Кино наоборот

Он был довольно обычным человеком: короткие волосы, блестящие молодым пламенем глаза, лёгкая улыбка на губах… но его сторонились, словно прокажённого. И вовсе не оттого, что он совершил что-то ужасное или отличался скверным характером. Просто стоило людям услышать о неизлечимом диагнозе, как тут же отношение к новому знакомому резко менялось и все как один они уходили в прошлое, едва коснувшись его жизни… Им не было важно, что чувствовал он, не было важно и то, как парень оказался один на один со страшным диагнозом - ВИЧ… главное, не перемолвиться словом и бежать, бежать куда глаза глядят от «обречённого». И каждый такой новый знакомый словно сызнова тревожил рану в его душе… словно каждый человек обрезал крылья неокрепшему духу, толкая его в пропасть. А ведь вот она, эта самая бездна, рядом, и никто её не замечает, не видит так явственно, как он. И зовётся она вовсе не Смертью: умирают от многого, если так посудить. Имя ей Безнадёжность. Не Отчаяние (надо сказать, он пережил его уже давно), а именно осознание бессмысленности поисков выхода. Неправильно? Возможно. Но сумасшедшие надежды, вроде: «А вдруг всё-таки я выздоровею?..»- оставили его уже в детстве…
 Он родился таким. Таким «безнадёжным». От подобных выводов что-то безжалостно сжало сердце… но улыбка на его лице лишь стала шире, скорчив болезненную гримасу. Он не знал другой жизни: веселья, дружбы, любви… его они упорно обходили стороной. Ещё в детстве, когда благодаря изнуряющему лечению он изредка выходил на прогулки, мамаши шарахались от него, уводя своих Петенек и Васечек подальше от «заразного». Словно он сам был инфекцией, которая, коснувшись их малюток, навсегда останется с ними!.. Это был первый удар, первый обидный до слёз вывод: другим ты не нравишься, ты НЕ ТАКОЙ, странный… Почему? Просто потому, что болеешь. Именно тогда он впервые обозлился на свою болезнь и на самого себя за то, что он болен… он не искал виноватых в других: глаза ребёнка не видели дурного в своих собственных обвинителях. Он просто обвинил во всём себя. И это противное слово – «ВИЧ». Это чувство вины осталось навсегда в его отчаянно бьющемся и борющемся за жизнь сердце, до скончания веков готовом вторить разуму: «Не такой, не такой, не такой…»
 В школу он не ходил: мама решила обучать сына дома. Словно одурманенный новыми горизонтами, он проглатывал уроки один за другим, находя в этих невинных радостях юной души всю прелесть мира, закрытого для него тяжёлым замком с надписью ВИЧ. Но теперь он нашёл ключ от него, и им были книги. На пожелтевших страницах учебников мелькали леса, моря, невиданные малышу животные и, конечно, то, чего ему, именно ему, недоставало в его крохотной жизни - дружбы. Как всё весело, красочно было там, на книжных полках… и как пусто было вне этих шелестящих страниц… Но даже это блаженное время принесло ему немало горестей…
Это случилось в один из тех бесчисленных дней, в которые он ходил к врачу вместе с мамой. Филипп Аркадьевич давно стал хорошим знакомым малыша. Доктор знал его, пожалуй, даже дольше, чем помнил себя он сам. Вот и теперь они сидели в очереди к кабинету. Внезапно дверь распахнулась, и, словно ошалелая, из дверей выскочила «тётя». Зарёванная, она подбежала к прислонившемуся боком к подоконнику человеку и пронзительно завизжала, запричитала, заревела… он лишь тихо стоял, глядя куда-то сквозь неё, в зелёную больничную стену… Сейчас, в настоящем, он уже не раз и не два видал у кабинета такие парочки: не раз слыхал такие вопли, истерики, не раз видел этот пустой, пронизывающий взгляд испуганных глаз… Но тогда, малышом, он испугался не на шутку, услышав пронзительное: «У меня СПИД! Теперь я умру, понимаешь?!» Тогда «тётя» выбежала, вся зарёванная, на улицу и словно растворилась в бесконечном городе. А в приёмной ещё долго царило молчание… Уже потом, по дороге домой, он спросил маму: «А я?.. Я тоже умру..?» Она устало улыбнулась и прошептала: «Конечно нет, сынок…» - а по её щекам катились крупные слёзы…
Так прошло самое «счастливое» время его жизни. И вряд ли это будет сарказмом. Ведь тогда, в детстве, у него могли отобрать всё, кроме мечты. Он мог винить себя, болезнь, смерть… но тогда он верил, что однажды всё кончится… Шли годы, а болезнь не проходила, ширилась, росла…СПИД. Теперь он знает о нём всё. И как он передаётся, и какие лекарства могут облегчить участь… и даже то, что СПИД неизлечим. Сейчас, осознав всё это, он с искренним презрением смотрит на выходящих из кабинета врача горе-пациентов. Наркоманы, «несчастные влюблённые» … вот кем являются большинство таких больных. Среди этой бесчисленной толпы, растущей с каждым днём, совсем мало таких, как он – больных с рождения. Большинство из заболевших добровольно отдают своё здоровье, расплачиваясь им за минутное увлечение. Он дал для них оригинальное название: добровольные самоубийцы. И сочувствовать им он давно разучился– слишком много таких вот непутёвых, слишком много «добровольцев» отправляются на самую грань Бездны Жизни… Но и читать нотации таким бесполезно: покивают с умным видом, а потом всё равно сделают по-своему…
Так думал он, выходя от Филиппа Аркадьевича – уже совсем седого старичка-доктора… Спешить ему было некуда: на постоянную работу его так и не взяли, доучиться не удалось… Подумать только, а когда-то в детстве он мечтал стать доктором и, как и его вечные спутники жизни, спасать других! Но с падением его последнего бастиона – смертью матери, мечты окончились, и перед ним открылся «чужой» мир…  Она тоже была больна. Ещё до его рождения заразилась, не сумев справиться с мимолётным увлеченьем своей жизни… так на свет появился он. Возможно, она тоже когда-то вся в слезах вылетела из знакомого кабинета, считая оставшиеся дни жизни… ей повезло: не каждый сумеет прожить так долго со СПИДом,  ревностно защищая тот маленький очаг, тот островок их с ней жизни… теперь он один. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось, и, глубоко вздохнув, он вышел за двери больницы.  На скамейке в тени деревьев сидела женщина. Она не плакала, не визжала, не металась… просто сидела и пустым взглядом стеклянных глаз глядела на дорогу. Почему-то ему стало жаль её, непреодолимо захотелось спросить, что случилось именно с ней, как она оказалась тут… возможно, это потому, что странно было видеть такого человека в стенах здания, не лишённого дурной славы. Набравшись смелости, он, наконец, подошёл к ней.
-Здравствуйте…- как-то глухо прозвучало из его уст приветствие. Глупым, совершенно глупым показалось ему его же собственное «здравствуйте» теперь… Но она обернулась и кивнула в ответ… оказалось, что её зовут Ритой и сегодня ей вынесли приговор – ВИЧ. Но всё бы ничего, если бы не её беременность: пятая неделя. Что теперь с ней будет? Как жить дальше? Все эти вопросы она задавала один за другим, теребя в руках перчатки. Маленькая, курносая девушка, совсем юная… Может, когда-то его мать так же уходила отсюда, теребя в руках перчатки, не зная, как ей быть и что делать дальше?.. Но теперь уже не те времена. Теперь пусть не у неё, не у Риты, но у ребёнка, такого же, как он, есть шанс прожить другую жизнь, родиться нормальным. И не быть изгоем… Не почувствовать ту боль и разочарование, не осознать, что он НЕ ТАКОЙ…
-Всё будет нормально. Банально звучит, но шансы есть всегда. –улыбнулся он, подходя вместе с ней к станции метро… Рита тяжело вздохнула, прошептав что-то вроде «…может быть…» и растворилась в толпе… Только теперь он вспомнил, что завтра у него праздник – день рожденья. Двадцать лет… Он уже совсем забыл о возрасте, перестав отмечать дни рожденья давным-давно, помня, что в этот день родился не только он сам, но и вместе с ним и его болезнь… но это тихое «может быть» заставило его взглянуть на жизнь другими глазами. Шанс есть всегда, пусть даже не у него… свернув в магазин, он купил торт и свечи: перед глазами у него всё ещё была Рита, исчезающая в толпе мегаполиса… Она жила. Не сломалась. А он? Разве не может он так же твёрдо стать на ноги и взглянуть в глаза своему недугу?! СПИД есть, это факт. Но есть и жизнь! Которая, возможно, несёт ещё много нового, радостного, прекрасного… ещё не один день рождения… «Надо будет обязательно её разыскать, эту Риту..» - улыбнулся он своей собственной мысли…
Он умер через два месяца, незаметно для всех. Просто исчез. Только его медицинская карта ушла в архив да Филипп Аркадьевич пару раз вздохнул, вспомнив совершенно обычного, ничем не примечательного паренька… Так закончилась его история. Закончилась быстро, ибо СПИД не спрашивал его, когда подписать приговор его гибели. Да и вся его жизнь словно кинематограф наоборот: из  ярких мгновений детства с каждым днём уходили краски, исчезала жизнь… и вот, окончательно иссякнув, она застыла серым экраном мраморной плиты на кладбище. В этом куске камня пугает всё: такие недалёкие друг от друга даты, отмерившие чью-то жизнь, поросшая травой земля вокруг… и эта фотография. Фотография обычного человека:  короткие волосы, блестящие молодым пламенем глаза, лёгкая улыбка на губах…