Жизнь

У нас несколько времени назад появился щенок. В дореволюционной России детей называли «спасенные», в некоторых обстоятельствах. Таким вырастает и наш Филя, наследуя чудесное спасение мамаши, Лорки. Ту давным-давно притащили в мороз девчонки. Кто-то просто выбросил щенков на улицу, в мороз, в снег. Щен оттаял, лапки его, кажется, вобравшие в себя самый настоящий лед, отошли. «Родилась» сучка Лорка.
Спасенная, как и положено ей, ежегодно плодоносила и незаметно постарела. А мы все эти годы, тяжко вздыхая и проклиная ее плодовитость, предавали новорожденных земле.
Поняв, видно, что это для нее, старой совсем, последний шанс вынянчить «ребятешку», она родила в глубине потемок брошенного хлева, вырыв немыслимые ходы. Я было уже ямку для хлопчика ее изрыл, лопату воткнул, но она утащила щенка в недостижимую для меня темноту подполья. Ладно, пусть живет, решили мы. Наступили в начале декабря сильные морозы. Затревожились мы. И шутили одновременно: «Вот наступит весна, явится из ада этого волосатый и страшный псиный монстр и откусит ногу…» Владельцы откушенных ног варьировались в зависимости от наших настроений и складывающихся взаимоотношений с людьми.
Как это часто бывает, к решительным действиям приступила жена. Тогда я, усовестившись, взял лом и двинул в то, что было хлевом. Отодрав одну из половиц, мы достали щенка и переселили его с мамашей в дом.
Скоро в быстро растущем и смешном засранце узнали породу соседского Хомки. Такую бороденку гномовскую больше в деревне не найдешь.
Хомка пес независимый и чрезвычайно целеустремленный. Он бежит чаще по исключительной прямой, задрав голову так, как будто кто-то невидимый тянет его решительно за шею, а Хомке остается только по наклонной переставлять ноги. Но переставление это происходит с видимым всем достоинством. Иногда кажется, что он вот-вот взлетит над травкой, повинуясь бестелесной, незримой лебедке. Его мордочка при этом вещает: «Пасть порву всякому ласкающему». Ласки он брезгливо избегает, и все ухищрительные сюсюканья незнакомцев оставляет с подавляющим безразличием. Становится неловко за свою ничтожность. Как будто попал в приемную президента, а тебя не приняли, да еще и в душу наплевали, дав понять, что ты – пустое место. На таких собак злишься и невольно все-таки уважаешь их (с тайным стремлением пнуть под задницу за гордыню, за то, что холопское, генетическое в тебе воскрешает).
Он дежурит в морозы у дверей почты, где трудится его хозяйка, а на вас глядит исключительно как на открывашку двери, такую непреложную и облагодетельственную вниманием Хомы Хомича.
По бокам его бандитской мордочки торчат смешные кустики растительности. Они всегда у него по ветру, по его неистощимому движению к одному ему ведомой цели, о которой он никому не дает знать.
Когда гуляют собаки, он не бегает вместе за всеми за сучками. Не слюнявит ртом, не выпускает похотливый жаркий язык. И тут он совершает действо чрезвычайно целеустремленно и, надо сказать, ЦЕЛЕнаправленно. Он без собачьих уговоров, ухаживаний, облизываний, воздыханий, соперничества берет сучку. Ловко и не сворачивая от цели подбегает к дамке и никогда не промахивается. В очко! Один к одному! Никаких сладострастных соплей. Акт совершается бесстыдно буднично. Он берет Лорку, как пресыщенный начальник надоевшую секретаршу. Соединившись с ней, он невозмутимо смотрит в одну точку, намеченную им для его очередного рывка. «Это так, – говорит он, – между прочим. А вообще-то, я бежал по делам».
И я всё больше в Фильке Фомиче узнаю Хомку.
Сегодня мы его мыли шампунью от блох. Сказалось трудное «детство в подземелье».
Когда мы его, безропотного и глубоко погруженного в свои чувствования пропитывали средством и обливали из ковшичка, за нами наблюдали три кошки. У всех на лицах было выдавлено очевидные мысли и речи. Тоха смотрел с презрением и страхом одновременно. Он был похож на уголовника: торжество над жертвой и опаска повторить ее участь. Хамское преобладало.
Старая Машка сидела с вековым: «И чего только не бывает на свете!» Что-то жалостливое, русское, бабское было в выражении ее мордочки. Но нет глубины чувства. Оно рассоплено. Изношено ее немалыми годами и опытом: «От сумы да от тюрьмы…».
Темка сидел как сфинкс, но какой-то оправославившийся сфинкс: «Господи! Спаси и сохрани блохастого Филю и не дай ему судьбы его вылинявшей и пребывающей в холоде мамаши».
Все трое и истязуемый молчали.

Учитель Николай   10.04.2017 16:59   •   Заявить о нарушении