Милый мой голубь! Да будет весна ли?

Милый мой голубь! Да будет весна ли? Вскроется лед ли на нашей реке, что мы когда-то Русалочьей звали, будет ли шишки выкидывать кедр, будет капель ли слезливая падать в снег, разрыхлившийся возле избы, буду ли гулу пчелиному рада?
Как мне, скажи, свое горе избыть?
Этой весной, я надеюсь, вернешься!
В первой проталине мнится твой след. Сколько под зимним томиться мне гнетом, сколько нести за плечами обет? В теплой ладони – две веточки вербы, песней встречают в лещине дрозды.
Это так просто – быть стойкой и верной.
Это так сложно, не зная, где ты.
В звонкий ручей я шагну без дороги – ноги остудит. Остыла б душа! Где эти добрые, умные боги? Что ж мне труднее с весною дышать?
По рукавам уношу первоцветы, запах оттаявшей жирной земли. Знаю, что нет, мне не будет ответа. Не принесут его ни журавли, клином возникшие над горизонтом, ни оголтелые с юга ветра, полные желтого жаркого солнца…только добавится в памяти ран.
Этой весной снег растает, конечно, сладкие почки набухнут у лип. Только в душе не затянутся бреши – сердце, мой голубь, тобою болит. Слышишь, леса оживают, их корни влагу вытягивают из глубин? Звери выходят наружу из нор и,
это ведь время цвести и любить, грудью вдыхать терпкий запах сирени, рвать дикий лук среди влажной травы или крапиву у старых поленниц.
Я заклинаю: вернись же живым!
Я заклинаю теплом и весною, медом душистым, смолистой корой, волчьим голодным тревожащим воем, костью, закопанной в дерн под горой. Я заклинаю водой и свечами, хлебом на вышитом мной рушнике. Пусть же весна утолит все печали белой ромашкой и хвоей в венке.