Всё схвачено

Воздать хочу им по заслугам –
всем хамам при больших деньгах.
Их много ездит в Барнауле,
не вязнет Мерседес в снегах.
Они при деле на полянках
живут безнравственные в замках
за неприступностью оград
и каждый обмануть горазд.
Их зарешёченные окна,
как будто замок-каземат.
И каждый хам, конечно, хват. –
Из злобы, зависти он соткан,
тем более его жена –
страшнее кобры, но она

играет роль влюблённой дамы.
Заботливая, спасу нет.
Не ведают они, что Храмы
струят божественный свой свет,
но не для хамов и нахалов.
Им миллионов даже мало!
Им миллиарды подавай!
Подмяли весь Алтайский край.
Я приступаю вновь к поэме –
Герои в ней из жизни и
прекрасный скульптор Михаил –
казак подбросил эту тему.
Подарок царственный во мне
клокочет, словно на огне.

На день рождения Дэнгиза
портрет из бронзы был готов.
Стекали капельки с карниза,
весна шагала, а с листов,
родившихся с утра в апреле
слетал налёт, звучали трели.
Сработал чисто Кулачёв,
штришки характера учёл,
и выставил портрет Дэнгиза
на обозрение людей
из воплощённости идей
с учётом женского каприза.
Портрет понравился семье –
купить решили, ну, а мне


пообещал вознагражденье
вручить за труд, но лишь в рублях.
Прошёл с успехом день рожденья –
семья летала в облаках,
не дребезжала их карета.
Все впечатлились от портрета –
довольны гости, как один!
И даже странный господин,
как представитель новой власти
восторженную речь держал –
хвалил Дэнгиза, пожелал
успехов в бизнесе и счастья
в семейных узах навека,
но всё же, пожурив слегка.

Ещё сиять, мол, рано в бронзе,
хотя, быть может, и как раз,
ты не плетёшься же в обозе,
не держишь в украшеньях страз,
и Лина ходит в бриллиантах,
смотри, как будто на пуантах
прошлась, сверкая чистотой,
переливаясь красотой
всех украшений и подвесок,
лучистых в звоне диадем.
“У нас с Димуром нет проблем!” –
её звучавший голос резок,
уверенный всегда во всём,
порой звучавший словно гром.


Болезнь скрутила вмиг Димура. –
Дэнгиза так звала жена.
У плинтуса её культура.
Собой польщённая она
глаза на скульптора скосила,
на похороны попросила
портрет Дэнгиза привезти.
Где проще мужика найти,
как ни в Алтайском чудном крае
среди художников земли,
где образностью расцвели.
Казак потомственный и баре
схлестнулись после похорон.
Бессилен кодекс и закон.

Следак расследовал. Решенье:
“Вам в возбужденье отказать,
состава нету преступленья.
Портрет вы ж сами, так сказать,
им привезли, не взяв расписки...”
(за денежки явились списки
свидетелей, мол, подарил
вдове портрет). Сынок покрыл
в тройном размере смачным матом
нахально с распальцовкой он
кричал: “Здесь только мой закон
работает! Шагай до хаты!
Не появляйся больше здесь,
а то костей тебе не счесть!”


Но мама превзошла сыночка!
Змеёю прошипела вдруг:
“Портрет Димура наш! И точка!
Всё схвачено у нас!” И круг
замкнулся – все мы в непонятке,
откуда хамы на запятках
вновь прикатили в Этот Мир?! –
Позорят Родину – Сибирь.
Ограбили они культуру
присвоив красочный портрет –
живое изваянье друга –
возвысил кто литературу –
тому способствовал сам Бог,
воздвигнуть памятник помог,

у нас великому Поэту –
металл пожертвовал ему.
Да ладно, песнь давно пропета
мной людям, времени тому.
Сегодня к памятнику племя,
хоть незнакомое, в поэме
приходит каждый божий день
и голосов здесь льётся звень.
А в день рождения Поэта
читают юные стихи,
они по-новому легки.
Ты, удостоенный портрета,
к нему вознёсся в небеса,
но слышишь наши голоса.


К тебе у нас претензий нету,
всегда со мной был встрече рад,
по моему тебе совету,
покуда дом был без оград,
чтоб заказал ты Михаилу.
Ты мне сказал: “Построю виллу,
а ты с семьёй поговори,
чтоб заготовили рубли,
с моею Линочкой и Гиви”.
Оформил ты меня в свой штат,
чтоб избежать шестых палат.
Законы хрупкие в России –
семнадцатого года плод.
Платил зарплату целый год.

Всё больше распаляясь, Лина
кричала на весь зал: “Ты, брось
с нас требовать расчёта!” Тина
выплёскивалась, вскоре трость
пришла на помощь злобной хамке.
И потеряв приличья рамки,
с угрозами махала. В лоб
всё метила попасть. Апломб
взыграл у злобствующей Лины –
всё повторяла: “Муж-то мой!
Ты истуканом-то не стой! –
вдруг перекинулась на сына, –
Ты, видишь, убивают маму!”
Казак удар вмиг отразил,
остановился Михаил.

Команду: “Фас!” – все любят хамы –
на приступ кинулся сынок,
по наущенью в злобе мамы,
но Кулачёв свершил бросок –
поверженным, лежавший Гиви
рычал на казака в обиде,
не мог никак понять, как так.
Что предвещает этот знак?
“В таком как оказался виде?” –
прошепелявил, лишь потом
поднялся, и пошёл финтом,
вложиться чтобы смог в буллите.
И глупо глядя, произнёс
претензионный свой вопрос:

“За что платить скажи, маэстро?!
Наш на портрет пошёл металл,
и стоимость вся по реестру... –
слова паскудные метал, –
и стоимость работы мизер,
не 200 тысяч, ты же в жизни
такие суммы не видал!”
Мать раздувала сей скандал:
“Нашёлся, ишь ты скульптор тоже,
у нас всё схвачено, ты знай,
и даже рта не разевай!
Сынок, ты врежь ему по роже!”
И Гиви бросился к нему,
вновь оказался на полу.


Стоял казак, расставив ноги,
и отражал наскоки их –
он многие прошёл подлоги.
Поднявшись, Гиви поутих
и мама злобствуя, молчала
вдруг с новой силой закричала:
“Портрет останется у нас,
мой весь тебе, соколик, сказ!
Скажу тебе я по секрету,
платить не буду ни копья,
решила так моя семья,
к тому же нет у нас портрета!”
“Как нет?!” – опешил Михаил, –
его вам лично привозил...”

“А кто, скажи-ка нам, маэстро,
тебе весь бред твой подтвердит?!” –
ехидно улыбаясь, пресно,
сын будто высказал вердикт.
Мать тут же встрепенулась мигом,
включилась со змеиным шиком
в, душе приятный, разговор,
и засверкал плутовки взор.
Сверлила Михаила взглядом,
змеиный источая яд,
выстраивала новый ряд...
лилось бахвальство водопадом.
И объявила: “Ты же вор!”
И снова понесла свой вздор.


Вам стало, нет ли, интересно? –
Закончился, как сей скандал?
Пошли они на примиренье,
позиции свои он сдал,
съехидничал нахально Гиви,
с подобострастием для вида
прикинув ход коварный впрок.
Вдруг с нежной мягкостью изрёк:
“Дядь Миша, скажем мы по чести,
претензий нету никаких,
ни радостных и ни плохих.
Не надоело, что ли греться
у биллиярдного стола?! –
Оплатою игра была!”

“Нет, Гиви, только лишь авансом,
так сам мне предложил Дэнгиз.
Просили, находившись в трансе,
и выполнил я ваш каприз,
и мамин выполнил я, кстати...”
“Какой ещё каприз, касатик?!” –
со злобой в голосе, крича,
замах был со всего плеча,
удар был нанесён вновь тростью,
казак спокойно сделал шаг
и трость сломалась о косяк.
“Махать вы палкой, Лина, бросьте!
Себе ж наносите урон,
сорок пугаете, ворон!”


Перевернули вверх тормашкой,
мол, нам ты должен заплатить.
Но получилась всё ж промашка,
и их логическая нить,
вмиг прервана была ответом
эксперта. Пред эполетом
бессилен подленький следак.
Допущен в следствии был брак –
по всем законам – вопиющий –
законник в полтора куска
всё оценил, сгребла рука
под ветер весело поющий
за взятку он подтасовал
рисуя следствия овал.

В прокуратуре возмутились
и предписали в плотный срок –
пред скульптором чтоб извинились.
На будущее Вам урок –
дела вести все надо честно
на уровне, хоть даже местном,
Нельзя же исправлять закон,
и репутацию на кон
с юстицией не ставить. Совесть –
у вас есть внутренний закон,
стоите ж подле Вы икон,
а, что творите?! Проще, то есть –
всё вытворяете во зле
лишь беззаконье на Земле!


Работа в творчестве бесценна,
не измеряется на вес,
а взвешиванье – это ж сцена
прошла б в спектакле. Интерес
возник б у публики театра.
Садить Вас надобно за парты –
учить чтоб азбуке, чтоб честь
присутствовала, а не месть,
чтоб выясняли все причины,
которые здесь на виду.
И нечего трясти звезду,
разыгрывая фарс кручины.
Договорились вроде вновь.
Поток, умерив злости слов,

тряхнув седеющею гривой,
остановив змеиный взгляд,
довольно начала игриво,
попятившись слегка назад,
вдова на девять и на сорок
на скульптора вновь целый ворох
обрушила со злобой фраз,
зло выставляла напоказ
язык свой ядовитый Лина:
“Ты своровал у нас портрет!”
Казак обдумывал ответ,
и понял, что взорвётся “мина”,
которую припрятал сын –
глазами зыркнул, как алтын


он кинул в скульптора, синея
от злости собственной. Скандал
вновь разгорался, сын, бледнея,
напропалую громко врал...
Всё надоело Михаилу –
он понял, что попал в “малину”,
где правит беспардонно мать.
“Эх! если б раньше знать... –
я точно взял бы с них расписку,
предоставляя им портрет.
Иного выхода-то нет,
не подвергать себя, чтоб риску,
мне ж мордобой, по сути, чужд!
Вердикт выносит наш пусть суд

не уголовный, пусть гражданский!” –
промолвил скульптор Михаил –
казак потомственный. Без шансов
их победить, хватило б сил.
“Следак подкуплен, нет сомненья –
у них всё схвачено”. Мгновенье –
пожаловал к ним фаворит
с порога с криком говорит:
“Своими видел я глазами,
как ты в машину снёс портрет,
в котором много злобных черт!”
Вдова вмиг подхватила: “Сами
вы мужа спрятали портрет,
вам деньги подавай, так нет,


не дам вам больше ни копейки,
подумаешь, не скульптор ты! –
Простой каменотёс, наклейки
приляпываешь да цветы!
И моего отлили мужа,
трансмашевцы”. Стоял сконфужен
отличный скульптор Михаил,
который в Пушкина влюбил
все власти края, Барнаула –
приходят к Пушкину раз в год
потешить праздником народ,
кто отрывается от стула,
вручить награду в светлый день,
хоть тень наводят на плетень

вручают премии поэтам
за грустный, но патриотизм,
кто восхваляет власть при этом,
забыв хвалёный коммунизм.
Но как бы, ни было печально,
Поэту памятник венчает
начало истинной любви
к нему на берегах Оби.
Хоть переносят день рожденья,
не ведая, чего творят.
Семнадцатый уж год подряд
с дня наступления прозренья
поклонники к нему идут,
улыбки нежные цветут.


Но как бы, ни было печально –
красивый памятник стоит,
что, точно знаю, означает –
доволен скульптором Пиит.
Дэнгизом тоже он доволен,
что с блеском выполнены роли...
...Так неожиданен уход...
Да, нет, не рухнул небосвод.
Земля разверзлась, это точно,
могила вырыта была.
И крест – опущены крыла,
был водружён, как будто точка –
поставлена на Эту Жизнь,
и выполнен вдовы каприз.

Исчез портрет, но не бесследно,
присвоили великий труд
и память замарали, бедный
сынок с вдовою нагло врут,
что скульптор, видимо, с поминок,
снимая лаковый ботинок,
разгрохал бронзовый портрет.
“Был нашей водкой подогрет –
не помнит истинной причины!” –
завёлся сын, и снова мат
посыпался, как листопад.
Так много в этом мертвечины,
слова безжалостно скрипят,
язык свисал из уст до пят.


Поэт, что песня без мотива! –
ненужный возглас никому,
как воплощение наива,
несчастен в Мире. Потому
бодяга эта стала пресной.
Всем становилось интересно –
закончится как сей скандал?
Не виден был его финал.
“В суд подавать они хотели,
но отсоветовал им друг,
закончен вертикальный круг,
пойдут в обратную качели –
успеем обратиться в суд!” –
Но был напрасен этот зуд.

Облили грязью Михаила.
За них прощенье просит вновь
Дэнгиз. Его деяний сила
поможет примирить без слов.
А суд их заплатить обяжет –
чем узел Гордиев развяжет,
не разрубая пополам –
и прекратится враз бедлам!
И помирятся... да навряд ли!
Надеемся мы на исход
благоразумный, чтобы род
со времени святой Непрядвы
не опорочен дрязгой стал,
портреты скульптор чтоб ваял.

Сужается в строке пространство,
но виден новый поворот.
И уголовное по хамству
ударит дело и вернёт
поруганную честь, надеюсь,
ваятелю портрета, смелость
скульптурная во всём важна
И не поможет им мошна. –
Бодяга сколько бы ни длилась,
украсит выставку портрет
и снимет на успех запрет. –
Восторжествует справедливость –
на нашей стороне закон,
Суду от нас земной поклон.
14.11.16г. – 02.04.17г.