Шумят тополя у лимана отрывки

На дворе уже совсем рассвело. Белесоватое небо озарилось золотистыми лучами солнца. Над устьем реки и по всему лиману, дымясь, растрёпанными космами поднимался туман. Гонимый сильными порывами восточного ветра, он тут же растворялся в остывшем за ночь воздухе. Уже шестые сутки кряду от самого Вербного воскресенья не унимается «горишняк». Талые воды сошли ещё в марте, и теперь уровень воды в реке и лимане заметно понизился. Подгоняемые дуновением ветра мутные изжелта-зеленоватые волны то и дело накатывались на южный, поросший диким хмелем и кермеком глинистый берег лимана. Догоняя друг друга, они причудливо подпрыгивали и у самого края взбивались в ажурное кружево. Ветер остервенело отрывал пену большими хлопьями и катил её вдоль широкой насыпи, ведущей в глубину лимана. Там, у большой пристани, виднелись буксир «Ласточка» и несколько вместительных баркасов – дубов.

К ним с самого рассвета от амбаров, стоящих на высоком берегу, непрерывной вереницей размеренно двигались подводы и большие мажары, гружённые чувалами с зерном.
Несмотря на то, что весна выдалась ранняя, и днём солнце припекало по-летнему, по утрам было довольно прохладно.
Поёживаясь, втянув шею в ворот косоворотки, на носу «Ласточки» стоял Варваров – старший. Иван Васильевич с тревожным чувством в душе безучастно наблюдал, как подёнщики неторопливо, но сноровисто разгружали подводы. Волны изрядно колыхали причаленные суда, но пятипудовые чувалы падали на дно дубов с большой, годами отработанной точностью.

«Э-хе-хе… не ко времени приплыли господа иностранцы, – тяжело вздохнув, подумал Иван Васильевич. – А с другой стороны: по рублю с гривной за пуд – деньги немалые…. Да и попридержать хлебушко – страшновато…. Вона что деется…. Смутные времена пошли – торговому люду урон…».

– Не колготись, Иван Васильевич, до полудня увернёмся, а там и на всенощную поспеем, – не понимая причины, но, чувствуя, что хозяин чем-то озабочен, услужливо решил успокоить Варварова Башмак. Записав в амбарную книгу очередную подводу и приблизившись к хозяину, добавил: – А ежели поднажать на пришлых гамселов, так и того боле….
– Не то время, Прокошка, – прервал его Варваров, – про Ростов слыхал, небось?

Башмак вскинул белесые брови.

– Ну и что бельмы пялишь, ягня мастеришь? Вижу, что слыхал…. Вот те и поднажать…. Сколько люду поломали, а смуты так и не уняли…. Поднажать…. Накануне старик Хорошило из Екатеринодара возвернулся. Сказывал, что там тоже не гладко чёрт дорожку вымостил…. Прости, Господи…, – Иван Васильевич трижды осенил себя крестным знамением, вспомнив, что сегодня Великая суббота.

– А верно кажут, что в Ростове смутьяны полицейского пристава порешили?
– Молчи!.. – испугавшись, что их могут услышать, осёк своего управляющего Варваров.
В это время на противоположном конце пристани, где подводы начинают разворот, испуганно заржала лошадь, и ветер донёс окрик: «Тпру-у-у! Стоять, бисова душа!».

Работа на пристани прекратилась. Грузчики сгрудились на дальнем конце пристани в толпу и о чём-то загомонили.
– Что там ещё?! – ни к кому конкретно не обращаясь, в сердцах крикнул Варваров, но из-за ветра его никто не услышал.
– Да, видать, опять Вергун не увернулся со своей клячей. Гнать бы его, Иван Васильевич, – посоветовал Башмак.
– Молчи!.. – резко повернувшись к Башмаку и зло, сверкнув глазами, цыкнул Варваров.

За долгие годы службы у Варваровых Башмак хорошо изучил характер хозяина. С юных лет он знал, что этот искромётный взгляд не сулит ничего хорошего. В такую минуту лучше быть подальше от греха. Вот и теперь под напором этого взгляда он невольно отшатнулся, вскинув при этом перед собой руки. Затем, виновато втянув голову в плечи, пятясь, перешёл на корму, а оттуда проворно перескочил на деревянный настил пристани и уже почти бегом направился к грузчикам.

Правое заднее колесо телеги соскользнуло с помоста и, зацепившись за торец бревна нижнего настила, зависло над водой. Анчутка, припадая на круп, беспомощно, как пьяная баба, переставляла свои разляпанные копыта. Потёртые бока вздулись от напряжения. От испуга огромные лиловые глаза лошади налились кровью и оттого казались ещё крупнее. Будто понимая всю опасность своего положения, Анчутка вновь попыталась вздыбиться, но Вергуну и Сологубу удалось удержать её, повиснув с двух сторон на оглоблях.

– Тпру-у-у, бисова душа!.. – отчаянно кричал Вергун прямо над ухом кобылёнки.
Подоспевшие Григорий и Ермолай ухватились за край телеги, пытаясь не дать ей опрокинуться в воду. Остальные мужики наблюдали за происходящим со стороны, опасаясь приблизиться.

Поддубный протиснулся сквозь толпу и, мгновенно оценив обстановку, подскочил к телеге сзади.

– А ну, Ермола, подсоби. Попридержи за заднее колесо.
Стоя у самого края пристани, Поддубный всей грудью втянул в себя воздух и, ухватившись обеими руками за зад подводы с правой стороны, приподнял его на два вершка над настилом. Ермолай на мгновение увидел, как побагровело лицо, и вздулись вены на шее товарища.

– Давай!.. – выдохнул Поддубный.
Ермолай, что было духу, потянул подводу на себя за колесо, да так яро, что увлёк за ней и Поддубного. Поддубный отпустил телегу на помост, но при этом и сам не удержался, припал на левое колено.

– Фу-ф-ф!.. – облегчённо выдохнула толпа и стала расходиться.
– Силён ты, брат, – промолвил Ермолай, подавая руку Поддубному.
– Да и ты не из «слабых», – усмехаясь в усы, ответил Поддубный. Он ухватился за протянутую руку друга и поднялся с колена.
Всё произошло так стремительно, что подошедший Башмак так и не понял, что случилось. Все уже трудились, как ни в чём не бывало.

– Давай, давай!.. Пошевеливайтесь!.. – прикрикнул он по привычке и поплёлся обратно. Ветер подталкивал его в спину и, будто надсмехаясь над ним, обдавал его водяной пылью. На ходу, соображая, что сказать хозяину Башмак машинально приподнял ворот сюртука и медленно поднялся на борт «Ласточки». Но Иван Васильевич даже не заметил появление Башмака. Он по-прежнему стоял на носу буксира погружённый в мысли. Лицо его было словно каменное.

– Ето шо ж ты, бисова душа, позоришь меня перед чесным народом? – ворчал Вергун, ведя Анчутку вдоль пристани в поводу. – Но я, бисова душа, на тебя не в обиде…, и ты, бисова душа, уж звеняй меня за то, шо я на тебя горланил…

Анчутка пряла ушами и, как будто соглашаясь с хозяином, кивала головой в такт ходьбе. Напротив крайнего баркаса – дуба они остановились. Вергун дружелюбно прижался щекой к морде кобылёнки, но спохватился, быстро зыркнул по сторонам и, заметив, что на них смотрят, нарочито зыкнул:
– Стоять, бисова душа!..

– Никак «Черногор» возвращается, – заметив дымок буксира на горизонте, промолвил Башмак.
Иван Васильевич приставил ладонь козырьком над бровями и стал пристально всматриваться в сторону Ясенской косы.

– Да нет... Это «Нина», но, кажется, без дубов. Что-то не так, не ладно…, – взволнованно произнёс Варваров. Башмак тоже стал всматриваться вдаль из-под руки.
Поднимая пыль, к пристани по насыпи быстро приближалась бейдарка. Въехав на пристань, она затарахтела железом по настилу и остановилась напротив «Ласточки». С бейдарки проворно соскочил Варваров – младший. Похлопав Орлика по холке, он в два прыжка оказался на корме «Ласточки».

– Всё, батя, последние подводы отгрузили! – с просветлённым лицом произнёс Иван Иванович, обращаясь к отцу.
– Добре, сынку, добре… – озабоченно отозвался Иван Васильевич.

«Нина» наконец пришвартовался к правому борту «Ласточки». Обветренное и без того смуглое татарское лицо Яруслана казалось багровым. Перепрыгнув на борт «Ласточки» и подойдя как можно ближе к хозяину, он с заметным волнением затараторил:
– Беда, Иван Васильевич! Баржу песком подбило, и теперь её невозможно с места сдвинуть. Господа просят помочь. Надо часть зерна выгрузить на берег и потом вновь загрузить…

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – с досадой произнёс Варваров и, взглянув на Башмака, напустился:
– Накаркал!.. До полудня увернёмся…
– Так я ж.… Это…, и того боле…– начал было оправдываться Башмак.
– Молчи уж! И того боле… – передразнил его Варваров. Башмак покорно опустил глаза и, переминаясь с ноги на ногу, всё больше сутулился.

– Вот что, сынку. Собирай всех работных на пристань, говорить буду. А Моисеевичу скажешь, чтоб навострил линейку и отвёз женщин в церковь. Меня пусть не дожидаются.
– Папаша, пусть Прокопий управится, а я хочу с вами остаться, на «ясенку» поехать. Уж больно хочется ещё разок на иностранные корабли посмотреть.

Иван Васильевич был рад тому, что сын интересуется морскими судами. Это перекликалось с его давней мечтой: завести свои корабли, чтоб самому возить товар по «европам». Он благостно взглянул на сына и, любовно похлопав Ванюшку по плечу, промолвил:
– Добре, сынку, добре….
– Слыхал, Прокоп? Сполняй, – обратился он затем к Башмаку.
Башмак рванулся, было на пристань, но, услышав вновь голос хозяина, замер на месте.
– Да, вот ещё что.… К утру под тополями накроешь столы для народу. Сделай всё как надо. Да не жмись, не то шкуру спущу!

Иван Васильевич долго и пристально всматривался в толпу работников. Большинство из них он знал в лицо, но были и новички – молодые хлопцы из обедневших казаков. Народ ждал. Многие жались от ветра и коптили цигарками, пряча их в ладонях. Варваров обдумывал, что им сказать и как обратиться. Надо так, чтоб и дело было, да и самому не накладно.

– Господа! – наконец зычно произнёс он и сделал паузу.
Толпа притихла. «Ишь…господа», – пронёся одобрительный шумок.
– Господа, не в службу, а в дружбу хочу просить я вас. Эти иностранцы – недотёпы сели у «ясенки» на мель. Надо часть зерна разгрузить на косе и, когда сдёрнем самоходку, загрузить обратно.

Мужики заволновались. Передние потупили взор.
– Так ить ужо святой вечер, Иван Васильевич…
– Грех в такую ночь работать… – робко донеслось с задних рядов.
Иван Иваныч заметил, как у отца дёрнулись мышцы на лице.
– А я ваш грех на себя возьму, – с деланным спокойствием, чуть помрачнев, промолвил Варваров – старший, – и я ведь никого не неволю, а прошу.

В толпе попритихли. Мужики понимали, что за словами «не неволю» кроется явная угроза. Иван Васильевич почувствовал, что настал переломный момент и чтобы закрепить успех продолжил:
– А ежели кто согласный, так вдвойне заплачу. Поработаем во славу Божию, а утром вместе и разговеемся…
Варваров вновь сделал паузу и, уже совсем по-дружески улыбнувшись, задорно добавил:
– А ещё и магарыч поставлю! Ведро! Нет! Два ведра чистой водки! Как? Согласны?!

На мгновение воцарилась тишина, только слышно было, как волны штурмуют пристань, да прокричал, пролетая над пристанью, мартын.
– А - а… Була – нэ була! Бог нэ выдаст – свыня нэ зъисть! – выкрикнул кто-то из молодых казаков.

– Семь бед – один ответ! – подхватил другой, стоящий впереди Вергуна мужичок. Вергуну этот мужичок был не знакомый. Судя по одёжке, из «пришлых». Сам собой неказистый в латаном неопределенного цвета пиджачке и потёртой видавшей виды кепке.
«Эк… кака пигалица, – подумал недовольный Анисимович, – кацап гологуздний, а туда же, бисова душа, за всё обчицво решать…» - и тут же, чтоб не опоздать, закричал во весь дух:
– Согласны!..
– Согласны, согласны!.. – раздались голоса с разных сторон.
– Добре!.. Коли так, размещайтесь, кто, где сможет, время не терпит…