Боги и человеки Часть 1

                (Отрывок из повести "Боги и человеки")

                Глава 1.


                СЕЙЧАС И ЧУТЬ РАНЬШЕ


      В такси Лена ехала лёжа. Извинившись перед шофёром, она прилегла, положила голову на сиденье. Сердце, огромное, раскалённое, казалось, выросло до размеров всего тела. Оно стучало везде: в ногах и спине, в горле и пояснице. И угрожало уйти а разнос. А этого нельзя было допустить. Она затаилась, не давая сердцу разогнаться. Если оно начнёт биться с бешеной частотой, уколов не избежать. Уколов и суеты. А, главное, маминого волнения. Вот она сидит впереди. Опустила голову. Бедная мама! ...

                ***

      А за окнами проносилась Москва, город, который запомнился ей ещё с детства.
Тогда, в детстве, ей тут купили пупса. Они были в Москве проездом на пути из эвакуации в родной город и зашли в магазин. Тут было много витрин, и все они были похожи на горы, составленные из одних игрушек.  От восхищения даже дух захватило.

В те трудные послевоенные годы, когда города и сёла ещё лежали в руинах после фашистского нашествия, игрушки были редкостью, и Лена играла с маленькой тряпичной куколкой, которую мама сшила сама.

И вот здесь, в Москве, Лене купили пупса!

Людей было много. От игрушек рябило в глазах.
А от пупса исходил сладкий кисельный запах целлулоида.

Этот детский восторг остался на всю жизнь!


       А вот за окнами снова неслась Москва, город, который всегда впечатлял Лену своей огромностью. Казалось, этот город  выстроен для великанов: такие здесь дома и арки, улицы и светофоры  -  в два, три, десять раз больше, чем везде.

Хотелось смотреть, смотреть, впитывать могучую музыку камня, сменяемую островками настоящих лесов, где воздух литой и сладкий от живительного кислорода, где, если вырос дуб, так это ДУБ.  Гигант да и только! А если ель  -  так это Ель! ...


      И ещё Лену впечатляло метро.
И её удивляли москвичи, которые читают в метро свои газеты.

А поезд летит, как комета, по подземному перегону, с такой жутковатой скоростью, что даже желудок трусливо прижимается к позвоночнику.
И вот уже бег этот замедляется, и на нас надвигаются светлые своды дворца. Не станции  -  дворца!  Где блеск и мрамор.  И монументы застыли в безмолвном великолепии, глядят на нас бессловесно, словно взывают к нам, доверчиво, незащищённо, как души ушедших времён...


      А как можно не улыбаться, когда по полированной горке, с которой так и хочется скатиться, спешат вам навстречу фонарики на стройных ножках, словно одуванчики в пору их предполётного опушения?

А живая лестница уносит вас, словно в омут, на немыслимую глубину, туда, где в чреве земли снуют и снуют бесчисленные поезда, похожие на голубую кровь, бегущую по сосудам огромной подземной Москвы ...

      
                ***

      Сердце проткнула спица. И тотчас проснулся маленький человечек. "Всё хорошо, всё хорошо",  -  захлопотал он, и, словно по волшебству, толстая спица распалась на тонкие иголки, а они растаяли друг за другом, как ледяные.

Внутри Лены постоянно жил этот человечек, страшный оптимист  и жизнелюб. Обычно он тихо дремал, но подхватывался тотчас, как только становилось тяжко. "Всё хорошо, всё хорошо",  -  внушал он с настойчивостью экстрасенса, и всё действительно становилось хорошо.

-  Плохо тебе?  - спросила мама, и Лена открыла глаза.

Лицо у мамы измученное, жёлтое, чёрные полудужья провисли даже на щёки. В последнее время мама не спит. Она в постоянной тревоге. Как ни скрываешь от неё боль, она всё равно чувствует. Вот и сейчас спица, проткнувшая дочкино сердце, словно мимоходом задело и мамино.

- Я сейчас встану,  -  говорит Лена, но знает, что не встанет: если подняться, начнётся криз. "Господи, хоть бы дотянуть до места,"  -  думает она.

               
      "Место"  -  это койка в хирургическом стационаре, которую ей "устроил" Геращенко. У этого доцента был неоценимый талант всё "устраивать", делать людям бесценные услуги. Правда, когда что-либо называют бесценным, это не значит, что это "что-либо" не имеет цены. Имеет. И даже очень высокую. Например, устроить койку в Москве стоит две сотни рэ. Консультацию  -  это уже зависит от консультанта, от его близости к медицинскому олимпу...

И всё равно хорошо, что на свете есть Геращенко. Мама на него молится. "Я,  -  говорит,  -   сниму с себя последнюю рубашку, чем мыкаться по министерству за какой-то там консультацией.

И действительно снимает. Сначала кольцо. Потом часы. Вот уже и накидку из чернобурок. Слой за слоем. А когда дойдёт очередь до рубашки, она и её снимет. Безо всякого сожаления.


                ***


      У мамы свои расчёты с Геращенко. Лену в них не посвящают. Несмотря на свои двадцать восемь лет, она всё ещё считает, что взятка оскорбляет того,  кому её дают.

      А мама проще смотрит на жизнь. Но Лена не понимает, как это она так спокойно "благодарит" врачей, а сама ведёт себя, как сущий ангел...



      Однажды в Одессе случилась эпидемия холеры. А мама сидела на карантине. Есть такая служба. В аэропорту. Она следит за тем, чтобы ни в город, ни из города не проник ни один опасный микроб.

Так вот, мама сидела и делила пассажиров на тех, кто должен идти глотать таблетки в обсервацию, и на тех, кого можно отпустить.

     Она сидела, и к ней привели грузина, которого бортпроводница целых три раза застукала в самолётном туалете. Грузин орал и возмущался, он доказывал, что здоров, как бык, как горный кавказский тур. Он клялся здоровьем своим и всех своих умерших предков. И потом, изловчившись, сунул доктору в руку пачку засаленных сторублёвок.

- Уберите деньги!  -  она встала перед ним, как рыцарь революции.  -  Я сейчас вызову милицию!  -  халат у неё был длинный,  как будто шинель у Феликса Эдмундовича.   

В двери заглянула тибилисская жена и, выпучив антрацитовые глаза, зашипела, как потревоженная палкой кобра:
 
- Что ты сидишь, как истукан? Деньги ей давай, деньги!

- Дэньги не берёт!  -  простонал её бедный муж.  -  Вах! Вах! Вах! Какой неподкупный врачиха!...


                РЕДКАЯ БОЛЕЗНЬ


      Лена познакомилась в Геращенко шесть лет назад, когда местный профессор-эндокринолог заподозрил у молоденькой девчонки-гипертонички грозное заболевание надпочечной железы. Опухоль! Сам профессор ничем не мог помочь и только посоветовал поскорее отправиться в Москву, ибо только там занимаются лечением этой редчайшей болезни. И занимается ею восходящая звезда в области хирургической эндокринологии, его бывший студент, доцент Геращенко.

Гипертония у Лены тогда ещё только набирала силу, и поездка в Москву была воспринята ею отнюдь не как суровая необходимость, а просто как увлекательное путешествие.

            
   
                Глава 2.


                В  С П Е Ц И А Л Ь Н О М   О Т Д Е Л Е Н И И


      Как же долго они едут. Шесть лет назад Геращенко работал ближе.

      Отделение, которым он тогда заведовал, носило загадочное,  едва ли не конспиративное название: "специальное".

      В нём лежали пациенты с болезнями моче-половой сферы. Неизвестно, кто придумал эту стыдливую конспирацию, но с приходом Геращенко в нем действительно появились больные, которых он СПЕЦИАЛЬНО выискивал.

Ни к гинекологии, ни к урологии они отношения не имели,
 
Но имели отношение к другой, ещё совсем юной отрасли медицины  -  эндокринологии.
А также к теме его диссертации. Он их так и называл: "мои тематические".

Все они страдали опухолью надпочечника.


      Геращенко вылавливал своих тематических в поликлиниках, клиниках, институтах  -  везде, где он консультировал как уролог. Чаще это были молодые люди, которые носили свои двести пятьдесят легко и весело, как носят на голове модную шляпку.

      Оказывается, головная боль, этот защитный сигнал, который настораживает обычного гипертоника и заставляет его принимать лекарство, у этих больных отсутствовал. Исчез в силу естественного отбора, в силу своей  бессмысленности. Ну, в самом деле, какой смысл принимать лекарства, если  ни одно из них на эти двести пятьдесят не действует?


                ***


      В палате, куда Лена тогда попала, лежали ещё Маша, которой Геращенко пришил её "блудливую" почку и "тематическая"  Вера Гавриловна.

      У тёти Веры была опухоль с мелодичным названием "альдостерома". Опухоль, редко встречающаяся (так сказал Геращенко).

     Голова у Гавриловны не болела, но она не могла носить свои двести сорок, как модную шляпку: на это у неё не было сил: мелодичная альдостерома выгнала из её мышц весь калий (так пояснил Геращенко). А для мышц этот калий, оказывается, почти то же самое, что и горячее для автомобиля.

Проявляла себя редкая альдостерома ещё и тем, что тётя Вера целыми днями пила воду. А целыми ночами собирала выпитое в  оранжевый бутылёк..
 
   
      Эти банки оранжевого стекла, в которых аптекари хранят свои нефасованные лекарства, Геращенко собирал по всей Москве, выклянчивал у всех знакомых и незнакомых провизоров.

      В этих самых банках уютно себя чувствовали гормоны, выделяемые человеческими почками. В темноте их было почему-то веселей и они дольше жили.


      Но нянечкам банки ппиглянулись: в них ничуть не хуже, чем гормоны, чувствовало себя их собственное домашнее варенье.

Завидев новенький бутылёк, няни спешили его умыкнуть ...

               
      Но Геращенко поймал-таки умыкателей. На горячем.
 
Поняв, что его обманывают, он взревел, как раненый зверь:
- Зарезать хотите? Убить? Всех повыгоняю! Один останусь!...
   
И, схватив огромные щипцы, стал он стал лупить по несчастным банкам с остервенением каменотёса. Стёкла летели во все стороны, брызгали на стены, выпрыгивали в коридор...

- Что он делает?  -  спрашивали испуганные медсестрички.

- Бьёт свои мочесборники  -  посмеивались нянечки.

- Зачем?

- Психоз!...

Закончив погром, Геращенко осмотрел результаты своей работы. Все горла у банок были отбиты. Теперь его драгоценным посудинам уже ничего не грозило.


                "ПАПА"


   Когда Лена впервые вошла в палату, Геращенко  сидел под Машиной кроватью.
Ножной конец кровати опирался на его спину, как на атланта, а головной, как тому и положено, стоял на полу.

- Шевелитесь!  -  покрикивал Геращенко на нерасторопных нянечек.  -  Сколько я буду держать эту тяжесть? По два кирпича ставьте под ножку, а не по одному!

-  Пал Палыч, второй инфаркт схлопочете,  -  посмеивались над "атлантом" весёлые нянечки, а сами двигались плавно, словно лебёдушки...


      Больные обожали Геращенко.
      И он носился с ними, как наседка с цыплятами. Сам их оперировал, сам перевязывал, сам купал.  Да-да, купал, потому что после купания швы заживали лучше.

Возраста у пациентов не было: он всем говорил "ты" и "мои маленькие". А себя соответственно называл "папа": "папа тебя полечит", "папа поможет", "папа спасёт".

Пола у больных тоже не существовало. Правда, купая женщин, он целомудренно уточнял:" я тебе вымою головку и спинку, что поинтересней, помой сама".


      Словом, больные его любили, причём настолько, что прощали ему маленькую слабость: любовь к деньгам.


      О своём желании получить их он объявлял громко и во всеуслышание.

- Я тебя вытянул с того света,  -  шумел он на всю палату.  -  Ты бы мне хоть окладик подкинула.

- Пал Палыч! Я ж пенсионерка,  -  восклицала вчерашняя "небожительница".  -  Откуда у меня деньги-то?

- Ну а конфеткой хоть можешь угостить?  -  и он засовывал лапу в лежащий на тумбочке кулёк.

- Ешьте, ешьте, спаситель вы наш ненаглядный,  -  суетилась счастливая стогосветница.  -  кушайте на здоровьице!

- Ладно, мать, не боись. Ничего мне не надо. Что я не понимаю? Я и сам безденежный.


- Я нашёл у тебя опухоль надпочечника!  -  шумел он, присаживаясь на соседнюю койку. Ты выиграла сто тысяч! Так что мне гонорарчик причитается.

- Сколько?  -  интересовалась обладательница "выиграша".

- А сколько не жалко?

- Семьдесят хватит?   

- Добавь ещё столько ж, и будет.


- Пал Палыч, а зачем вам столько денег?  -  спрашивали у заведующего больные.

- Видите ли,  -  потупившись воздыхал он.  -  у меня жена очень любит антиквариат, а на эти игрушки мне и десяти зарплат не хватит. Теперь вот машину купил. А гараж построить не за что. Я сам вот этими руками камни ворочаю,  -  и он вытягивал свои поцарапанные руки.  -  А потом этими же руками вас оперирую. Что, это порядок?

- Да-а,  соглашались больные и делали правильный вывод.
               

      Деньги он брал весело, словно шутя. Словно закон о наказуемости взяток был всего первоапрельской шуткой.

И всё ему сходило с рук. Но, видно, не всегда. Потому что время от времени он из просторного кабинета зава вдруг скатывался в конуру рядового уролога. Но быстро возвращался. Он был Богом в своей области. Другого такого Бога во всей Москве не было. И Бога поневоле возвращали на олимп.

                ***

      С Верой Гавриловной Геращенко сотворил чудо. Он удалил её редкую опухоль, и она перестала пить воду.  А ночи стала проводить в палате, как все люди. А не в туалете, в компании обезглавленного мочесборника. И давление у неё стало совсем, как у молодой девушки.


      С Леной такого чуда не произошло. Геращенко не нашёл у неё опухоль. Но она и не огорчилась.  Гипертония её в то время ещё ходила в коротких штанишках. А кому интересно портить кожные покровы из-за такой мелочи?

      Но за шесть прошедших с тех пор лет давление из детских штанишек выросло до поднебесья. Как джин, выпущенный из бутылки.  И загнать его назад никакими известными медицине  способами не представлялось возможным.


      На её письмо Геращенко ответил сразу: "Приезжай. Разберёмся. Жду."

                (Конец первой части)


                (Продолжение следует)