Глухонемая

Глухонемая в нашей деревне вдруг объявилась.
Вот бы голос ее услышать. В небо как глянет, бывало,
словно певчая искра в глазах у нее заблудилась.
Откуда пришла неизвестно, а кажется, век вековала.

Как звать ее? – Кто нам подскажет? Где сон, что родил эту кралю?
Видно, смерть осторожно ей имя во тьме подбирает.
Я хотел бы стать ее смертью, чтоб синей холодною сталью
открыть Божьи длани на струнах, что в ней напоследок взыграют.

Я думаю – если Вечность в своем золотом обмане
вдруг горсть земли в нее бросит и грудь заморозит льдиной,
то грудь эта отзовется песней в ответ лебединой
и спящих ночных лебедей разбудит в озерном тумане.

В нашей деревне есть речка, бледная необычайно.
Старик закидывал сети, курил и ругал погоду.
- Что за имя у речки?, - спросил я как бы случайно.
- Трудно тому дать имя, что вдаль устремляет воды.

Одни кличут речку – Тикич, другие зовут – Могила.
Одни называют – Близкой, еще другие – Далекой.
Я стар и давно считаю все имена морокой.
Зачем ей имя давать, если дно в мечтах загубила? –

Наша деревня известна неземных вечеров красою,
когда заря порождает сны о снах мимолетных.
На душу они ложатся фиолетовой полосою
и памятью о вещах мнимых, почти бесплотных.

В такой вот вечер я видел как мимо прошла немая,
душой с соловьем умершим схожа, и сну подобна.
Певунья безгласная эта, походкою бесподобной
к речке она направлялась, руки к ней простирая.

Зашла в прозрачную воду, чутко остановилась,
как человек, что слышит неслышимое всем прочим,
косы золотую сеть погрузила, как в волны ночи.
Рыбачка! – Поймать хотела речь, что на дне таилась.

А может, она хотела собственное отраженье
опутать густою сетью волос золотисто-рыжих.
Думала, что оно снова найдет или выжжет
в мире образ того, молчавшего в ней, мученья.

Вдруг застыла в испуге, зарею вся осветилась,
как вековой, недвижный, сонный мираж природы,
чуждый себе и миру, безгласный призрак свободы.
Той безымянной речке сном безымянным снилась.