Миоль - Евг. Феодоров. Роман в письмах.. Часть 3

Из цикла "ОНА и ОН. Письма из старой коробки"


13. ОНА


Была ранняя весна
какого-то года
прошлого столетия,
помнишь?

Мы шли по Английскому проспекту
и повернули налево,
дойдя до улицы Декабристов.
Ты читал стихи,
иногда забывая знакомые строчки,
которые я тоже знала
и легко могла подсказать тебе.

Ветер,
безумный
и любимый нами питерский ветер
заглушал и наши шаги по незнакомой улице,
и твой голос,
который желал сейчас звучать строфой Блока:

«Весна в реке ломает льдины,
И милых мертвых мне не жаль..»

Мне было жаль мёртвых…
Всех
и каждого в отдельности,
и именно сейчас –
жаль, как никогда,
потому что счастье
летело впереди нас
и путалось под ногами так,
что мы спотыкались о него.

Подумать только:
спотыкались о счастье…

А надменная Нева,
(мы видели вчера!)
действительно ломала льдины
и тащила их куда-то…
Куда?
Да кто ж её знает,
куда гнала
оставшийся от зимы холод
своенравная река…

«Ветер принес издалёка
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок…

В этой бездонной лазури…»

Ты споткнулся не только о наше счастье…

Ты споткнулся на строке
и шёпотом произнёс: «Опа…»,

а я посмотрела на тебя,
но ещё не поняла ничего
и ждала твоего объяснения.

И ты понял,
что я, как и ты,
споткнувшаяся о наше счастье,
ничего не поняла,
потому снял перчатку
и развернул мой подбородок к вывеске,
которая сообщала нам,
что мы подошли…
к музею-квартире
любимого нами Блока.

Я медленно отходила от стихов,
которые только что слышала,
от ветра,
настойчиво подгонявшего нас в спину,
от твоего неожиданного «Опа!»,
которое, как казалось, было совсем не к месту
среди весны,
стихов,
Блока
и нашего счастья.

– Ой…, - еле слышно вырвалось у меня.

– Вот тебе и «Ой…», - произнёс ты и достал сигарету.

Ветер тушил огонь,
ты нервничал,
а я …

Помнится,
я растерянно стояла пред табличкой,
на которой значилось,
что это есть музей –квартира Александра Блока…

Я стояла молча
и пыталась соединить
в себе и для себя то,
что сегодня происходило с нами,
с тем,
к чему мы сейчас подошли…

«Смотри: я спутал все страницы,
Когда глаза твои цвели.
Большие крылья снежной птицы
Мой ум метелью замели. », - стучало в голове…

Мы стояли у входа и медлили,
не решаясь войти,
потому что…

«Потому что так, наверное, не бывает», - думал ты.

«Почему не бывает?» – пыталась понять я?

Мы, конечно, знали, что
«…..в книгах — сказки,
А в жизни — только проза есть.
Но для меня неразделимы
С тобою — ночь, и мгла реки,
И застывающие дымы,
И рифм веселых огоньки…»

Но именно сегодня
всё каким-то образом сложилось:
и ночь,
и дымы,
и рифмы,
и мгла реки,
и потом…

И потом –
весёлые огоньки рифм
привели нас
к Блоку.

Ты загасил сигарету,
опустил голову,
чтобы секунду побыть наедине с собой,
взял меня за руку
и потянулся к тяжёлой двери…

Я оглянулась…

«В этом доме жил… и умер Александр Блок».

«Смотри: я спутал все страницы…»
словно говорил нам поэт,
и верилось,
что в жизни есть не только проза.

4.03.2017





14. ОН



Я проснулся сегодня рано -
счастливым скворцом,
который вернулся домой.
Что приснилось под утро -
не вспомнить,
но вот же - помню:
было чудо,
потому что...

И день открылся
во все стороны света:
такая свобода и вольница...
Свернув с дороги на луг,
я понял самую суть травы -
обычной травы,
оберегающей землю
и собирающей росы и дожди...
я понял: трава бессмертна.
А сейчас над ней
собираются пышные облака -
и будет обильный дождь.
Бессмертна трава,
бессмертны свобода и вольница,
потому что...

Мне стали вдруг
глубоко безразличны враги
и гораздо дороже друзья.
Но враги
всё ещё живы,
а друзья...
Но вечером
на берегу реки времени
я разложу костёр
из самых необходимых воспоминаний...
и сбудется братская встреча,
потому что...

Да, я вернулся
из кромешного забытья.
За душой - только сон
с нераспознанным чудом.
И как на ладони -
твой Питер,
и Поцелуев мост,
и на Дворцовой площади
всё так же воркуют голуби,
потому что...
потому что ты любишь меня.

15. ОНА




...А ежели назреет очень
И сдерживаться тяжело,
Скажи, как будто между прочим
И не с тобой произошло...
Давид Самойлов

«Мост Поцелуев, белые ночи,
Нам поцелуи, ах, превозмочь бы…»
написала я в начале этого века,
когда белая ночь укрывала нас дымной кисеёй,
а мы с тобой были до глупого счастливы
и приходили на Поцелуев мост,
полные трепа и неги…
Нам казалось, что никого не было рядом,
даже той восторженно - молодой толпы,
взявшейся среди ночи неизвестно откуда
именно на этом мосту …

Мы выходили на любимые улицы ночью
и бродили до утра, совершенно не думая,
куда они нас заведут – приведут – выведут.
Вокруг (и в нас!) было торжественно - тихо,
мы смаковали кисейную тишину и,
боясь нарушить её, говорили шёпотом.

Однажды ты почти повелительно произнес:

– Завтра наденешь другие туфли!
–Почему? – спросила я, поняв тебя прекрасно.
– Чтобы тебя не было слышно, - чуть мягче произнёс ты.

В следующую ночь мои любимые коралловые туфли с металлическими набойками дожидались хозяйку дома.

Ты был великим выдумщиком. Вот и сегодня вдруг сообщил, что нам нужно съездить на главную почту СПб, чтобы я могла получить письмо «до востребования».
– От кого?
– Терпение, друг мой… Получишь и узнаешь. Если получишь.

Мы вышли на станции метро «Невский проспект» и отправились на почтамт.
Меня на части разрывала интрига, ты же держался подчёркнуто - спокойно, шёл, что-то мурлыкая себе под нос, совершенно не обращая внимания на моё разрывание на части. От твоего спокойствия меня разрывало ещё больше.

Сказать о моём удивлении при получении письма до востребования в чужом городе, это не сказать ничего.
И только когда я опознала на конверте твой почерк…

Я пулей вылетела из зала и… увидела тебя,стоящего в стороне и нервно разминающего сигарету. Ты не курил, что было странно... Стоял и нервно мял длинными пальцами сигарету.

Значит, не только меня разрывало на части любопытство,
когда мы шли за письмом.

Я хотела притвориться полным безразличием, но поняла, что шанс упущен, потому что письмо еще не было прочитано, а потому, не зная его содержания, играть безразличие было бы, по меньшей мере, глупо.
Оставалось одно: возмутиться.
Я и хотела было, но ты не дал мне и этого сделать, предложив прочитать письмо, но сначала...

Но сначала…

«Ваш нежный рот - сплошное целованье...
- И это всё, и я совсем как нищий.
Кто я теперь? - Единая? - Нет, тыща!
Завоеватель? - Нет, завоеванье!..»

***

Когда я распечатала письмо,
там
знакомым нервным почерком
было написано:

«ОБОЖАЮ. Впервые в жизни. ВСЁ. Не сходи с алтаря! »

***

…Души печаль,
очей очарованье,
Пера ли росчерк - ах! –
не всё равно ли,
Как назовут сие уста…

Ночь…
Улица…
Фонарь…
Аптека…

... время от времени я открываю большую старую коробку, чтобы ещё раз…

... и на Дворцовой площади
всё так же воркуют голуби…

09.04.2017

----

М. Цветаева: Из цикла «Комедьянт» - «Ваш нежный рот – сплошное целованье…»

А. Блок: « Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…»

Е. Феодоров:
http://www.stihi.ru/2017/04/08/9115

«…и на Дворцовой площади
всё так же воркуют голуби…






16. ОН



Я не люблю тебя.
Что мне Город твоей мечты?!
Я живу далеко...
степь да степь...
Половецкие истуканы
стерегут тишину,
охраняют покой
и берегут в земной глубине
такое прекрасное,
такое заманчивое
скифское золото.
Они бы сошлись,
они бы сплелись -
твоя причёска,
полная ветра,
и затейливое рукоделье
далёких предков.

Но я не люблю тебя.
И Город мечты,
твоей мечты и Серебряного века,
мне только приснился однажды:
и ты -
паруском -
над Маркизовой лужей
с чайками наперегонки,
и старый трамвай,
дребезжащий на Васильевский остров,
и Поцелуев мост,
на котором поцелуи
перехватывают дыханье
так,
что кружится голова.

Но я же
не люблю тебя.
Да, мечтал -
а это было давно.
Поначалу - Прекрасная Дама,
и стать неземная,
и душа - вся вселенная...
Потом Незнакомка -
из неведомой жизни,
с недостижимого берега...
И скажи,
а не ты ли
приснилась мне юной Донной,
женой каменного Командора?

Сколько жизни прошло...
Я тебя по-прежнему обожаю.
А голуби на Дворцовой площади
напоминают своим воркованьем
забытое
и в чём признаться сам не могу:
- Люблю... люблю...





17. ОНА



Я помню это письмо от тебя –
то ли ожог,
то ли холодный душ
первой строчкой, -
будто наотмашь.

Письмо,
из которого была прочитана всего одна строка,
валялось на полу в гостиной,
а я курила в открытую форточку
и тупо смотрела на лужи за окном,
на моросящий над цветными зонтами дождик,
на эрдельно - рыжую собаку,
тоскливо сидевшую под козырьком
на крылечке маленького магазинчика,
что был как раз против моих окон.

Хорошо, что осталась пачка сигарет,
некогда забытая тобой в спешке.

«Я не люблю тебя…» -
кувалдой стучало по вискам,
рука с сигаретой дрожала,
ноги подкашивались,
ветер задувал дым в комнату.

Захотелось под дождь.
Захотелось к той самой собаке,
которая одиноко грустила на мокром ветру.

Захотелось не быть одной.

И… позвать собаку в дом…
Позвать и оставить навсегда.

Мысль уже заработала в другом направлении,
в нормальном направлении заработала мысль:
если пригласить собаку в дом,
то её надо накормить,
а потому:
кухня,
холодильник,
морозилка…

Есть!

То ли рёбра, то ли рагу.
И что-то из курицы.
Годится!

Дождь идёт,
а собаки сидит на крылечке.

Только спокойно!

И чёрт с ним!

И с его дурацким письмом – чёрт!

Отомстил?

Не пережил ссору?

Ну да, как же, где уж!

«Я не люблю тебя»…

Подумаешь, господи!

И не люби!

(Но чем больше думалось именно так,
тем настойчивее текли слёзы)

Я напяливала на себя старые джинсы и смотрела в окно:
только бы не ушла собака,
только бы она не ушла…

Молнию заело!

Вот так всегда, когда надо быстро. ..
Ладно, потом разберёмся с молнией,
а пока можно застегнуть на пуговицу,
под свитером не видно.
Вот так всегда.

Накинув куртку и выскочив в подъезд,
я скатилась с третьего этажа
и распахнула дверь в осень.
Дождь шёл,
зонты, покачиваясь разноцветными полусферами,
плыли под серым небом,
трамваи отстукивали время,
а собаки…
моей собаки на крылечке магазина уже не было.

Не было моей собаки на крылечке!

Осталось только «Я не люблю тебя»
и этот затянувшийся дождина.

Как же она?..
Где, куда?
Почему?
Ведь сидела на крыльце, долго сидела…
Может, ждала хозяина и ушла с ним?

В это хотелось верить меньше всего.

Неожиданно самым ужасным оказалось …
отсутствие одинокой кудрявой собаки,
которая была мне необходима сегодня, сейчас, навсегда.

«Может, никакая она не одинокая, погулять вышла», -
думалось мне, пока я медленно, спотыкаясь на ступеньках, возвращалась домой, обнаружив, что дверь квартиры осталась распахнутой.
Более идиотской мысли, чем про собаку, вышедшую погулять в дождь, мне сейчас представить было трудно.

Письмо лежало на полу и дразнило.
Как дождь, который не кончался вторые сутки,
как собака,
сидевшая на крыльце и вдруг куда-то исчезнувшая.

«Я не люблю тебя»…

***

Сейчас уже не вспомнить, что заставило меня поднять письмо и, прежде чем оно было бы разорвано на очень мелкие кусочки, потрудиться прочитать его.
Сейчас уже и не вспомнить, но что-то заставило…

«Я не могу сказать тебе это слово: «Люблю!».
Даже в разыгравшемся воображении, хотя в «Феврале» мелькнуло.
Всё началось с самого первого впечатления, которое усиливалось, несмотря на случавшиеся разногласия. Не спрашивай, по каким причинам, всё равно не смогу ответить. И вот наткнулся на точное слово: обожаю. И сразу всё про себя понял. И про тебя всё понял для себя. После всего, что сплёл из слов, после всего, что случилось с нами и пережилось, после разных настроений и мыслей – Ты.»

А дальше были твои стихи, которые полюбила ещё раньше, чем узнала тебя.

Между «Я не люблю тебя» и пронзительным «Люблю… люблю…» целая жизнь уместилась, вместе с осенью, дождями и светом, который настойчиво пробивался сквозь серую пелену сентября.

«Я тебя по-прежнему обожаю…
Сколько жизни прошло...»

Я посмотрела в окно:
на крылечке
под козырьком
сидела золотая собака,
что была одного цвета с осенью.

Сидела и ждала.

Больше она не должна была исчезнуть,
не должна была!

Не должна!

Я бросилась в дождь.

10 - 11.04.2017





18. ОН



Я помню -
и память пока спасает
от весеннего наважденья.

Помню:
придумал тебя...
давно...
романтик и фантазёр,
словно саженец,
у которого нет ещё памяти,
но есть мечты...
А мечты совершенно по-птичьи
расселились в моей юной кроне -
и среди них
была мечта о тебе,
самая певчая.
Верил:
мечта надёжна,
как земля под ногами.

Так премудрый царь Соломон
придумал Возлюбленную
и спел ей Песню всех песен -
и Возлюбленной молятся,
потому как это ж безбожно -
не молиться Любви.

Так тихий Петрарка
явил себя скульптором:
из нежнейшей материи
он придумал Лауру...
она стала Небесной Невестой
всех влюблённых и поэтов.

Кто-то придумал Изольду,
кто-то - Донну Анну,
кто-то - Ассоль...
твой Поэт - Незнакомку.

С годами
во мне
образ дерева...
нет, не засох,
но как бы истлел,
оставив грустное знанье:
я придумал тебя.
И жила душа -
как в безвоздушном пространстве.

Но - на мосту Поцелуев - весна.
Воздух пронизан пьянящим эфиром
слов и строчек Поэта.
И я впервые услышал,
как звонки твои каблучки.

Но я же придумал тебя!
А ты - вот.
И смеёшься
своей загадке, щекочущей душу,
солнечным рыбкам,
мельтешащим по ряби Невы,
голубям,
навечно обжившим Дворцовую площадь...
но больше смеёшься
моей растерянности и забывчивости
и пальцем выводишь в воздухе
букву за буквой - строку...
и снова смеёшься,
когда я не распознаю стиха.

Но я,
замирая от нежности,
выдохну слово
в завитки на твоём виске...
и проснусь?




19. ОНА


…и проснёшься…
и меня разбудишь
ещё одной тихой сказочкой своей,
которую
разве забудешь когда-нибудь?

   А потом окно распахнёшь в утро,
забелённое невским туманом…

   Солнце ещё далеко-далеко где-то
то ли прячется,
то ли пока не проснулось,
   может,
выглянет из-за тучи,
   может,
подразнит нас
деньком пасмурным и ветром промокшим,
прилетевшим через ночь с Ладоги…

  Ты придумал меня,
под себя вылепил,
вместе с алтарём.
   И сам же мучаешься,
потому что на алтаре удержаться – как?
Да и нужно ли?

   «Не сходи с алтаря!»

Но я так благодарна тебе и за алтарь,
и за вымысел чудный …

« И ни слова!
Чтобы ни алтарь, ни моё воображение не испарились!
Ни слова, прошу тебя!
    Спокойной ночи!»

Приказ?
Просьба?

Заклинание?


   «Обещанное письмо я отправил тебе, а ты его почему-то не получила…»

Я получила.
Вчера
и сегодня –
получила,
и получу завтра.


Ты придумал эту игру с письмами,
потому что…

Я получала письма от тебя почти каждый день,
хотя ты был рядом,
но тебе казалось,
что не всё можно сказать-высказать,
даже произнести вслух можно не всё.


Ты придумывал свои удивительные сказки и говорил со мной через них.

Ты нашу жизнь превратил в один незабываемый сюжет, который, казалось, жил отдельной от нас жизнью, разве что дышал одним воздухом с нами.

«… Но я готов каждое утро писать тебе хотя бы пару строк. Вот сегодня…
   Ночью мороза вроде бы не было, а с утра срывается снежная крупа.
   Хочется тепла, но и без погоды будем жить…
   Будем?»

«Не сходи с алтаря!»

   Я стараюсь,
но кажется мне,
что выходит всё хуже и хуже.
  И алтарь трещит по швам,
и я теряю равновесие,
  потому что всё, что ты придумываешь, -
совершенно, но…
к а к
удержаться
на твоей
высоте?



13.04.2017