Во дворце спящей принцессы

О мёртвое веретено принцесса ладонь царапнула.
Ширится сна зараза!.. Смерть привалилась к тыну…
Туманятся сном деревья, зеленовато уснули.
Бабочка над колодцем повисла, крылья застыли.

Зажмурив глаз погасших зоркие аметисты,
кот лёг головой пушистой колец и браслетов между.
Пёс свернулся клубочком экономно и быстро,
хвостом вильнул напоследок, о людях подумав нежно.

Повар нос навсегда вбил, наполненный липким жаром,
в дым, застывший плюмажем, завивишийся и курчавый.
Для руководства миром владел он кастрюлей старой,
где сало с ничто смешались на дне неразлучной парой.

Влюбчивая жена его золочёной мешалкой,
шумно в супе болтая, словно в грозе и буре,
уснула телом на кухне, а душою в лазури,
вслед мысли, что за любовь и умереть не жалко.

Королевские тётки изволили превратиться
в две статуи, значимости почти библейской.
Первая второй язвила про двор королевский,
а вторая красила чуб поседевшей львице.

А в сенях король, ценивший женщин попроще,
горничную стиснув в любовной атаке,
одервенел на поцелуя начальном этапе,
губы вытянув клювом, словно орущий кочет.

Рой стариков на портретах в прошлое накренился,
а кресло, в котором, заметно от дрёмы глупея,
паж стиснул ручку, будто она королевы,
ломилось сквозь сон, что впрочем и раньше снился.

Наконец, в последнем покое, на пурпурном ложе,
скальдов видя во сне и полюбив их заранее,
принцесса жизнь проживала за яви гранью,
головой поселившись в будущем, но будущего моложе.

И в ленивой перине утопала телом,
тем прекраснейшим, чем оно бесполезней…
А бледная усмешка, как рисунок мелом,
угасанью давала размах безвозмездный.