Шумят тополя у лимана отрывки продолжение

Под утро все три пароходика Варваровых устало возвращались домой в Бриньковскую. В дубах сидя дремал работный люд. Кто-то пытался завести песню, но его не поддержали. За ночь все уработались, и хотелось только одного: спать.
Тишина. Даже не вериться, что накануне гулял сильный восточный ветер. Так тихо, что слышно как за бортом шелестит вода.

Ермолай сидел в переднем углу дуба, прижавшись спиной к борту. Подложив ладони под затылок и, прикрыв глаза, он думал о том, что ему так и не удалось за все эти дни поговорить с женой, приласкать её. А ведь именно сейчас ей это так нужно.

– Ермола, ты спишь? – окликнул его Поддубный.
– Да нет.… Не спится, просто задумался…
– О чём, если не секрет?
– Да так…. Федорю вспомнил…. Как она там?..
Поддубный знал, что Ющинки ждут пополнения в семье и, что Федоря должна со дня на день родить.
– Каво хотите хлопця чи дивчину? – ввязался в разговор Вергун.
– Кого Бог даст…. Я сына хочу, а Федоря дочку….
– Ежели хлопец, как назовёшь? – не отставал Вергун.
– Ещё не думали….
– А ты, Ермола, как в той сказке, – не унимался Вергун – хто первым принесеть звестие о мальце, таво имям и назови….

– А я вот гляжу на небо и думаю, – ни с того, ни с сего пробасил Цупило, – вот родится людына, поживёт, поживёт и помре и никто не знает, куда её душа девается. Шо ежели и звёзды – это не звёзды вовсе, а костры…
– Здрасте, тебе…. Кто про што, а коза про смерть – усмехнулся Ермолай.
– А я шо? Я ж ничого такого нэ сказав…
– Ето шо ж ты, бисова душа, такое придумал, – прервал его Вергун, – дэ ты бачиш там костры? Якых такых людей ты там побачив? Ты хоть бы капылюшечку подумав своимы курынымы мозгамы. Ето ж, сколько надо кураю и кизяку насушить, щоб кажну ночь эдак шмалить? Та воны там, бисова душа, уси помэрзнуть. Ето ж, сколько топки надо…

– Ну, твоя та душа, Анисимович, уж точно не замёрзнет, – вставил, улыбнувшись, Ермолай.
– Ето ж как? – не чувствуя подвоха, спросил Вергун.
В лодке, чувствуя потеху, оживились, заёрзали на местах.
– А это потому, что грешный ты, Анисимович, а всем грешникам прямая дорога в преисподнюю, а там, говорят, завсегда жарко.
Грохнул дружный смех.

– Ето ж почему, бисова душа, я грешный? – возмутился Вергун, приподнимаясь с места.
– А хто по первопутку из церковной скирды арбу сена уволок? – продолжал разжигать Вергуна Ермолай.
Сдерживая смех, в лодке притихли. Все ждали, как будет развиваться «комедия».
– Отак и брехня выходит, бисова душа, – обиделся Анисимович – ето ж копна моя была, я её ещё в осени обронил…

– Обронил? – лукаво улыбаясь, переспросил Поддубный.
– Обронил…
– И прямо на церковную скирду! – закончил вместо Вергуна Ермолай.
В лодке вновь загоготали. Анисимович понял, что проговорился и попытался как-то выкрутиться.
– А…, а…, а у меня…, у меня, бисова душа, там как раз арба сломалась. Вот! – нашёлся он.
– Вот, вот я и говорю, Анисимович, поджарят тебе пятки нечистые. Будь они неладны. Будет тебе и сено, и «бисова душа» - продолжал подтрунивать над Вергуном Ермолай.

– А ну вас… – махнув рукой, огрызнулся Вергун и стал умащиваться поудобнее на своё место. В лодке ещё долго не смолкали шутки и смех, но Анисимович уже не обращал на них внимание. Отвернувшись ото всех, он стал всматриваться в берег, пытаясь отыскать на нём что-либо знакомое и родное. А берег с каждой минутой вырисовывался всё явственней и своим волнистым очертанием напоминал небольшие горы, покрытые голубоватой дымкой. Анисимович по складу характера, как известно, был человеком простодушным и сентиментальным. Вот и сейчас всматриваясь в берег, он забыл обо всём. Его душа и тело наполнились чувством приятной расслабленности, предчувствием предстоящей встречи с родным домом и он невольно улыбался наивной детской улыбкой.

А на востоке всё ярче разгоралась заря. Солнце уже приподнялось над водой, и солнечная дорожка слепила глаза. По мере приближения «эскадры» к берегу, в дубах становилось всё тише и тише. И вот уже всех охватило предчувствие чего-то необычного. Стало совсем тихо, лишь было слышно, как впереди урчит буксир «Нина».
Наконец-то вдалеке показались постройки станицы. Буксир издал протяжный свистящий гудок, и как по команде зазвонили колокола окрест. И поплыла над лиманом музыка небес, наполняя воздух особым торжеством…

– Ето ж, какая красота!.. – восхищался Анисимович. – Ишь как выводит на Георгие, – Анисимович узнал знакомый с детства звук колоколов с церкви Георгия Победоносца, – ето тебе не фунт изюму, бисова душа, ни какая-нибудь там рыбья шелуха. Тут тебе, бисова душа, цельная опера, синхвония…
Весна была в полном разгаре. Всё вокруг буквально на глазах оживало и радовало. Почки на тополях покрылись клейковиной и готовы были в любой момент лопнуть и распуститься…

В глубине двора под тополями уже стояли столы, уставленные холодными закусками, графинами с вином и бутылками с водкой. Молодые казачки, искоса украдкой поглядывая на хлопцев, всё подносили и подносили различные яства.
Хлопцы не спеша, рассаживались за столом и некоторые уже потянулись к стопкам. Иван Васильевич выдвинулся вперёд – ближе к столу.
– Что я хочу сказать вам, хлопцы! А то, что я благодарен вам за работу и моё слово верное…, но я прошу вас ещё малость потерпеть. Сей момент приедет из церкви Прокоп привезёт священные хлеба. Разговеемся по православному обычаю, и тогда пей, гуляй во славу Божию.
Варваров вытер платком потный лоб, облегчённо вздохнул и перекрестился…

Поддубный посмотрел на миску, в которой были сложены горкой крашенные в луковой шелухе яйца и, улыбнувшись чему-то, начал их перебирать. Он долго раскладывал их на столе и, наконец, выбрав одно, обратился к Ермолаю:
– А что, Ермола, чокнемся что ли? – и протянул к Ермолаю руку с зажатым в ладони яйцом так, что виднелся лишь носик. Ермолай взял со стола первое попавшееся яйцо, прицелился и ударил по яйцу, которое держал Поддубный.
– Христос воскрес!..
Яйцо легко раскололось в руке Ермолая.
– Воистину воскрес!.. – засмеялся Поддубный и показал всем, что его яйцо целое. За столом раздался хохот. Всем понравилась затея, и многие тоже стали биться яйцами, вызывая тем всеобщее веселье…

Ко двору на линейке запряжённой парой добротных лошадей подкатил Башмак. Вместе с ним приехал и Яшка Косой. Поправив на глазу повязку, он проворно соскочил с подножки и спешно вошёл во двор.
–Ермолай, Ермолай!..
Ермолай резко повернулся на окрик и почувствовал, как что-то сильно кольнуло в груди. Перешагнув через лавку, он пошёл навстречу Якову. Посреди двора они сошлись…
– Ермолай, Федоря…
– Что? – Ермолай с силой ухватил Якова обеими руками за грудки. – Ну?
– Сын, сын у тебя, – едва выдохнул испуганный Яшка.

Ермолай, отпустив Якова, рванулся, было, к воротам, но, вспомнив недавний разговор в лодке, вернулся. Взглянув на застывших за столом товарищей, обнял Якова за плечи и на полном серьёзе сказал:
– Быть тебе, Яков, крёстным отцом моему дитяти.
В порыве чувств Ермолай приподнял щуплого Якова за плечи на вершок от земли, прижал к себе и крепко поцеловал в губы.
– Христос воскрес!..
Затем Ермолай опустил Якова на землю, поправил ворот его пиджака и, уже не оглядываясь, поспешил домой.
Ошарашенный Яков мгновение стоял неподвижно и, недоумевая, моргал своим единственным глазом. Потом, разведя руки в стороны, вначале посмотрел на сидящих за столом мужиков наблюдавших за ними, затем вслед удаляющемуся Ермолаю и тихо, как будто в чём-то виноват, промолвил:
– Воистину воскрес…