В степи молдаванской...

 
     "Сегодняшний слушатель, в особенности молодой, вряд ли задумается над такими строками: «О, как сладко, как больно сквозь слезы / хоть взглянуть на родную страну!» Пропетые Вертинским, они кажутся такими искренними!

     Между тем левый берег Днестра, открывавшийся Вертинскому с бессарабской стороны, раньше, до эмиграции, Александр Николаевич никогда не видел. Он мало чем отличался от правого, даже этнический состав населения был тот же: молдаване, этнические украинцы, евреи и цыгане, разве что евреев было поменьше. Кстати, образованные и по большей части двуязычные (русский и идиш) бессарабские евреи как раз и составляли самую благодарную и многочисленную часть слушателей артиста. Правда, в своих мемуарах он почему-то упомянул лишь о коренных, исконных русских жителях этих мест.

     Территория на противоположном берегу Днестра называлась тогда Молдавской Автономной Советской Социалистической Республикой. В это время тамошние коммунистические власти силой сгоняли ее обитателей в колхозы. Ничего подобного на правом берегу не происходило. Кроме того, за этой землей румыны сохранили прежнее, российское (оно же историческое) название — Бессарабия, и нигде (разве что в Польше) Вертинского не принимали так тепло и радушно, как там. На левом же берегу, по его собственному признанию, ему грозила смерть: «А там? Там что?.. Часовой спокойно выстрелит в упор — и все… Кому мы нужны?..»

     Прилагательное «молдаванская», использованное Борисом Тимофеевым и заимствованное Вертинским, выглядело тогда неким советским неологизмом, едва ли соотносимым даже с названием новой автономии. По отношению к степи правильнее было бы употребить слово «молдавская» (молдаванским может быть назван разве что танец), и Тимофеев наверняка это знал. Но ему требовалась рифма к слову «цыганской», и он пошел на этот маленький ляп. Написать же «светит месяц в степи бессарабской» он не мог по цензурным соображениям: сталинским руководством Бессарабия считалась незаконно отторгнутой Румынией советской (!) территорией, и упоминать о ней можно было лишь в негативном контексте.

     Думал ли Вертинский, записывая в 1932 году свою песню на пластинку Columbia, что меньше чем через год Петр Лещенко на той же фирме выпустит «свою» песню о молдавских степях — «Жизнь цыганская», к тому времени запрещенную в СССР? В Европе пластинка имела громкий успех и несколько раз переиздавалась. Наверно, Александр Николаевич пережил немало страхов, ведь в руки Лещенко могли попасть также ноты первой по времени песни на заданную тему — «В степи молдаванской» Ефима Дорфмана и Бориса Тимофеева. Как бы он выглядел, если бы Лещенко решил записать на пластинку и эту песню, название, ритмику и важнейшие (с ключевой рифмой) слова которой Вертинский так изящно позаимствовал! Впрочем, даже если она и привлекла внимание Петра Константиновича как возможный репертуарный номер, думаю, этот мирный и интеллигентный человек решил воздержаться и не компрометировать своего талантливого соперника.

     Вертинскому повезло ещё и в другом отношении. Глубоко не вникающие в дело составители песенных сборников до сих пор представляют песню Дорфмана – Тимофеева 1927 года как «романсовый рефлекс» на одноименную песню Вертинского 1929-го.

   Так, по кирпичику, во всякой истории (а в истории отечественной эстрады в особенности) создаются красивые легенды. А никуда не исчезающий советский человек их так любит!"

Николай ОВСЯННИКОВ, Россия

       ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~...............




   В Румынии Вертинский был принят очень тепло, он мог наконец - то  петь свои
  песни, выступая перед русским зрителем.
     Однако он был выслан из страны как неблагонадёжный элемент, разжигающий
  антирумынские настроения среди русского населения присоединенной Бессарабии. 
     Причиной подобного обвинения послужил ошеломляющий успех у русских песни
  "В степи молдаванской". . .





Тихо тянутся сонные дроги
И, вздыхая, ползут под откос.
И печально глядит на дороги
У колодцев распятый Христос.
Что за ветер в степи молдаванской!
Как поёт под ногами земля!
И легко мне с душою цыганской
Кочевать, никого не любя!

Как все эти картины мне близки,
Сколько вижу знакомых я черт!
И две ласточки, как гимназистки,
Провожают меня на концерт.
Что за ветер в степи молдаванской!
Как поёт под ногами земля!
И легко мне с душою цыганской
Кочевать, никого не любя!

Звону дальнему тихо я внемлю
У Днестра на зелёном лугу.
И российскую милую землю
Узнаю я на том берегу.
А когда засыпают берёзы
И поля затихают ко сну,
О, как сладко, как больно сквозь слёзы
Хоть взглянуть на родную страну...


               1925(?), Бессарабия


       ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~   ~