоил все?
— Да, все.
— Я всё ещё не до конца понимаю…
— Взгляни поближе…
    Мудрец был окутан полумраком и в первый раз действительно поддался мирской слабости.
— Это пройдёт. — Соломон заострил внимание на своём кольце.
    Склонив голову, страх и гнев овладели им. В секундной ярости он бросил что было сил кольцо, но затем увидел: на внутренней стороне кольца было написано…
— И это тоже…
— Он сам начертил это на кольце? — Спросил Зиг Орфея.
— Нет, я передал кольцо придворному мудрецу в подарок для него.
— Щедрый подарок.
— Но даже Екклесиаст не смог догадаться, что перевёрнутые символы сумм внутренней и наружной сторон кольца составляют заклинание, избавляющее от томлений духа.
— Стало быть, и от сердечных терзаний?
— Всё так.
— Удивительно.
— Это одно из колец Аполлона, моего отца, такие были созданы специально для одиноких людей, в том числе и для поэтов.
— Одиночество — неизменный спутник поэта?
— Да, абсолютно всегда. Не имеет значения, какой ты поэт: народный, или, скажем так, настоящий поэт.
— Настоящий?
— Ты ведь не станешь утверждать, что поэты толпы осилят те же успехи в философии, религии, морали, нравственности, как поэты, которые пишут больше для себя, для самопознания… либо для самозабвения.
— А вы… какой вы поэт?
— Я — Бог поэтов.
— Что дальше? — оцепенев, спросил Зиг.
— Следующий избранник — слепой старец, ставший легендой эллинийцев…
    За Зигфридом и Орфеем теперь виднелась Древняя Греция — виноградные лозы, оливки, гончарные круги и античные статуи, все поэт и философы современности наверняка хотели бы побывать здесь хотя бы раз.
— Мой дом, вечное пристанище моей души, такое ветхое, но неизменное.
— Не могу передать словами всю красоту этих мест.
— Тебе и не надо. Просто смотри…
    В молчании они провели около часа, пока Орфей не показал Зигу следующего избранника.
— Кто назвал бы его, слепца, пророком, не ведая, сколь многое хранит его чело. Всю Троянскую войну описать лучше и я бы не смог.
— Вы бы, я знаю, точно смогли.
— Каждому поэту достаётся частичка моей грусти, да всей никто бы и не выдержал. Вот ещё двое…
    Рим. Образы двух известных поэтов — Горация и Вергилия — создателей рифмы. Сидят за столом: посередине Меценат, справа — Вергилий, слева — приглашённый Гораций.
— Все мы должны помнить урок Великого Горация — «решись быть мудрым» и Энеиду благочестивого Мантуанского  лебедя. Нравственность — это искусство.
— Да, искусство — вещь непростая, очень витиеватая и запутанная, чтобы познать себя, необходимо верно за ним следовать.
— Теперь ты понял мой урок.
— Это хорошее наставление, мастер.
— Теперь нам с тобой придётся расстаться. — Орфей указал Зигу на возникший из ниоткуда дом Иоганна Гёте. — Но прежде выслушай мою песню…

                Последняя песня Орфея

И сущность воззревая Божества,
велик поэт — хранитель естества!

У всех поэтов
есть кумиры,
они для нас — мосты
к стиху надежды
первой лиры,
что завещаем мы
своим друзьям и
близким, веря,
словно птицы с неба,
нежданно телом
холодея,
навещают Фебу.

Но сущность воззревая Божества,
велик поэт — хранитель естества!

Прим.
Суфизм — эзотерическое (мистическое) течение в исламе, проповедующее аскетизм и повышенную духовность, одно из основных направлений классической мусульманской философии. Последователей суфизма называют суфиями.
Фатализм — Мистическая вера в неотвратимую судьбу, в то, что всё в мире якобы заранее предопределено таинственной силой, роком.
Орфей — в древнегреческой мифологии — легендарный певец и музыкант — исполнитель на лире, чьё имя олицетворяло могущество искусства.  Первый поэт.
И предал я сердце моё тому… (Еккл, 1).
«Это пройдёт»; «И это тоже» — Из Притчи о кольце царя Соломона.
Sapere aude (решись быть мудрым) — Horatius (Epistulae I 2, 40).
Благочестивый — благочестивым описывается Эней в поэме Энеида, здесь: сравнение Энея с Вергилием.
Мантуанский лебедь — Вергилий.

Гончаров А.С.
2017